Ган Исландец - Виктор Гюго

— Не во гнѣвъ будь сказано ученому доктору, — прошепталъ Спіагудри: — этого не случится сегодня съ мною.

Онъ взялъ ночникъ, намѣреваясь его потушить.

— Спіагудри! — закричалъ чей-то голосъ, выходившій изъ мертвецкой.

Старый смотритель Спладгеста вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, однако не отъ мысли, которая пришла бы въ голову быть можетъ всякому другому на его мѣстѣ, что печальные гости Спладгеста взбунтовались противъ своего хозяина. Онъ былъ довольно ученъ, чтобы не пугать себя такими воображаемыми ужасами. Его страхъ былъ не безоснователенъ, такъ какъ онъ отлично зналъ голосъ, назвавшій его по имени.

— Спіагудри! — снова послышался неистовый голосъ: — Неужели, чтобы вернуть тебѣ слухъ, я долженъ прійти оторвать уши?

— Да хранитъ святой Госпицій не мою душу, но тѣло! — пробормоталъ въ страхѣ старикъ.

Невѣрнымъ, колеблющимся шагомъ направился онъ ко второй боковой двери, которую поспѣшилъ открыть. Читатели не забыли, что эта дверь вела въ мертвецкую.

Ночникъ, находившійся у него въ рукахъ, освѣтилъ своеобразную, отвратительную картину. Съ одной стороны худощавая, длинная, слегка сгорбленная фигура Спіагудри; съ другой — малорослый субъектъ, плотный и коренастый, одѣтый съ ногъ до головы шкурами всевозможныхъ звѣрей, еще покрытыхъ пятнами подсохшей крови.

Онъ стоялъ у ногъ трупа Жилля Стадта, занимавшаго вмѣстѣ съ молодой дѣвушкой и капитаномъ глубину сцены. Эти три послѣдніе свидѣтеля, скрываясь въ полутемнотѣ, одни могли безъ содроганія ужаса смотрѣть на два живыя существа, начавшія разговоръ.

Черты лица малорослаго человѣка, котораго свѣтъ ночника заставилъ быстро обернуться, были запечатлѣны какой то особенной дикостью. Его борода была густая, рыжая; такого-же цвѣта волосы стояли щетиной надъ его лбомъ, покрытымъ шапкой изъ лосиной кожи. Ротъ широкій, губы толстыя, зубы бѣлые, острые, рѣдкіе, носъ загнутый, подобно орлиному клюву; сѣро-синіе глаза, чрезвычайно подвижные, искоса смотрѣли на Спіагудри и свирѣпость тигра, сверкавшая въ нихъ, умѣрялась лишь злостью обезьяны.

Это необыкновенное существо было вооружено широкой саблей, кинжаломъ безъ ноженъ и опиралось на длинную рукоятку топора съ каменнымъ лезвіемъ; на рукахъ его были огромныя перчатки изъ шкуры синей лисицы.

— Это старое привидѣніе порядкомъ заставило меня ждать, — пробормоталъ онъ, какъ-бы говоря самъ съ собою, и подобно лѣсному звѣрю испустилъ дикій ревъ.

Спіагудри поблѣднѣлъ бы отъ ужаса, если-бы только могъ блѣднѣть.

— Знаешь-ли ты, — продолжалъ малорослый человѣкъ, обращаясь непосредственно къ нему: — что я пришелъ сюда съ Урхтальскихъ береговъ? Можетъ быть ты хотѣлъ, заставляя меня ждать, перемѣнить свое соломенное ложе на одно изъ этихъ каменныхъ?

Спіагудри дрожалъ какъ въ пароксизмѣ лихорадки; послѣдніе два зуба, которые у него оставались, сильно застучали одинъ о другой.

— Простите, повелитель мой, — прошепталъ онъ, изгибая свое длинное туловище дугой къ ногамъ малорослаго незнакомца: — я крѣпко спалъ…

— Ты должно быть хочешь, чтобы я познакомилъ тебя съ сномъ, еще болѣе крѣпкимъ.

Лицо Спіагудри изобразило гримасу ужаса, которая одна была смѣшнѣе его веселыхъ гримасъ.

— Это что такое? — продолжалъ малорослый человѣкъ: — Что съ тобою творится? Можетъ быть тебѣ не нравится мое посѣщеніе?

— О! Повелитель и государь мой, — простоналъ старикъ: — что можетъ быть пріятнѣе для меня лицезрѣнія вашего превосходительства?

Усиліе, съ какимъ онъ пытался придать своей испуганной физіономіи радостное выраженіе, разсмѣшило-бы даже мертвеца.

— Старая безхвостая лисица, мое превосходительство приказываетъ тебѣ принести сюда одежду Жилля Стадта.

При этомъ имени на свирѣпомъ, насмѣшливомъ лицѣ малорослаго незнакомца появилось выраженіе мрачной тоски.

— О! Повелитель мой, простите меня, но это невозможно, — отвѣчалъ Спіагудри: — Вашей свѣтлости извѣстно, что мы обязаны доставлять въ королевскую казну пожитки умершихъ рудокоповъ, такъ какъ король наслѣдуетъ имъ въ качествѣ опекуна.

Малорослый человѣкъ обернулся къ трупу, скрестилъ руки на груди и произнесъ глухимъ голосомъ:

— Онъ правъ. Эти несчастные рудокопы похожи на гагу [6]. Имъ дѣлаютъ гнѣзда, чтобы потомъ воспользоваться ихъ пухомъ.

Поднявъ на руки трупъ и сильно прижавъ его къ своей груди, онъ испустилъ дикій крикъ любви и горести, подобный ворчанію медвѣдя, ласкающаго своего дѣтеныша. Къ этимъ безсвязнымъ звукамъ примѣшивались иногда слова на какомъ-то нарѣчіи, непонятномъ для Спіагудри.

Снова опустивъ трупъ на гранитную плиту, онъ обратился къ смотрителю Спладгеста:

— Извѣстно тебѣ, проклятый колдунъ, имя солдата, родившагося подъ злосчастной звѣздою и котораго эта женщина имѣла несчастіе предпочесть Жиллю?

Съ этими словами онъ толкнулъ холодные останки Гутъ Стерсенъ.

Спіагудри отрицательно покачалъ головой.

— Ну, клянусь топоромъ Ингольфа, родоначальника моего поколѣнія, я сотру съ лица земли всѣхъ, носящихъ этотъ мундиръ, — вскричалъ онъ, указывая на одежду офицера: — Тотъ, кому я хочу отомстить, попадется въ числѣ ихъ. Я сожгу цѣлый лѣсъ, чтобы уничтожить растущій въ немъ ядовитый кустарникъ. Въ этомъ поклялся я въ день смерти Жилля и уже доставилъ ему товарища, который долженъ развеселить его трупъ… О, Жилль! Ты лежишь теперь здѣсь безсильный, бездыханный, когда такъ недавно ты настигалъ тюленя вплавь, серну на бѣгу, задушилъ въ борьбѣ медвѣдя Кольскихъ горъ. Ты теперь недвижимъ, между тѣмъ какъ въ одинъ день пробѣгалъ Дронтгеймскій округъ, отъ Оркеля до Сміазенскаго озера, взбирался на вершины Дофрфильда подобно бѣлкѣ, карабкающейся на дубъ. Ты теперь нѣмъ, Жилль, а давно ли своимъ пѣніемъ заглушалъ раскаты грома, стоя на бурныхъ утесахъ Конгсберга. О, Жилль! Напрасно засыпалъ я для тебя шахты Фарöрскія, напрасно поджогъ Дронтгеймскій соборъ. Всѣ старанія мои пошли прахомъ, мнѣ не суждено было видѣть въ тебѣ продолженіе поколѣнія дѣтей Исландіи, потомства Ингольфа Истребителя. Ты не наслѣдуешь моего каменнаго топора, напротивъ, ты завѣщалъ мнѣ свой черепъ, чтобы отнынѣ я пилъ изъ него морскую воду и человѣческую кровь.

Съ этими словами, схвативъ голову трупа, онъ закричалъ:

— Спіагудри, помоги мнѣ!

Сбросивъ перчатки, онъ обнажилъ свои широкія руки, вооруженныя длинными ногтями, крѣпкими и загнутыми, какъ у краснаго звѣря.

Спіагудри, увидѣвъ, что онъ уже готовъ былъ сорвать саблей черепъ трупа, вскричалъ съ ужасомъ, котораго не могъ подавить:

— Праведный Боже! Повелитель мой!.. Мертваго!..

— Что же, — спокойно возразилъ малорослый незнакомецъ: — ты предпочитаешь, чтобы этотъ клинокъ вонзился въ живаго?

— О! Дозвольте мнѣ умолять ваши рыцарскія чувства… Развѣ можетъ ваша честь рѣшиться на такое святотатство?.. Ваше превосходительство… Государь мой, ваша свѣтлость не захочетъ…

— Скоро ли ты кончишь? Развѣ нужны мнѣ эти титулы, живой скелетъ, чтобы убѣдиться въ твоемъ глубокомъ уваженіи къ моей саблѣ.

— Именемъ святаго Вальдемара, святаго Усуфа, святаго Госпиція, заклинаю васъ, пощадите мертвеца!..

— Помоги мнѣ и не толкуй дьяволу про святыхъ.

— Государь мой, — продолжалъ Спіагудри умоляющимъ тономъ: — ради вашего знаменитаго предка, святаго Ингольфа!..

— Ингольфъ Истребитель былъ такой же отверженный, какъ и я.

— Заклинаю васъ небомъ, — простоналъ старикъ, падая передъ нимъ ницъ: — не навлекайте на себя его гнѣва.

Малорослый незнакомецъ вышелъ изъ терпѣнія. Его тусклые сѣрые глаза горѣли какъ два раскаленныхъ угля.

— Помоги мнѣ! — повторилъ онъ, взмахнувъ саблей.

Эти два слова сказаны были такимъ голосомъ, какимъ произнесъ бы ихъ левъ, если бы могъ говорить.

Смотритель Спладгеста, дрожащій и полумертвый отъ ужаса, опустился на черную плиту и поддерживалъ руками холодную и влажную голову Жилля, въ то время, какъ малорослый человѣкъ съ изумительнымъ проворствомъ снималъ черепъ съ помощью кинжала и сабли.

Когда эта операція была кончена, нѣсколько времени разсматривалъ онъ окровавленный черепъ, произнося странныя слова. Затѣмъ онъ вручилъ его Спіагудри, приказавъ вымыть и вычистить, и съ стономъ, похожимъ на вой, сказалъ:

— А я, умирая, я не найду утѣшенія въ мысли, что наслѣдникъ духа Ингольфа будетъ пить человѣческую кровь и морскую воду изъ моего черепа.

Послѣ минутнаго мрачнаго размышленія онъ продолжалъ:

— Ураганъ слѣдуетъ за ураганомъ, лавина влечетъ за собою лавину, а я, я буду послѣднимъ въ родѣ. Зачѣмъ Жилль, подобно мнѣ, не возненавидѣлъ все, что только носитъ человѣческій обликъ. Какой демонъ, враждебный демону Ингольфа, толкнулъ его въ эти роковыя шахты за крупинкой золота?

Спіагудри, возвращая ему черепъ Жилля, осмѣлился вставить свое замѣчаніе: