«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - Петр Ингвин

Напрягало, что Гордей не снял шлем. Рядом охрана, мы на привале, у костра. Чего-то боится? Ну вот, а я расслабился. Нельзя расслабляться, как говорится в бородатом анекдоте.

— Не пойму, почему они напали на вас, — задумчиво продолжал царевич. — Троих уже не трогают, а вас прибыло четверо. Одному гулять вредно для жизни, двоим опасно, а трое с оружием, не говоря о большей компании, остановят любую стаю. Нужно только сомкнуться спинами, больных и слабых — внутрь, оружие вперед и замереть. Стоять, не шелохнувшись, пока волки не налаются всласть и не уберутся с дороги. Запомнили? Это азы выживания.

— Запомнили, — сказал Малик.

Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.

Я сообразил: попав сюда, наша четверка все время распадалась. Оказывается, всего-то нужно было держаться вместе. Век живи, век учись.

Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».

— Там озеро, — указал он в сторону, на гигантские развесистые ветви. — За деревом, в низинке. Смойте грязь и кровь. Помоетесь сами или выделить мойщиков? — Жесткие губы скривились, бородка надменно выпятилась: — К сожалению, здесь только бойники. Прошу простить, не хочется, чтоб их грязные лапы…

— Конечно! — в унисон воскликнули мы с Томой.

Переглянувшись, подавились смешком.

— Не переживайте, мы ценим вашу заботу, — дипломатично объявил я. — Естественно, мы сами. Только можно сначала позаботимся о друзьях? Их раны…

Нога царевича пнула жалобно треснувшую корягу, лицо омрачилось.

— О них не беспокойтесь. Озеро маленькое, ангелам должна достаться чистая вода. Остальные помоются после вас. Раненого принесут. Вот, возьмите еще. — Из одного мешка он вынул розово-(кто бы сомневался) — фиолетовые шаровары, прикинул на глаз, подойдут ли нам по размеру, затем протянул вторые такие же. — Свои тряпки бросьте на берегу, их заберут. Идите. Я выставлю охрану по кругу, вдруг снова волки или… — Оборвав сам себя, он покосился на нас и почти приказал: — Идите же.

— Мм… — замялась Тома.

— Иди первой, — предложил я.

— После тебя, Чапа, — не согласилась она. — Гляну, что там с Шуриком. С повязок вновь капает.

Озерцо оказалось малюсеньким и мелким. Скорее, лужа метров пяти в диаметре. Чтоб добраться до воды, пришлось спуститься по крутому склону на метр-полтора. Словно в воронку нехилого снаряда.

Прежде, чем раздеться, я осмотрелся. Где-то стоят охранники, но мне не видно их, им сверху — меня. Но если тревожные ожидания Гордея оправдаются и кто-то нападет, мне придется долго выбираться и разбираться там, что к чему.

Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Кожа млела, с невыразимым восторгом освобождаясь от пота, грязи и крови. Руки терли и скребли, ноги начали подмерзать. Я торопился, но не потому, что мерз, а чтоб быстрей дошла очередь до раненого. Жилетку со штанами согласно приказу бросил в прибрежных кустах. Впрыгнул в шаровары. Они оказались необъятными, удержались только при затягивании вшитой тесьмы на животе. Поверх халата на пояс приладил отобранные у царевича ножны для отобранного еще ранее ножа: он отдал без возражений. А вот бойник ворчал, когда Тома снимала с его талии узкий кожаный футлярчик. Потом ворчал второй, чей нож забрал себе царевич взамен отданного мне.

Вставив подмерзшие ноги в обувку, я шмыгнул назад. Гордей что-то выспрашивал у Томы. Ее лицо было сосредоточено, пальцы перебирали и потирали друг друга, ступня кружила по примятой траве. Радостный вскрик возвестил мое появление. Царевич указал на место рядом с собой, а Тома умчалась к долгожданной воде.

— Сколько вам зим?

Он имел в виду обоих. Мне стало смешно.

— Лет?

— У вас так? — Гордей кивнул. — И как со здоровьем?

— Мне пятнадцать… — увидев, как взлетают брови царевича (дурак, он же Тому сейчас опрашивал), я быстро закончил: — скоро. А Томе уже. Ничем не болеем. А что?

— Это прекрасно. Читать умеешь?

— Естественно.

— Прочти.

Передо мной возник кусочек кожи с начертанным витиеватой кириллицей «Алле хвала».

— Алле хвала.

— А сколько бойников в моем отряде?

Понятно, он имел в виду копейщиков.

— Восемь. — Я сразу поправился: — Без командира.

— А если б их было в три раза больше?

— Двадцать четыре.

Мгновенные ответы без раздумий вызвали почти детский восторг:

— А если половину убьют?

— Двенадцать.

Довольная улыбка расплылась по бородатой физиономии Гордея:

— Вас ждет великое будущее.

Если это экзамен… Ура, мы попали куда надо. Здесь я интеллектуальный Гулливер среди лилипутов. Эйнштейн и Перельман в одном флаконе. А помимо таблицы умножения я знаю осциллограф, когнитивный диссонанс, косинус, адронный коллайдер и много других умных слов.

По траве зашлепали шаги: вернулась Тома. Чистая, довольная. Бойники понесли к воде матерившегося Шурика, требующего не кантовать, а бросить и дать умереть спокойно. И Малика захватили, чтоб мылся и заодно помогал.

Местные жители оказались мастерами на все руки. На костре, с которого уже сняли котел, прокалили иглы. Достали пропитанную чем-то вонючую нить. Отмытый Шурик был водружен на место, руки-ноги ему крепко сжали, принялись споро зашивать рваные раны, стараясь не обращать внимания на вопли и конвульсивные дергания.

— Если это медицина, тогда что такое бардак? — орал Шурик. — Они делают мне так хорошо, как я бы им сделал на голову с тем же удовольствием. У них есть антибиотики?

— Есть лучше! — хмыкнул Малик, наблюдающий за процессом.

Раны присыпали пеплом и каким-то травяным порошком из мешочка.

В момент особенно сильного крика Тома не выдержала. Ее колени опустились возле головы несчастного. Ладони взяли беснующегося пациента за щеки, лицо склонилось, а губы… Губы вдруг впились в неистовствующий рот, вмиг смирили, обняли, впитали, успокоили… и еще раз нежно поцеловали на прощание. Потом она виновато оглянулась на меня:

— Он так кричал…

Я пожал плечами. С какой стати мне ее осуждать? Кто я для этого? И если быть честным, отказался бы сам от подобного рода анестезии?

Малик обошелся новой перевязкой с небольшим количеством местного обеззараживателя. Отходящий от операции Шурик, теперь возлежащий у костра с видом усталого патриция, полюбопытствовал:

— Что скажете за наше прошлое? Мы же в прошлом? Я, конечно, бываю местами поц, но не настолько, чтобы брать халоймыс на постном масле.

— Переведи, — попросил я.

— Да, ерунда. Еще имею сказать, что хороший тухис тоже нахес.

— Тоже переведи, — вновь потребовал я.