Подземелье ведьм (СИ) - Полина Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гретта, впрочем, никогда не жаловалась на жизнь. За те долгие месяцы, что он провёл в её доме, улыбка ни разу не сходила с её лица. Да и эту историю он узнал от вездесущих соседей, которые в Рингейде, как и в любой другой деревне, любили совать свой нос в чужие дела.
— Эх, хорошая ты хозяйка, мечта любого мужчины, — он в ожидании потёр руки, пока Гретта ставила перед ним тарелку с похлёбкой. Пряный чесночный запах распространился по комнате, проникая под кожу. Стейн знал, что теперь долго ещё будет пахнуть чесноком, но его это не тревожило.
— Не смущайте, господин, — зарделась женщина, по-детски всплеснув руками. Были в ней какая-то ребяческая скованность, стеснительность и неуклюжесть, которые делали её ещё прекраснее. Никакие трудности, никакое предательство не избавило её от наивности, чистоты и открытости миру.
«А меня — избавило», — подумал про себя Стейн, беря в руки ломоть хлеба. Он чувствовал, что чем дольше не может вернуться домой, тем черствее становится его сердце. Надежда в сердце потихоньку умирала, валяясь на спине и судорожно подёргивая лапками. А тело, снова привыкшее к солнцу, ветру на коже и мягкой траве под ногами, мучительно не желало возвращаться в стылый и осточертевший Регстейн — то место, которое он сам когда-то выбрал своим домом.
Он встал из-за стола, нечаянно задев рукой округлые и мягкие женские бёдра. Внутри всё перевернулось. Стейн почувствовал, как поднимающаяся волна сдавливает горло, мешая дышать. Гретта же не смутилась и не покраснела. Она продолжала стоять рядом, опираясь ладонями на столешницу.
— Прости.
Он прерывисто выдохнул и прошёл мимо неё, почувствовав, как от разогретого от печи женского тела пахнет чесноком и свежим хлебом.
Солнце било в глаза. Стейн поднял голову к небу и прикрыл веки, наблюдая, как на их изнанке расцветают узоры. В голове царила сумятица. Пока тело, давно не знавшее женской ласки, рвалось назад, на маленькую, но уютную кухоньку, сердце разрывалось на части от тоски по жене и дочке, что остались где-то в раскинувшемся под ногами Регстейне. Он не понимал, почему Венди так изменилась за то время, что они были вместе: девчонка, которая когда-то при каждом удобном случае сбегала на поверхность, стала одной из круга семи. Девчонка, которая радовалась солнцу и кляла ледяные стены пещер — отказалась возвращаться с ним на поверхность. Не поверила в пророчество. Не дала спасти дочь. Не остановила, когда он кидал в изношенный мешок отсыревшие вещи. Не объяснила, как вернуться домой.
Стейн сорвал травинку и сунул в рот. Он уже открыл глаза, присел на скамейку у дома и смотрел, как в соседском дворе детвора носится вокруг дома. Сердце кольнуло. Его дочка никогда не пробежит босыми ногами по мокрой от росы травы. Никогда не увидит радугу… И хорошо, если вообще доживёт до того дня, когда будет вольна выбирать свой путь.
Венди до последнего не желала отпускать его на поверхность, и теперь он и сам был готов вернуться, ослушаться Рогнеды, забыть о пророчестве… Но возвращаться было некуда. Входа в подземелье, где он так и не стал своим, больше не существовало. И сейчас он это осознал с пугающей отчётливостью.
Глава 3
Она проснулась от стука за окном. Низкая ветка, колышимая ветром, мерно билась в стекло. Эйрин села на кровати, протирая сонные глаза. Интуиция подсказывала, что на дворе ночь, а не раннее утро. Лунный свет неловко, будто бы смущаясь, проникал сквозь тонкую щель между плотными занавесками. Эйрин очень удивилась, когда впервые увидела полоски ткани, закрывающие окна. Теперь она была им благодарна.
— Что ж ты спать-то людям не даёшь, ирод? — спросила она вполголоса, обращаясь к ветру, бушующему на улице.
С тех пор, как Дав подхватил её посреди площади и принёс домой, прошла неделя. Неделя, за которую мрачные коридоры подземелья подёрнулись тонкой дымкой воспоминаний. Первые дни она не раз тревожно оглядывалась, всё ещё не доверяя людям и ожидая погони. Ей — дочери одной из семи — не могло всё так просто сойти с рук. Но дни шли, ничего не происходило, и она всё больше и больше расслаблялась, позволяя себе ощутить то, чего не чувствовала уже долгие годы — тепло, уют и любовь.
Эйрин подошла к окну, отодвинула занавеску, чтобы приоткрыть окно. Холодный и влажный воздух ворвался в комнату, заставляя её поджать пальцы на босых ногах. Она жадно вдохнула аромат дождя и свободы, которым пахла эта ночь. Сон отступил. Если бы она не боялась разбудить людей, что её приютили, не задавая лишних вопросов, то выбежала бы во двор ловить губами первые косые капли дождя… Она потянулась, как кошка, представляя, как голые пятки скользили бы по мокрой земле, пока она бы танцевала свой вольный танец, желая взлететь в небо, подхваченная ураганным ветром…
— Эй-рин… Эй-рин… — услышала она тихий голос, еле различимый сквозь шум листвы. Сердце сжалось в один тугой комок, перестав биться. Она замерла, опомнившись только тогда, когда пальцы, побелевшие от того, что она вцепилась руками в подоконник, свело судорогой.
Эйрин медленно, словно нехотя, разжала пальцы. Она продолжала смотреть в окно, пока её губы машинально двигались, произнося знакомый с детства текст:
Отведи беду от родных людей,
От знакомых старцев и их детей,
Тонкой нитью буду я ткать судьбу,
Где я всё сумею и всё смогу.
А в голове билась только одна мысль. Её нашли.
— Дура, — выдохнула она в окно, подставляя ветру лицо. Знала же, что круг семи будет её искать. Знала, что ведьмы с людьми враждуют уже не один десяток лет. Знала, что добрая тётушка Лия, маленькая своенравная Айви и Бранд будут в опасности. И Дав.
Как только она мысленно произнесла его имя, сердце сделало мощный рывок вперёд, будто намереваясь пробить грудную клетку и вырваться из рёберных оков
