Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - Уральский Марк Леонович

После столь неутешительной оценки литературного гения ушедшего из жизни писателя И.М. Троцкий приступает к рассказу о своей встрече с ним в 1910 г., когда по заданию газеты «Русское слово», готовившей «специальный номер, посвященный Толстому», он «снесся письменно с Германом Зудерманом», чтобы заказать ему статью для этого выпуска.

Однажды раздался у меня телефонный звонок: Зудерман.

— Я в городе и хочу с вами встретиться. — К вашим услугам. — Встретимся на Ангальтском вокзале, а оттуда поедем ко мне в Треббин19. По пути поговорим о вашем предложении. — С удовольствием. — А вы меня узнаете? Бороду мою знаете?

Кто в Германии не знал «пятиактной» бороды Германа Зудермана.

В условленный час встретились. Первое впечатление от внешности писателя — здоровенный мужик с бородой лопатой. Горланит во все горло и жмет руку до треска в суставах. До Треббина, где лежит поместье Зудермана с изумительной виллой-дворцом, поехали третьим классом. <...> Зудерман объяснил — М.У.>:

Не люблю летом ездить в мягком вагоне. В сиденьях много пыли и в вагоне духота. В третьем классе легче дышится...

Заговорили о предложении «Русского слова». Я назвал Зудерману имена писателей, давших согласие написать о Толстом.

<...>

— Кнут Гамсун, к сожалению, отказался. — Почему? — Не любит он Толстого. Написал мне короткое письмо с таким непристойным отзывом о нашем великом писателе, что не решаюсь его опубликовать. Выйдет скандал и не в пользу Гамсуна.

Зудерман задумался и умолк. Молчал долго. Уже подъезжая к Треббину, коротко обронил:

— Нехорошо! Очень нехорошо!

В Треббине меня приняли с чисто русским радушием. Зудерман интересовался отношением к его произведениям русского читательского мира, расспрашивал о русских постановках его драм и пытливо вникал в мои рассказы о творчестве Горького, Бунина и Мережковского. Имя Толстого тщательно обходилось.

И только поздним вечером, когда мы с писателем гуляли в саду, Зудерман вернулся к моему предложению».

Далее И.М. Троцкий рассказывает, что Зудерман отклонил предложение «Русского слова» написать статью о Льве Толстом, мотивируя свой отказ этическими соображениями:

Изощряться в склонении прилагательного «великий» — мне не дано. Все, что я мог написать о Толстом, мною вам сказано. <...> Если русскому читателю ценно мое мнение о Толстом, он помирится и на моем коротеньком, но искреннем интервью...

Так Герман Зудерманом о Толстом и не написал. Я его понял и не настаивал.

Мы еще вернемся к подробностям встречи И.М. Троцкого с Зудерманом. А вышеприведенные тексты наглядно демонстрируют стилистические и концептуальные различия в публицистике «двух Троцких», относящейся к жанру «литературные страницы». Здесь налицо два разных подхода к литературе. Илья Маркович живет литературным процессом, в мире литературы и для литераторов, не выпячивая при этом свое собственное «Я». Он, говоря словами Сент-Бева: «лишь рисовальщик, создающий портреты великих людей».

Лев Давидович, напротив, стремится руководить литературным процессом, заставить его развиваться в нужном, единственно верном, в его понимании, направлении. Он не только не умаляет из почтения перед великими представителями писательского сообщества свое «Я», а наоборот выпячивает его по максимуму, нависая, как колосс, над головами собратьев по перу.

Из публикаций И.М. Троцкого можно почерпнуть много любопытных сведений о привычках, манерах, укладе жизни и отдельных чудачествах, присущих тем или иным знаменитым фигурам литературного мира. Он пишет о живых людях и для людей, тогда как другой Троцкий моделирует концептуальные схемы творчества знаменитых писателей, беспощадно критикует их и научает, что делать.

Эти «два Троцких» — украинские евреи, ровесники, социалисты и литераторы, были настолько чужды друг другу как с психологической, так и с мировоззренческой точек зрения, что, даже пребывая в одном и том же пространстве, явно избегали личных контактов. Так, например, Л.Д. Троцкий, осужденный после революции 1905 г. на вечное поселение в Сибирь и бежавший по дороге в ссылку, уехал из России и в 1907 г. обосновался в Вене. В это же время в столице Австро-Венгерской монархии проживал и И.М. Троцкий.

Однако не имеется никаких указаний, что их пути в Вене хоть как-то пересекались. То же самое можно сказать о Скандинавии и Берлине. И.М. Троцкий, охотно вспоминавший в печати о своих встречах с известными революционерами социал-демократами, близкими к Л.Д. Троцкому (Ганецкий20, Коллонтай21, Парвус, Радек22 и др.), никогда не упоминает своего однофамильца в числе знакомых.

Для понимания причин такого рода «антагонистической» несовместимости важно не упускать из вида один исключительно важный момент. Если Лев Давидович — революционер-марксист, ниспровергатель основ и устоев, всегда позиционировал себя как не еврей23, то Илья Маркович — умеренный социалист, убежденный демократ и либерал, напротив, был именно русский еврей, человек не религиозный, но остро ощущавший свою кровную связь с еврейством и активно боровшийся за выживание своего народа в годину тяжелейших испытаний, выпавших на его долю. Фигур подобного типа — «пассионариев XX столетия» — было немало: П.Б. Аксельрод, Г.Я. Аронсон, Л.М. Брамсон, А.А. Гольденвейзер, Г.А. Ландау24, Я.Г. Фрумкин, и с многими из них И.М. Троцкий был знаком, сотрудничал и дружил. Эти люди всегда четко дистанцировались от Л.Д. Троцкого и большевиков, никогда не питая иллюзий относительно их устремлений и деяний.

Несомненно и другое. Лев Троцкий — пламенный трибун, яркий мыслитель, выдающийся политический деятель, а как личность — эгоцентричный, властный и заносчивый человек, относится к числу наиболее выдающихся фигур первой половины XX столетия.

В сравнении с этим «гигантом мысли» И.М. Троцкий попросту теряется на историко-культурологическом горизонте. Он даже не политический деятель, а типичный «общественник», хотя, что называется, и не лыком шит. Илье Троцкому, русскому интеллигенту из литературной среды «Серебряного века», присущи и цельность мировидения, и твердость убеждений, и пусть не «брильянтовый», однако собственный, узнаваемый и располагающий к себе литературный стиль. Как тип исторической личности И.М. Троцкий — не источник новых идей, а, образно говоря, «зеркало эпохи», в котором отразилась история русской революции, массовой политической эмиграции и русского Зарубежья.

После сравнительного описания личностей «двух Троцких» скажем о самом происхождении их фамилии. Считается, что фамилия Троцкий (польск. Trocid) образована от одноименного прилагательного, обозначающего принадлежность к городу Троки (ныне Тракай в Литве) — древней столице Великого княжества Литовского. Первые корни фамилии на территории России можно обнаружить в ведомости переписи Древней Руси в период Ивана Грозного. У Великого князя имелся особый список знатных и благозвучных фамилий, которые давались приближенным только в случае особых заслуг или поощрения. В энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Эфрона сказано следующее:

Троцкие — дворянский род, происходящий от лубенского полкового судьи Максима Т., пожалованного местностями в 1710 г. Его сын Петр был наказным полковником лубенским и временно заменял генерального есаула (1742). <...> Род Т. внесен в род. кн. Полтавской (Гербовник, VIII, 133), Воронежской, Полтавской и Черниговской губ.25

Самый прославленный из этой дворянской семьи, генерал-адъютант Виталий Николаевич Троцкий участвовал в покорении Средней Азии. В 1875 г., после завоевания этого края, он был военным губернатором Сырдарьинской области. А в конце жизни Виталий Николаевич Троцкий — генерал-губернатор западных губерний Российской империи: Виленской, Ковенской и Гродненской. Его сын Сергей Витальевич Троцкий26 — один из бакинских друзей поэта и философа Вячеслава Иванова27, который посвятил ему стихотворение «Соловьиные чары»28.