Легенда о Фейлель - Евгения Куликовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эливейн вбежала в избушку. К её ужасу раненый лежал на краю лавки, на животе, левая рука его бессильно свесилась на пол, по повязке расползалось кровавое пятно…
Девушка бросилась к молодому человеку. Она постаралась как можно аккуратнее перевернуть Али на спину. Эливейн с тревогой всматривалась в бледное измученное лицо волшебника (она уже не сомневалась, что молодой человек именно волшебник). Руки того были холодны, словно лёд, а голова пылала, дыхание прерывалось. И тут Али приподнял отяжелевшие веки.
Он увидел Эливейн. По его горячим потрескавшимся губам скользнула едва заметная улыбка. Лицо раненого будто осветилось.
– Я боялся, что не увижу вас, – едва слышно прошептал он.
– Что вы! – отчаянно произнесла девушка. – Разве я могу бросить вас… в таком состоянии.
Он снова улыбнулся ей, и Эливейн поняла, что пропала окончательно и бесповоротно, что за его улыбку, подаренную ей, она готова отдать всю себя, своё сердце, свою жизнь. А он чуть качнул головой и повторил:
– Я боялся, что не увижу вас больше… не успею… – невольная судорога пробежала по его телу.
Эливейн заметила в правой забинтованной руке молодого человека шнурок от кулона-кувшинчика, какие здесь носят почти все, наливая в них несколько капель ароматических масел. Когда девушка промывала раны Али и накладывала повязки, этот пузырёк висел на его шее, вместе с витиеватым вензельком на тонкой золотой цепочке. Теперь шнурок был оборван. Видимо, молодой человек хотел снять кулон, но обронил его. Эливейн, помня разговор с Торубером, догадалась, что вовсе не духи носил на шее Али. Это и есть противоядие, ведь не мог волшебник не знать о такой опасности, как отравленный клинок Колдуна.
Девушка опустилась на колени возле лавки и нашла кувшинчик.
– Это? – радостно воскликнула она, поднося не разбившийся флакончик к лицу молодого человека.
– Да, – одними губами смог ответить тот. – И…
– И воды? – догадалась Эливейн.
Она капнула содержимое пузырька на пересохший язык Али. Тот вынужден был поморщиться: лекарство явно имело крайне неприятный вкус. Девушка приподняла голову молодого человека и поднесла к его губам кружку с чистой прохладной водой. Али пил долго и медленно, каждый глоток давался ему с трудом. Наконец он устало откинулся на подушку.
– Спасибо… – шепнул он, – …мой ангел-спаситель…
Глаза его затуманились. Он попытался удержать угасающее сознание. Но мир вокруг него всё-таки потемнел и превратился в хаос. У раненого начинался жар.
– 30 —Молодой человек метался в бреду три дня. Эливейн не отходила от раненого, меняла повязки, обтирала прохладной водой, сама выполняла тяжёлую работу санитарки.
Али то спорил с кем-то. «Убийство – не выход! Наказание – в лишении силы. Приговор – дело Суда», – доказывал он. То вдруг отчаянно шептал: «Имя… Даже не узнать имя…» Или тихонько просил: «Любовь моя, не уходи…»
Эливейн всегда брала несчастного за руку и отвечала, хотя и понимала, что тот не слышит её. «Конечно, – говорила она, – ты не способен убивать… Отдыхай…» Или заверяла волшебника в том, что она обязательно спросит его имя, как только он придёт в себя. А о той, неизвестной ей и такой счастливой, потому что ЕЁ любит ОН, Эливейн нежно напевала: «Не уйдёт от тебя, никогда не уйдёт, никогда…»
Когда Али затихал, девушка осторожно приподнимала его голову и потихоньку поила травяными целебными настоями.
Вечером третьего дня, сделав очередную перевязку и порадовавшись, что раны затягиваются хорошо, а жар спадает, Эливейн, уставшая, наспех перекусила сама и вновь села на табурет возле постели раненого. Но утомление брало верх: Али наконец спокойно спал, и девушка не заметила как задремала, склонившись лицом к лавке…
– 31 —Эливейн снились какие-то незнакомые края. Она шла и шла. Сначала любовалась видами. Потом ей стало одиноко. Потом страшно и горько. Она села на траву и тихонько заплакала. Вдруг, кто-то нежный и добрый, родной и близкий погладил её по голове. Стало легко и хорошо. Слёзы ещё не просохли на её щеках, а душа уже была полна счастья…
Просыпаясь, Эливейн ощутила, что её подушка мокра от слёз. Кто-то, действительно, трепетной рукой гладил её по волосам. Девушка вздрогнула – Али отдёрнул руку и замер, боясь напугать не совсем пробудившуюся Эливейн…
– 32 —Эливейн открыла глаза, и щёки её залил румянец: пропитанные слезами повязки вместо подушки оказались перед ней. Она медленно перевела взгляд вверх, боясь пошевелиться: её руки обнимали не подушку – голова покоилась на животе Али, в паре сантиметров от того места, где под бинтами находилась едва затянувшаяся рана.
– Простите, – прошептала она, – я не сделала вам больно?
Как только девушка посмотрела на молодого человека, как только тревожно задала свой вопрос, лицо Али осветилось улыбкой.
– Доброе утро, моя спасительница, – проговорил он. – Не сердитесь на меня: вам снился дурной сон, Вы плакали, я позволил себе прикоснуться к вашим волосам… Я напугал вас?
– Нет! Что вы! – воскликнула Эливейн. Она была счастлива: Али поправлялся!
– Вам надо позавтракать, – сказала она вставая. – Вы столько времени ничего не ели…
Молодой человек слегка нахмурился, словно его беспокоило нечто, узнать о котором он не решался.
– Сколько… я лежал… в бреду? – спросил он, делая паузы между словами.
– Трое суток, – ответила Эливейн. – Что вас беспокоит?
– Боже!.. Кто-нибудь… ещё… кроме вас… здесь есть? – с надеждой произнёс Али.
– Нет, – покачала головой девушка. – Не бойтесь, о вас никто не знает.
Молодой человек покраснел до корней волос.
– Господи! – прошептал он. – И вся тяжелейшая работа… сиделки… легла на… на вас!.. Простите меня… Я не хотел… так…
Эливейн опустилась на колени возле кровати и взяла его забинтованную ладонь в свои руки.
– Вам нечего стыдиться, Али, – ласково проговорила она. – Если бы мне это было в тягость, то нашёлся бы иной путь… А сейчас давайте умоемся, поедим и сменим повязки.
Он смотрел ей в глаза своим дивным взором, и сердце её пело: не имело значения, кто и где ждал его – сейчас она была рядом, и он улыбался ей.
– Хорошо, – согласился Али. – Только… я сам… Я встану.
Эливейн посмотрела в лицо молодого человека и поняла, что возражать бесполезно. Она кивнула, принесла таз с водой и чистую одежду. Волшебник, сжал губы и приподнялся.
Девушка подождала – Али сел на кровати. Тогда она сказала:
– Займусь чаем, – и отвернулась к печке.
– 33 —Молодой человек закончил утренний туалет и устало прислонился к стене. Девушка обернулась. Али улыбался.
– Вы отчаянный, – сказала она, устраивая стол на табурете возле постели раненого. – Я так рада, что вам лучше! – добавила девушка.
Молодой человек посмотрел на неё странным взглядом, от которого всё внутри вдруг запело и затрепетало.
– Какой же я наглец! – покачал он головой. – Как ваше имя, единственная и неповторимая? – спросил он тихо.
– Эливейн, – просто ответила она и добавила: – А вы… ведь не Али?
– Нет, – волшебник улыбался, но его взгляд стал тревожен, он словно что-то припоминал. – Меня зовут Динаэль, – ответил он. – Но… Эливейн…
На лбу Дина появилась печальная складка.
– Эливейн… – повторил он, словно пропел, – Эливейн…
Динаэль прикрыл глаза, а через мгновение его взор, полный печали, был устремлён на девушку.
– Вы – невеста Торубера?.. – его шёпот казался громче, чем крик боли…
– 34 —Эливейн опустила на покрытый салфеткой и стоящий возле кровати, на которой сидел молодой человек, табурет чашку с ароматным цветочным чаем, как-то неловко пожала плечами, почему-то виновато улыбнувшись, и слишком поспешно отвернулась к окну, где на подоконнике лежали завёрнутые в бумагу свежие булочки.
– Да, – негромко ответила она и без паузы, будто на одном дыхании, продолжила, – я расскажу вам, прямо сейчас. Мы жили…
И Эливейн вдруг, сама того не ожидая, не оборачиваясь, быстро произнося слова, рассказала о своём родном городе, о матери, о её не осуществившейся мечте стать врачом, о её болезни и безвременной кончине, о переезде сюда и о желании отца сделать дочь счастливой, выдав замуж за богатого и влиятельного человека, о сватовстве хана Торубера, о его терпеливости и заботе о ней, о его отношении к ней, так не похожем на всё, что говорили люди о злобе Чёрного Колдуна, о своём странном и, казалось бы, необоснованном недоверии к нему, о хвалящих хана жёнах и о том, что, оказывается, Торубер считает, будто именно она, Эливейн, способна подарить ему наследника и, наконец, о том, как она получила десять дней на размышления…
Динаэль слушал молча. Он чувствовал её волнение, её смятение и её душевную боль. Он знал и то, о чём она не сказала: что её сердце полно любви. Не ведал он только – к кому так горячо и искренне тянется эта самая нежная, самая милая, самая добрая, самая беззащитная, самая желанная и единственная для него девушка. Он понимал, что она – его судьба. Он жаждал закрыть её собой от всех печалей. Он ужаснулся, когда понял, зачем Колдун хочет жениться на ней; а раз Торубер столь осторожен – значит, он уже давно сверился со звёздами. Но выгаданные Эливейн дни на якобы размышления подарили молодому человеку надежду: вдруг её любовь внезапная и необъяснимая разумом, вдруг… Ведь он сам полюбил вдруг, даже не успев увидеть, а только ощутив её рядом…
