Прелести лета - Валерий Попов

... Не скажу. Зачем я должен это сказать, огорчив человека, доброго и проницательного? Испуганно оглянувшись, я кивнул.

- Понял тебя, - усмехнулся мой новый друг. - Ну... рассказывай!

Держался я молодцом. Пива не пролил, чести Бори не уронил. Хотя мелькали провалы, кой-какие детали биографии Боба я не угадал, но и это вызвало одобрение.

- Ты как всегда - прикидываешься шлангом! - Он ласково потрепал меня по плечу, уходя. В целом я выдюжил.

Тут же за моим столом оказалась женщина - неплохая, хотя и несколько беззубая.

- Дарья Лепесткова, - представилась она.

Я тоже представился.

- Ты кто?

- А инженер. А ты?

- Зверовщица, - просто сказала она и, заметив, что я слегка вздрогнул, торопливо добавила: - Да тут всякие есть! Форельщицы... змеевщицы!

- Кто?..

- Змеевщицы. Тут раньше знатный змеесовхоз был - "Заветы Ильича". Поразбежались ныне.

- Кто поразбежался?

- И те, и те, - просто ответила она.

Я задумался... ну что ж... В раю и должны быть змеи?

- Рыбачить приехали? Пр-равильно! Тут такие черви! - сказала она, изобразив их пальцами рук... довольно художественно.

Опять я вздрогнул... Ну что ж. Привыкай!

- Вот это по-нашему, по-водолазному! - неслось от стола с какими-то гигантами (видимо, водолазами?), сидевшими с водкой.

Тут Лепесткова просто и безыскусно пригласила меня к себе, на дальнюю звероферму, при этом честно предупредив, что автобус туда (а значит, обратно?) ходит лишь по вторникам. То есть сегодня. Я стал обдумывать это предложение, но тут между нами возник Никита, красный, всклокоченный, в последнем градусе гордости и обиды.

- Ну, мы плывем или нет? - произнес он, надменно выставив вперед ногу (босую).

- Погоди... сейчас!

Прервал мои напряженнейшие раздумья!

- Тогда я один. - Он двинулся к выходу.

- Погоди! - Я догнал его. Он остановился. Кинул взгляд на Колю-Толю и Толю-Колю, братающихся с водолазами.

- Позови их, - холодно Никита сказал.

- Нет уж! - вспылил тут и я. - Это... чисто твои фантомы. Ты их и зови!

Вздернув голову, он пошел. Я тоже и на пороге остановился. Оглянулся. Гвалт, запах прелой одежды, кислого пива, табака!.. Потерянный рай! Я вышел.

У лестницы догнала нас Дарья Лепесткова, заманчиво показав пальцами червей. Мы встали в нерешительности... особенно нерешительно, надо сказать, выглядел Никита.

- Но черви-то нам всяко нужны! - сказал я. Не хотелось расставаться с этой жизнью. Никите, я чувствовал, тоже...

- Ну давай, - добродушно произнес Никита.

Пройдя по улице далее, по указаниям Лепестковой, мы полезли в овраг. Спускаться было довольно склизко. Навоз. Слежавшаяся, обильно "удобренная" и от того особенно скользкая солома.

Никита весь был во власти страданий, которые сам же и учредил.

- Предатели! - бормотал он, имея в виду, очевидно, братанов.

- Ну, ты, как всегда, не прав! - утешал его я. Они ж и союзниками нашими никогда не были... почему же предателями их считать?

- А... тебе все нравится! - Он махнул короткопалой рукой.

Ну... почти всe. Овраг, во всяком случае, нравился мне: много полезных вещей - прочно скрученные пружины от матраца, рядом - почти целый зипун, впрессованный в землю, местами проросший голубыми цветочками и травой. А черви - вообще отменные. С руку! Тихо парил навоз.

- Ат-тличные черви! - вскричал я.

На обрыв взошла чудесная девушка в короткой юбке и, лихо махнув двумя руками, выплеснула ведро с помоями - картофельные очистки повисли у нас на ушах, как ряд сцепившихся "восьмерок", считающихся, как я где-то слыхал, символом совершенства.

- Все! Хватит! - Никита заорал и стал карабкаться из оврага.

У катера я задержался чуть-чуть: Лепесткова чертила мне на папиросной пачке, как можно достичь зверосовхоза водным путем.

- Скоро ты? - Никита метался по палубе.

- Отстань, зудень! - сказала Лепесткова, глянув на него.

Никита вздрогнул, поняв, что это слово прилипло к нему уже навсегда.

7

- Ногу у нас украли! - снова запричитал Никита, выруливая за буй.

- Нет, - опять внес я поправку. - Улетела она.

- Как улетела?

Я лишь вздохнул. Никита встряхнул перед собой карту, показывая, что отныне намерен доверять только ей... всяческие фата-морганы должны уйти, как туман. Лишь строгие научные данные...

- Вот! - Он уставился в карту. - Примерно... через десять миль будет Погост... В смысле, - спохватившись, добавил, - большое рыбацкое село. Там, - блаженно потянулся он, - в баньке помоемся... выпьем! - Он сладко зажмурился.

- Было, - меланхолично произнес я.

- Что было? - вскричал он.

- Село. Большое, рыбацкое, - ещe более кротко добавил я.

- Когда? - он заходился яростью.

- Только что.

- Это!.. - Он не находил слов, чтобы заклеймить то, что мы только что с ним покинули... Уж во всяком случае - не село.

А где "то" село? Вокруг было тихо, пусто.

- Смотри ты в карту, - миролюбиво произнес он.

Я глянул. Мы с ним вздохнули. Работая на наших верфях с первым допуском секретности, мы знали (как, впрочем, и все), что населенные пункты на наших картах, с целью конспирации, всегда ставятся со сдвигом - чтобы враг в них не попал. Враг в них и не попадет. Зато мы - попали, но уходим, не поверив реальности... предпочтя заведомо ложную карту. Ярость Никиты грызла теперь пустоту. Ни домика, ни даже лодки! Берега загажены проходящими тут иногда плотами с лесом - прокисшие сучья в застое у берегов, кора, топляки черные, полузатонувшие, похожие на крокодилов.

Мы шли по карте. Но, увы, не по жизни!

Помню, как грустно шутил наш Игорек, стоя с нами у штурвала:

- Береги, Валерик, берег реки!

Да. Этот берег стоило бы поберечь!

Грустный пейзаж! Поругана не только природа, но уже и та техника, что порушила природу. Вмешались, изгадили и бросили. Ржавая узкоколейка вдоль берега разломана, торчат рельсы, лежит опрокинутая платформа. Погуляли!

Разруха смотрела на нас мрачно: приехали тут! Все вокруг сломано, а эти вдруг ездят! И наше железо поддалось - послышался гулкий стук, заколотило в трюме. Мы кинулись туда. Игольчатый подшипник, поставленный Колей-Толей, взорвался изнутри блестящими иглами, рассыпавшимися по трюму. Вал, освободившись, стучал в дно. Горячий привет от Коли-Толи: "Что - далеко уехали без меня?" Ещe один укор Никите, что ради карты бросил живую жизнь... при всей еe омерзительности. Мы прошли немножко по инерции и встали. И главное - выехали на широкий мрачный разлив, где и течения не ощущалось. Я робко надеялся, что течением нас отнесет понемногу обратно, но, кажется, и течение здесь умерло.

Только торчали из воды голые черные стволы... затопленный лес, погубленный водой... да и вода с торчащими пиками гляделась скорбно.

Между тем уверенно вечерело. Не только пространство, но и время тут убито? Что за обрезок дня? Похоже, что для нас начался он не рано... и "солнечная лестница" знаменовала собой не начало, а середину, а может быть, и конец дня. Неспокойно было - словно бы это лично мы повредили и пространство, и время. Не все, может, именно мы, но в принципе - мы, люди, покурочили всe. Катер остановился. Всё... Полная безжизненность! Приплыли.

Я огляделся. Даже птица досюда не долетит!

- Все-таки мое село было лучше, чем твое село! - не удержался я.

- Ну конечно, я бездарь! Что я могу создать! - усмехнулся Никита.

- Нет... ну что-то в этом есть! - Со всем доступным мне энтузиазмом я оглядел этот вакуум. Да-а... Кроме скомканной карты в рубке, никаких других радостей не видать.

- Нет - ну села тут вообще есть, - кивая на карту, произнес я. - Вот Мошкино. Крупное село. Шамокша! А дальше - вообще: Лодейное Поле, Свирьстрой!

Я надеялся, что названия эти здесь, в тиши, прозвучали достаточно звонко. Но Никита не оживал.

- Ясно, - проговорил он глухо. - Только мне их никогда не достичь.

- Ну почему? Почему?! - взбадривал его я.

- Потому... Сам знаешь! - убито произнес он. - Даже лосиные мухи нас покинули!

- Да! - Я попытался рассказать об этом радостно: как, хлебнув Ладоги, мухи переполошились и улетели, в форме лося, прихватив, кстати, вполне реальную ногу... последнее, кстати, средство передвижения, на котором мы могли бы спастись... Истратив последнюю бодрость, и я приуныл.

- Ну-ну... давай! - грустно усмехнулся Никита. Мол, давай, плети свое, у тебя хотя б это есть!

Обрушилась тьма. И тишина. Бесполезность любого разговора, да и любого действия тут были как-то особенно очевидны. Невозможно вычерпать наперстком всю тьму Вселенной, которая тут навалилась на нас. Даже звезды она поглотила: ни огонька. Тут даже бессмысленно разговаривать: жалкий лепет. Но и во всем этом что-то было. Величие тьмы. Я хотел было поделиться с Никитой этой мыслью, но промолчал... Не стоит разрушать это мелким трепыханием! Мы стояли на корме молча и неподвижно. Даже течение, которое должно бы нести нас назад - от Онежского озера обратно к Ладожскому, отсутствовало тут. Мы стояли в полной темноте, тишине и неподвижности. Абсолют.