Искуситель, или Весь мир к моим ногам - Екатерина Гринева

В зале раздались смешки. Мой лоб покрылся мелкими капельками пота: ладошки тоже взмокли.

– Значит, вы утверждаете, что данная запись – фальшивка?

– Конечно. – И Захаров в очередной раз продемонстрировал великолепные зубы. – Очень жаль, что такая профессиональная ведущая и обаятельная женщина поддалась на эту провокацию.

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои достоинства, – мы хотим разобраться в этом материале, чтобы лучше знать тех, кто определяет лицо страны.

Я смотрела на него почти с ненавистью и не могла сдержать своих эмоций…

В ухе – через прикрепленный микрофончик – раздался вопль Диденко:

– Оля! Фильтруй базар и держи эмоции под контролем. Тебе нужна легкая пикировка, а ты сейчас ему в лицо вцепишься!..

В зале подняли руку. Камера моментально отреагировала на это. Я тоже заметила девушку, которая нахмурилась и тянула руку вверх изо всех сил.

– Сейчас мы дадим возможность высказаться нашим зрителям, – улыбнулась я Захарову. – Что они думают об этом?

– Возможность. Дадим, – отчеканил Захаров. Мне показалось, что он уже откровенно смеялся надо мной.

Леночка Штанько подошла к девушке в темно-голубой кофточке и дала ей микрофон.

– Я считаю, что это прямая клевета на деятельность фонда, который сделал немало хорошего для москвичей и других жителей нашей страны. Благотворительные программы позволили оснастить компьютерами малоимущие семьи и семьи, где есть дети-инвалиды. Фонд и лично Андрей Валентинович финансировал несколько тяжелых операций, которые буквально спасли людей от смерти… И детей, которые были больны лейкемией, раком… им требовалась операция и лечение за границей. – В руках девушки появились бумаги. – Вот, например, Денис Хохлаткин, семи лет. Цирроз печени. Нужна была срочная операция…

Я сделала знак Кошману. Тот кивнул головой. Это означало «срочно менять тему». Он дал команду Штанько, которую та приняла через миниатюрный микрофон в ухе и повернулась лицом к камере.

– Спасибо за информацию.

Камера метнулась ко мне. Я лучезарно улыбнулась.

– Добро, как говорится, нужно делать чистыми руками. Мы будем держать в курсе наших зрителей, историю с кассетой проверим, проведем собственное расследование. Оставайтесь с нами.

– Единственное, что я хочу, – это свободного, непредвзятого расследования. Если журналист никем не ангажирован – это большая редкость.

– Я ангажирована исключительно порядочностью и собственной совестью.

– Оля! – завопил Диденко. – Срочно закругляйся! Все – эфир закончен.

Откуда-то сверху раздалась музыка. Она звучала у меня в ушах похоронным маршем. Я сидела как истукан, крепко вцепившись в свои листочки. Я даже не могла заставить себя взглянуть на Захарова. Так я его ненавидела.

– Все! – услышала я голос оператора…

Я встала с прямой спиной и развернулась к выходу. Все расплывалось у меня перед глазами, искажалось, как в кривом зеркале.

Кто-то ухватил меня за локоть и прошептал в ухо:

– Андрей Валентинович хочет с вами поговорить…

– Передайте Андрею Валентиновичу, что мне не о чем с ним говорить.

Локоть мне сжали крепче. Я повернула голову. Меня цепко держал молодой человек в черном костюме, с волосами почти до плеч. Его темные глаза буквально впились в меня.

– Это личная просьба, – произнес он с нажимом.

Искушение послать его к черту было слишком велико, но я вспомнила Диденко, вспомнила о том, что я популярная ведущая и что не могу вести себя так, как хочу, что я связана контрактами, обязательствами и условностями, и поэтому, решительно вздернув подбородок, согласилась.

Молодой человек подвел меня к окну, где уже стоял, высился Захаров, который смотрел на меня, поигрывая желваками и засунув руки в карманы.

Я посмотрела на олигарха: его глаза были расширены от бешенства. Он смотрел таким взглядом, что, казалось, мог бы убить. Я невольно съежилась. Этот испепеляющий взгляд вбирал меня всю: от кончиков туфель Кристиана Лабутена до аккуратно уложенных волос.

– Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?

В горле пересохло: голос пропал, и я смогла только кивнуть головой.

– Отлично, – ледяным тоном продолжил он. – Значит, вы знаете, что распространяете фальшивку?

– Нет. Это – настоящий материал…

– Я хочу с вами поговорить… – Вокруг нас образовался полукруг; любопытствующие кидали взгляды, не забывая при этом держаться на приличном расстоянии.

– Я… занята. И не могу. – Я пришла в себя и собиралась дать Захарову отпор. – Но мы можем поговорить либо здесь, либо в нашем кафе на пятом этаже.

– Кафе? – Его рот скривился, как будто я сказала какую-то непристойность. – Сейчас мы едем в ресторан и поговорим там. Я не доверяю вашему кафе.

Он развернулся и широкими шагами пошел к лифту. Я не хотела идти; но ноги понесли меня сами собой за ним. Я шла мимо Леночки Штанько и Натальи Гараниной, которые не сводили с меня изумленных глаз. Я остановилась и попросила Леночку принести мне сумку из рабочей комнаты. Та метнулась в коридор и через минуту уже протягивала мне сумку. Наверное, я здорово была не похожа сама на себя, если мои сотрудники смотрели на меня так. Все было как в тумане: я вышла на улицу, где уже начинало темнеть, и нырнула в нутро белого «Мерседеса». Мы оба сели на заднее сиденье – я забилась в угол, а Захаров, наоборот, расположился вальяжно, вытянув свои длинные ноги, закрыл глаза, как будто уже забыл о моем существовании…

Куда я еду, зачем, мелькало в голове. Надо было быть тверже и отказаться от разговора. Зачем я согласилась на эту поездку…

Небо наливалось свинцовой тяжестью, город накрывали низкие тучи. Будет дождь, равнодушно заметила я. И куда меня понесло… Я даже боялась повернуться в его сторону, боялась снова встретиться с этим испепеляющим взглядом… Впервые за много лет я подумала, что я – слабая женщина, а по ошибке считала себя сильной.

Машина остановилась. Дверцу передо мной распахнули, и я вышла. Мы оказались перед ресторанам «Уолл-стрит» – я вспомнила, что, по слухам, это был любимый ресторан олигарха. Захаров вышел первым и, даже не взглянув на меня, ринулся вперед – в стеклянное великолепие ресторана.

Мы миновали два зала и остановились в третьем – маленьком, рассчитанном на пять столов; огромная люстра свешивалась с полотка; накрахмаленные скатерти в электрическом свете отливали светло-золотистым, а я стояла посередине зала как в столбняке, пока не услышала:

– Да садитесь же, или вам требуется особое приглашение!

Что-то сильно выбивало меня из колеи, и от этого я начинала злиться. Я была популярной ведущей, меня знала вся страна, но этот человек меня буквально гипнотизировал, и я не могла этому сопротивляться и забывала обо всем.