Пылающая для Древнего. Пламя - Лаура Тит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она была слугой самих Древних. Ее боялись. Прислушивались. Никто не знал ее возраста и появления на этих землях. Она могла видеть многое… но после того, как отняли зрение, шаманку покинули верные духи песков. Затерялась на окраине поселения, с отбросами, такими же, как она, с искалеченными душами и телами, оскверненными мыслями и желаниями.
Здесь она могла быть ближе к зверям и свободе, что теперь ей были подвластны не в полной мере. Только безграничная тьма окружала ее, как внутри, так и снаружи. Оглушающий лающий смех вырвал из мыслей. Ведьма рассмеялась так громко, что было слышно, как с дощатой крыши сорвались в небо птицы.
— Не прожигай во мне дыры, синеглазый, — повернулась ко мне. — Выживет твоя чернявая… Я могу многого не видеть, — показывает узловатым пальцем в стянутую темно-коричневой кожей пустую глазницу, — но я не перестаю их слышать, — старуха снова залилась сумасшедшим смехом. — Никто не отберет это у меня. Ни-ког-да! — продолжала выкрикивать она, заливаясь безумным смехом, скрываясь за холщовой грязной тканью.
Повернулся к сестре. Учащенное дыхание и всхлипы. Заставляю себя не думать о том, что ей пришлось пережить. Я не видел, что там происходило, но помню то утро, когда нашел ее. Не мог даже и представить того, что увижу такое когда-нибудь. Перед глазами стояло то утро…
* * *
Когда я очнулся под припекающим лицо солнцем, пытался вырваться из песочного плена. Песчаная пустошь уже заливалась ярким солнцем, выжигая все живое на обреченной на смерть земле. Долго не мог понять, что произошло. Сердце зашлось в бешеном ритме, вспоминая эту ночь…
Открытая пасть черного гиганта. Стройная фигура под ним в темном платье. Золотая вышивка по бокам глубоких разрезов, что открывала стройные ноги, отливала в темноте своим блеском, взлетая вверх от легкого порыва ветра. Искусанные припухшие губы. Глаза как мокрый изумруд. Колышущиеся черные волосы от дыхания трэпта, что замер над ней в броске… Резкий шаг вперед, к зверю…
— Амара, — произнес беззвучно.
Вскочил, нервно оглядываясь по сторонам. Никого. Ища глазами в пустыне сестру, я быстро шёл, не замечая текущего по лицу пота, солнца, обжигающего мою спину и времени, что искал ее. Глаза щипало от соленого пота. Стянул с себя порванный синий камзол, отбрасывая в сторону, обмотал рваной рубашкой голову, спасаясь от жесткого пекла. Поблагодарил мысленно за щедрость эрнов, что не жалели на форму качественные ткани — кожа трэптов, из которых делали брюки, камзолы, платья, отличалась прочностью и легкостью в любую погоду, будь это пекло или пронизывающий холод в ночной пустыне. Кожаные сапоги забились песком, утяжеляя шаг. Верхняя нить на них оборвалась при схватке с трэптом. Даже не пытался перевязать верхнюю часть сапог одной рукой. Оставил как есть. Кожаные коричневые браслеты грубого плетения натерли мне запястья до крови. Растирая руку от назойливой боли, медленно подбирался к обрыву песчаной горы. Снизу доносился шум.
Я нашёл их по жуткому стону и душераздирающему вою. Песок вокруг двух фигур расползался темными трещинами, уходящими вглубь. Они расходились от их тел, словно черные артерии, пожирая ровную гладь, вбирая в себя струящийся вниз песок. Обугленные и разодранные части тел трэптов были разбросаны вокруг пары, по-другому не мог назвать то, что открылось перед глазами…
Стоя на высоком бархане, взгляд задержался на песке, что окрасился в темный цвет под телом сестры, на незнакомых эрнов в черных кожаных камзолах, что окружили зверя и сестру. Воины сидели на конях, кто-то просто стоял в стороне с кинжалами и мечами. Но все они были далеко от трэпта.
Только одна фигура отделилась от остальных. Высокий мужчина уверенной походкой наступал на разъяренного хищника. Его кожа отливала бронзой, несмотря на палящее солнце над головой, он был оголен до пояса темных брюк. Лишь кожаные черные ленты, в которых прятались острые изогнутые кинжалы, оплетали его мощную грудь и широкую спину, словно змеи. Спина была испещрена уродливыми старыми шрамами. Длинные волосы цвета сажи, убраны в низкий хвост. Его тело словно выточено из коричневого камня. От напряжения он покрывался потом, что струился по отточенному в боях тренированному телу крупными каплями. Он сам был похож на необузданного дикого зверя.
Жесткие черты лица. Подведенные углем черные глаза. Безумная улыбка, застывшая на его загорелом лице. Мой взгляд уловил черно-золотую татуировку в виде трэпта. Изображенный зверь на его теле вырывался из-под черных кожаных брюк эрна, оплетая правый бок черным чешуйчатым туловищем, на конце чешуек были золотые узоры, что ослепляли на солнце своим блеском, будто это настоящий металл. Гибкое туловище трэпта переходило на плечо открытой пастью с такими же уродливыми шипами на морде, что и на всем теле зверя.
Эрн вытянул свою руку вперед к морде зверя. Он долго смотрел в глаза трэпту. Тот словно понимал его, прислушивался к нему, приближаясь к руке воина.
Но эрны не могут ментально управлять трэптами… Только правитель-мэрн…
У Верховного был свой зверь темно-красного цвета, он отличался от других своими огромными размерами и шипами-иглами с прожилками золота на их концах. При солнечном свете он отливал багровой движущейся рекой среди сыпучих песков. Верховный призвал его ещё когда только достиг восемнадцатилетия. Трэпт откликнулся на его зов. Именно в тот день все поняли, кто из братьев сядет на трон. Ведь зверь и эрн были едины во всем. Мысли, души и их тела. Они чувствовали друг друга.
Мы чтили традиции Древних. Слияние со зверем считалось высшей силой, что подвластна единицам. Мэрн Витар — единственный из эрнов, кто унаследовал от Древних эту возможность.
Черный трэпт резко взлетел вверх, взревев, мотая головой. Ярко-кровавое пламя вырвалось в сторону черноволосого эрна. ПЛАМЯ. Ни у одного трэпта не было древнего огня, их лишили этой силы. Сами Древние отняли этот дар у хищников, даруя его своим детям песков — эрнам. Зверь не подпускал к себе, изрыгая огонь на всех, кто подходил ближе.
Оцепенел от увиденного. Сильнее сжал рукой тяжелый меч, прижимая его к своей сломанной руке, что беспомощно свисала, раздражая меня. Трэпт склонял свою изуродованную морду к Амаре, пытаясь ее расшевелить,
