Бестиарий спального района - Юрий Райн

Ну, уж тогда-то Нелюб старался! Еще бы – ведь следовало набить себя энергией основательно и надолго. Ах, какой он мастер, как тонко умеет провоцировать неловкие ситуации, дурацкие шуточки, неодолимые влечения к дурным привычкам! В приторный сироп, произведенный братцем, попадала грязь. И тогда-то пища наконец становилась съедобной для Черного кота.

Сейчас Рыжий был занят созданием поля с положительным зарядом. Он потерся о ноги взволнованного мужчины. А потом легким, мастерским прыжком вспрыгнул женщине на руки. В следующее мгновение, втянув когти, перебрался к ней на плечи, пушистым, упитанным телом обвился вокруг шеи, замурлыкал.

Как ни сдерживал себя Нелюб, но слюнки уже текли.

4

– Жарко что-то, – сказала Вика и сняла футболку. Лифчиков она, сколько Дима помнил, не признавала. Особенно в жару.

Дима застыл. Поди пойми этих женщин! То ли это призыв к действию, то ли Вике действительно стало жарко… «Была не была!» – решил Дима, шагнул ближе, вытянул руки, почти ухватил жену за талию. Почти. Потому что Вика вырвалась да вдобавок больно ущипнула его за запястье.

– Не смей меня лапать!

– Да ладно, Вик, чего завелась-то?

– Чего завелась?! – Вика повернулась к нему, картинно уперла изящные руки в потные бока.

Впрочем, в поту были не только бока. Вспотела и пышная, манящая грудь. На потолке горела люстра, и в ее свете ладный бюст давал соблазнительные блики, словно посылал сообщение световой азбукой: «Я твоя! Возьми меня!»

Игнорировать такую грудь Дима не мог. Он хотел жену сильно, непреодолимо, как в самом начале их отношений. Он был не просто готов к бою. Ему казалось, что вся кровь прилила к его охваченному безумием предстоящей битвы тарану, которому предстоит – вот-вот! – сокрушать ворота теплой и мокрой крепости.

5

Черный кот смотрел на брата. Тот блаженно мурлыкал, обернувшись ласковым воротником вокруг шеи женщины.

Невидимые для людей эманации исходили из их пупков плотными золотистыми потоками.

Люб жмурился, облизывался. Но на лакомство не покушался.

Черный расчетливо подогрел свою злость. Он голоден! А эти – любовью заниматься собрались! А вот получите!

Воинственно задрав хвост, Нелюб подскочил к женщине, поднял лапу, полоснул гладкую ногу острыми когтями.

Физическое тело женщины ничего не почувствовало. Впрочем, Черный кот намеревался причинить боль не телу, а исключительно душе.

И преуспел: золотой поток энергетических частиц стал окрашиваться темной краской, как… как лимонад, в который впрыснули чернила. Грязно-черные частицы расплывались по потоку, окрашивали его причудливыми, призрачными кляксами.

Еда была готова. Почти.

Теперь ее следовало приправить. И Нелюб вонзил в точеную ногу уже не когти, а клыки. Пошла реакция! Энергия забурлила, забила мощным фонтаном, и Черный кот даже подумал, что для насыщения хватит только молодой женщины.

6

Дима быстро и без труда достиг того состояния, когда доводы разума уже не способны влиять на действия человека. Когда в голове плещется сладкий и мутный кисель, а желание, если не будет удовлетворено, может причинить разрушения.

– А кто же это говорил, что я много денег на шопинг трачу? – издевалась Вика, ловко уворачиваясь от объятий. – Кто над каждой копеечкой, как гомосек, трясется?

– Гобсек! – поправил Дима.

– Короче, Смирнов, я больше не могу с тобой жить! – сказала Вика. Жесткими интонациями голоса она дала понять, что все для себя уже решила.

– Но куда же ты пойдешь, на ночь-то?

– Ну и останусь! Имею право! Но буду спать вон там! А ты можешь нежиться в спальне! Бессовестный!

– Вот как? – горько промолвил Дима.

– Да, именно так!

Вика ушла в дальнюю комнату, включила там телевизор.

Дима стоял на пороге, вслушивался – не встанет ли с дивана, не направится ли к двери. И тогда он сначала отбежит к окну и замрет к двери спиной, немного ссутулившись, и тут она войдет, а он повернется к ней и…

Но Вика и не думала выходить. Дима изнывал, последним усилием рассудка удерживая себя от того, чтобы не заметаться, не забегать по комнате, словно тигр, запертый в четырех зарешеченных стенах.

Сегодняшние Викины фокусы только распалили Диму. Ведь, когда жена злилась, она становилась нечеловечески, да что там – демонически! – соблазнительна. Сейчас Дима вожделел ее с силой, как в их медовый месяц, когда они… Еще одного усилия стоило отогнать от себя сладкие воспоминания.

«Название монгольской столицы Улан-Батор в переводе означает «Красный богатырь», – бархатно произнес за дверью телеведущий.

Дима толкнул дверь и вошел.

Наверное, Вика это предвидела. Она вскочила с дивана, бросилась к нему. Решительно, даже пуская в ход ногти, стала выталкивать прочь.

– Вик, ну пусти! – сказал Дима, уже оказавшись за дверью.

– Смирнов! – крикнула из-за двери жена. – Еще раз попытаешься ворваться – заору!

7

Только приступив к трапезе, Черный кот понял, как же он изголодался. О, эта энергия – сытная, изысканно приправленная человеческим страхом, глупостью, агрессией. Что ж, аппетит приходит во время еды! Надо все-таки цапнуть и мужчину.

Нелюб не разочаровался. Черноты в мужчине было много. И такой лакомой! А послевкусие!..

Призрачное тело кота наполнялось сладкой тяжестью. Он знал: скоро захочется вздремнуть.

8

Делать это с рукой было совсем не то же самое, что с Викой. Но Дима просто сходил с ума. Ему требовалась хоть какая-то разрядка, чтобы не думать о потном, бликующем теле, чтобы его, Диму, просто не разорвало на части.

И вот, наконец, образ жены померк. Подернулся серой рябью и перестал быть таким уж заманчивым.

– Уфф! – сказал Дима, прислоняясь лбом к кафельной плитке. Почему-то он чувствовал себя выпитым до дна. На душе было пусто.

9

Наконец-то Нелюб наелся, да так плотно, как давно не насыщался. Последнее подобное пиршество, насколько он мог припомнить, происходило пару недель назад, в одной из соседних многоэтажек. Это был просто феерический супружеский скандал. А взаимные негативные эмоции были совершенно изумительных – пряного и с дымком – оттенков вкуса.

Захотелось подремать.

– Ну что? – спросил Рыжий. – По домам?

– Подожди, – сказал Черный, насторожив уши. – Я врага чую.

– Что?! – отпрянул Рыжий брат.

– Он над нами, – продолжал Нелюб. – Семь-восемь этажей.