Пора реформировать копирайт - Кристиан Энгстрём

Это только риторика копирайтного лобби, пытающегося оправдать монополию, представить её как справедливую: чтобы создать ассоциацию "монополии копирайта" с таким положительным словом как "собственность". Однако, если реально оценить эту монополию, она является ограничением прав собственности.

Давайте сравним два объекта собственности: стул и DVD.

Когда я покупаю стул, я отдаю деньги, и взамен получаю стул и чек. Этот стул был серийно выпущен по образцу на каком-то заводе. После того, как деньги отданы, этот конкретный стул мой. Есть еще много таких стульев, но этот — мой. Я купил одну из многих одинаковых копий и это подтверждает чек.

Так как эта копия стула моя, и только моя, есть ряд вещей, которые я могу с ним делать. Я могу его разобрать и использовать части для своих проектов, которые я возможно захочу продать, подарить, представить на выставку, или выбросить. Я могу поставить его на крыльце и брать деньги с соседей за то, что они будут на нём сидеть. Я могу изучать его конструкцию, делать новые стулья по его подобию из материалов, которые приобрету, и делать всё что захочу с полученными в итоге стульями, в частности продавать их.

Всё это нормально для собственности. Она моя. Я могу с ней делать что захочу. Делать копии, продавать, показывать, всё что угодно.

Конечно это подразумевает, что стул не запатентован. Учитывая, что стул был изобретён более 20 лет назад, любые патенты на его изобретение истекли. Поэтому в данном случае патенты на дискуссию не влияют.

Теперь перейдём к тому, что происходит, когда я покупаю фильм.

Когда я покупаю фильм, я отдаю деньги, и взамен получаю DVD и чек. Этот фильм был серийно выпущен по образцу на каком-то заводе. После того, как деньги отданы, этот конкретный диск мой. Есть еще много таких же дисков, но этот — мой. Я купил одну из многих одинаковых копий и это подтверждает чек.

Но несмотря на тот факт, что эта копия фильма моя, и только моя, есть ряд вещей, которые я не могу с ним делать, мне это запрещает монополия копирайта, принадлежащая кому-то другому. Я не могу использовать части фильма для своих проектов, которые я захочу продать, подарить, или представить на выставку. Я не могу брать деньги с соседей за его использование. Я не могу изучать его конструкцию или делать с него копии. Все эти права были бы нормальными для собственности, но монополия копирайта — это жёсткое ограничение моих прав собственности на предметы, которые я законно приобрёл.

Нет никакого способа сказать, что с одной стороны я владелец этого диска, а с другой стороны не владелец. Есть ясное определение собственности, и чек говорит, что я владелец этого диска во всех смыслах и аспектах. Каждая составляющая часть этого DVD принадлежит мне. Монополия копирайта, однако, ограничивает меня в использовании моей личной собственности.

Это само по себе не означает, что копирайт это плохо. Это, однако, означает, что монополию нельзя оправдывать с точки зрения того, что право собственности это хорошо. Если строить свою позицию на этом, вы придёте к заключению, что монополия копирайта это плохо, так как она ограничивает права собственности.

Защищать копирайт аргументом, что право собственности священно, это то же самое, что защищать смертную казнь аргументом, что жизнь священна. Могут быть другие, справедливые оправдания для защиты копирайта и этих ограничений, но эта конкретная логическая цепочка просто не годится.

Но если копирайт это не право собственности, то что это и откуда он взялся, и как он стал такой важной вещью в современном обществе? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны обратиться к истории копирайта. Выходит так, что она весьма разительно отличается от того, что мы обычно слышим от индустрии копирайта.

История копирайта

Изначально была опубликована в блоге Фальквинге в 7 частях:

9 декабря 2012 в 22:59

Об авторе: Рикард Фальквинге — основатель Пиратской Партии Швеции. В 2009 году Пиратская Партия прошла в Европарламент, набрав больше 7 % голосов. В 2010 Рикард Фальквинге вошёл в список 100 самых влиятельных людей Швеции по версии журнала Fokus. В 2011 он уступил место руководителя партии Анне Троберг и сосредоточился на пропаганде идей Пиратского Интернационала, выступая с лекциями по всему миру.

Часть 1: Чёрная смерть

В этой серии из семи статей я хочу рассказать историю авторского права от 1350 года до наших дней. Эта история довольно сильно отличается от того, что обычно рассказывают представители индустрии копирайта.

Мы начнём с прихода в Европу чёрной смерти в 1350-х годах. Европейские страны пострадали от чумы не меньше остального мира. Европе понадобилось больше 150 лет на то, чтобы восстановить своё политическое, экономическое и социальное положение после эпидемии.

Религиозные учреждения восстанавливались медленнее остальных. Они не только пострадали сильнее из-за компактного проживания монахов и монашек в монастырях, но ещё и не так быстро восполняли потери, так как в десятилетия после чумы в экономике ощущалась сильная нехватка рабочих рук, и люди редко уходили в монастыри или отдавали туда своих детей.

Какое отношение всё это имеет к теме статьи? Дело в том, что тогда именно в монастырях производилась львиная доля книг. Если вам нужна была копия книги, вы заказывали её в монастырском скриптории, и монахи переписывали её для вас. Вручную. Копии были несовершенны — некоторые ошибки исправлялись переписчиком, но и новых добавлялось не меньше.

Кроме того, так как все переписчики работали под началом католической церкви, существовали строгие ограничения на то, какие книги можно было копировать и распространять. Всё, что хоть немного расходилось с официальной позицией Ватикана, практически невозможно было раздобыть. А изготовление книг требовало много весьма недешёвого сырья — на один экземпляр Библии уходило 170 телячьих или 300 овечьих шкур.

К 1450 году в монастырях всё ещё ощущался недостаток рабочих рук, и труд переписчиков стоил очень дорого. И без того огромная из-за материалов цена книги становилась просто астрономической с учётом стоимости работы. В 1451 году Иоганн Гутенберг отработал технику книгопечатания с использованием печатного пресса, металлических наборных шрифтов и чернил на основе масла. Примерно в то же время получил распространение привезённый из Китая рецепт изготовления бумаги. Переписывание книг вручную быстро оказалось устаревшей технологией.

Книгопечатание произвело революцию в обществе, создав возможность распространять информацию быстро, дёшево и качественно.

Католическая церковь, которая раньше полностью контролировала распространение книг (и неплохо наживалась на их дефиците) была в ярости. Она больше не могла влиять на то, какую информацию можно было распространять, не могла решать, что людям можно знать, а что нельзя, и поэтому давила на светские власти, чтобы те запретили столь опасную для них технологию.

Чтобы убедить людей в преимуществах старого порядка, использовалось множество аргументов. Стоит отметить один из них: «Как теперь бедные монахи заработают на пропитание?».

В конце концов церковь вынуждена была отступить, освободив дорогу Возрождению и Реформации, но только после того, как в борьбе с точным, быстрым и дешёвым распространением идей, знаний и культуры было пролито немало крови.

Своей кульминации эта борьба достигла 13 января 1535 года во Франции, когда по требованию католической церкви был принят закон, полностью запрещающий книгопечатание и любое использование печатных прессов под страхом смертной казни через повешение.

И закон это был крайне неэффективным. Вдоль границ Франции выросла плотная цепь пиратских типографий, и книги легко проникали в страну контрабандой, удовлетворяя жажду знаний.

Часть 2: Кровавая Мэри

23 мая 1553 года Архиепископ Кентерберийский объявил недействительным брак Генриха VIII и Екатерины Арагонской, официально сделав их дочь Марию Тюдор бастардом. Екатерина была католичкой и пользовалась расположением Папы, который не давал разрешения на развод. Генрих VIII хотел, чтобы Екатерина родила ему сына, но все их дети, кроме Марии, умерли во время или сразу после родов, что в конце концов разрушило их брак.

Развёлся Генрих самым решительным и основательным способом — он стал протестантом, а заодно и всю Англию вывел из-под влияния Рима, основав Англиканскую церковь и став её главой. После этого он женился и разводился ещё несколько раз. От второго брака у него родилась дочь Елизавета, а от третьего — сын Эдуард. В отличие от Марии, оставшейся католичкой, они выросли протестантами.