Дарий - Виктор Поротников

– О царь! Как ты великодушен! – растроганно произнес Гаумата.

И мстительная душа его наполнилась жестокой радостью. Уж он-то постарается отплатить неприступной дочери Кира сторицей в ее опочивальне!

Гонцы, разосланные во все концы Персидского царства, возвращались в Экбатаны, неся одновременно радостные и тревожные вести. Народ в городах и селениях повсеместно с бурным восторгом воспринял царские указы. Особенно их порадовало прощение недоимок и полная отмена налоговых платежей на трехлетний срок. Однако родоплеменная знать, купечество и ростовщики в крупных городах Сирии и Месопотамии ужасно недовольны таким положением дел. Судебные процессы над проворовавшимися чиновниками и наместниками провинций также вызывали озлобление знати.

В царском окружении царила тревога. Царское войско невелико, ведь Бардия отпустил по домам большинство воинов. И если хотя бы некоторые из влиятельных персидских племенных князей поднимут восстание, одолеть их будет непросто. Многие царские приближенные полагали, что самое лучшее – это не дразнить сатрапов, закрыть глаза на их вымогательства и остановить судилища: мол, придут другие – и тоже будут воровать, такова круговая порука…

Этому решительно воспротивился Прексасп – как главный надзиратель за соблюдением справедливости и законности в державе Ахеменидов.

– Даже если вся персидская знать поднимется против Бардии, отступать от начатых реформ он не должен, – заявил Прексасп. – Разве постыдно быть справедливым царем? Кир был справедлив не только к персам, но и к любым завоеванным им народам. За это Великого по сию пору поминают добрым словом в Иудее, Мидии, Ионии и в других землях.

Те же, кто был не согласен ни с реформами Бардии, ни с мнением Прексаспа, возражали:

– Прежде чем стать справедливым царем, Кир с беспощадной жестокостью истребил тех племенных вождей, которые так же стремились к царской власти. При Кире персы все время воевали и обогащались на войне. Бардия воевать не собирается, запрещает взимать долги и собирать дань. У племенной знати не остается никаких средств для обогащения. И это чревато заговорами и восстаниями.

– Народ целиком и полностью на стороне Бардии, – стоял на своем Прексасп. – Племенные князья не смогут заставить простых общинников подняться против справедливого царя. Подняться против любимого сына Кира!

– Даже в самой благополучной стране, всегда можно найти недовольных, Прексасп, – вторили несогласным осторожные и трусливые. – Вельможи, недовольные указами Бардии, могут опереться не на своих соплеменников, а, скажем, на уксиев[29] или саков[30], с которыми когда-то воевал Бардия. Могут подбить на восстание тех же египтян, которым персидское господство явно не в радость.

– Вы забываете, что и у Бардии немало сторонников, – не сдавался Прексасп, – причем не только среди персидских племен. В случае восстания за Бардию горой встанут бактрийцы, мидяне, кадусии…

Зная об этих спорах среди знати, Бардия хранил невозмутимое спокойствие. Казалось, он только и ждал, чтоб возник заговор либо вооруженное выступление знатных князей в одном из персидских племен.

Гаумата, как и Прексасп, твердил, что царю ни в коем случае не следует идти на поводу у знатных вельмож – ни у тех, кто против царских указов, ни у тех, кто боится: как бы чего не вышло…

На другой день после того, как Бардия дал другу совет взять Атоссу силой, Гаумата долго не появлялся в царских покоях. Явился он туда, лишь когда Бардия послал за ним слугу.

– Что случилось, друг мой? – воскликнул царь, едва взглянув на исцарапанное лицо друга. – Рассказывай все без утайки!

– Государь, я пришел не с жалобами, а как обычно выслушать твои распоряжения, – Гаумата почтительно склонил голову.

– О чем ты говоришь?! Какие распоряжения?! – Бардия вплотную приблизился к Гаумате, чтобы рассмотреть царапины, смазанные йодом. – Это что, Атосса сделала?

Гаумата молча кивнул.

– У меня не сестра, а дикая кошка! – Бардия рассердился. – Она же тебя чуть без глаз не оставила! Вот злодейка! Ну, я ей покажу!

– Государь, не нужно наказывать Атоссу, – сказал Гаумата. – В случившемся больше моей вины. Женщины ведь тоже бывают не в духе.

– И ты еще ее защищаешь?! – возмущению Бардии не было предела. – Молчи, Гаумата! Молчи! О, я знаю, как надлежит проучить Атоссу. Клянусь всеми творениями Ахурамазды, она получит то, чего так страстно желает!

В тот же день евнухи известили Атоссу, что, по воле царя, она опять будет жить в гареме. Ей вернули всех ее рабынь. Еще Атоссе было позволено обедать и ужинать вместе со своей младшей сестрой Артистоной.

Артистона не могла усидеть на месте и тотчас примчалась к Атоссе, едва узнала, что та снова поселилась в гареме.

Разница в возрасте сестер составляла семь лет. Артистоне недавно исполнилось семнадцать. Рядом с двадцатичетырехлетней Атоссой она выглядела сущим ребенком. Артистона была добра и наивна, в ней не было проницательности, надменности и твердости характера старшей сестры. Привыкшая к опеке и наставлениям Атоссы, Артистона тяжело переживала даже краткую разлуку с ней.

В гареме Артистона оказалась по прихоти Камбиза, который лишил ее девственности, едва ей исполнилось тринадцать лет. Взяв в жены обеих старших сестер, Роксану и Атоссу, Камбиз собирался сделать законной супругой и Артистону, очарованный ее юной красотой, но ушел в поход на Египет, из которого не вернулся. В Египте же погибла и Роксана.

Артистона обладала покорным нравом, воспринимала как должное желание Камбиза совокупляться с нею и была готова в будущем стать его женой. Воля царя, которому было позволено все, была для Артистоны законом. О кровосмесительной сущности такого брака она и не задумывалась, поскольку у нее перед глазами был пример ее старших сестер, деливших ложе со своим родным братом.

Оказавшись в гареме Бардии, Артистона ожидала, что она как царская наложница вскоре станет и одной из его жен. Она была очень удивлена, когда этого не случилось. Сначала Артистона решила, что Бардия положил глаз на Атоссу. Но когда было объявлено, что ее сестра должна стать женой Гауматы, приближенного Бардии, это повергло Артистону в растерянность. До нее дошел слух, что брат и ее собирается выдать замуж за кого-то из мидийских вельмож. Девушка не раз слышала из уст Атоссы, что им, дочерям Кира Великого, более пристало делить ложе с царем, нежели с человеком знатным, но не царского рода, поэтому в душе она противилась такому замужеству. Артистона сочувствовала сестре, когда ту поселили поблизости от покоев Гауматы, дабы она привыкала к своему будущему супругу.

И вдруг Атосса неожиданно возвращается в гарем, да еще с таким победным видом!

Любопытная Артистона забросала сестру вопросами, желая выяснить, как же той удалось переломить волю Бардии и почему, собственно, она отвергла Гаумату, который, по слухам, происходит из рода мидийских царей.

– Тебе Бардия подыскал в супруги хоть и мидийца, зато царского рода, – сетовала Артистона, – а каков окажется по знатности мой жених – еще неизвестно. Я хочу знать, как мне нужно действовать, если жених мне совсем не понравится и я захочу его отвергнуть, так же как и ты.

– О, малышка! – задумчивость на лице Атоссы сменилась гримасой отвращения, которую тут же сменила некая потаенная грусть. – Лучше тебе не знать об этом. Боюсь, моя милая, ты еще не готова к такой форме защиты. Да и мужское скотство в своем неприкрытом виде, скорее всего, лишит тебя способности сопротивляться. Пока я жива, я сама постараюсь оградить тебя от этой мерзости, сестричка.

Беседа двух сестер происходила в небольшой комнате с бассейном.

Видя, что Атосса снимает с себя одежды, собираясь погрузиться в теплую воду бассейна, Артистона стала помогать ей, как она привыкла это делать, часто живя с сестрою под одной крышей.

Когда Атосса полностью разделась, Артистона ахнула, издав возглас изумления и сострадания. На плечах и бедрах старшей сестры темнели синяки, явно оставленные железной хваткой сильных мужских рук. Особенно явственно мужские пальцы отпечатались на нежной белой шее Атоссы.

– Милая Атосса, что это такое?! – пораженная Артистона осторожно дотронулась до сине-багровых пятен на теле сестры.

– Это поцелуи Гауматы, – криво усмехнулась Атосса. – Видишь, малышка, как сильно он меня любит! Жаль, что у меня не нашлось взаимного чувства к нему. Пришлось отвергнуть его домогательства, хотя, признаюсь, это было весьма непросто. Но поверь мне, Гаумата пострадал не меньше моего.

Артистона взирала на сестру широко раскрытыми изумленными глазами.

– Так ты… ты дралась с ним?

Атосса кивнула, тряхнув гривой распущенных золотистых волос.

– Пришлось, сестренка.

– И тебе никто не помог?