Маловероятно (ЛП) - Шен Л. Дж.

— Покажи камере свою любовь, красавчик, — говорю я жутким дребезжащим голосом и жду, что он меня пошлет.

Но Мал широко улыбается, хватает воображаемое раздувающееся на ветру платье и как Мэрилин Монро шлет камере воздушный поцелуй. Только благодаря своей искрометной мужественности он выглядит на сто процентов забавно и на ноль процентов женственно.

Клик. Клик. Клик.

Я встаю и подхожу к нему. Он протягивает мне руку. Устав от споров, я не отказываюсь.

— Здесь ты живешь? — Я обвожу руками. — В этой деревне?

— Прямо за тем холмом. — Мал проводит пальцами по моим волосам, убирая их от лица. От неожиданного удовольствия по спине бегут мурашки. Парень улыбается, потому что замечает. — Со всеми этими придурочными овцами, о которых я тебе уже рассказывал. Скоро с ними повидаешься.

— Завтра я улетаю. — Я прочищаю горло, которое предательски сжимается от целого спектра эмоций.

— И что?

— Не могу задержаться.

Мал смотрит на меня со смесью непонимания и радости. Думаю, возможно сейчас ему впервые отказали. А потом он делает невероятное — протягивает руку и ведет большим пальцем по моему родимому пятну, зачарованно на него глядя.

— Как это случилось? — спрашивает он настолько тихим голосом, что я едва его слышу.

Я чувствую жгучее тепло, словно кожу действительно греет солнце, хотя погода стоит холодная и пасмурная.

— Оно не случилось. Я родилась с ним.

— Ха, родилась? — Его палец опускается с виска на мои губы. Он ждал безумную историю с аварией или жутким инцидентом?

Я отстраняюсь.

— Я все равно не могу остаться. У меня в Дублине забронирован номер.

— Я отвезу тебя, чтобы ты расплатилась в гостинице. — Он приходит в себя, вынырнув из странного транса. — Сегодня ты остаешься у меня.

— Я не буду с тобой спать. Только через мой труп, помнишь?

Он обхватывает мои щеки руками. Эти руки артиста шероховатые и уверенные, и мое сердце грохочет от впервые пережитой жалости к маме. Теперь я понимаю, почему она переспала с папой. Не все бабники мерзкие. Мал не такой.

— Не позволяй чувствам помешать фактам.

— То есть? — хмурюсь я.

— Пусть тебе не нравится заявление, что мы переспим, поверь, это случится. — Он проводит пальцем по моим губам. — Пусть мы встретились только что, но это не значит, что мы незнакомы. Похоже, что мы незнакомы? — спрашивает он, резко прижав меня к себе.

Нет. Нет, не похоже. Я чувствую, будто он всегда находился подле меня. Словно с самого рождения я несла в себе частичку его, и теперь он здесь и я обрела его полностью, как будто закончила пазл.

Я глотаю комок в горле, но молчу.

— Вот именно. А сейчас ты рушишь нашу идеальную первую встречу. Джина Дэвис в гробу переворачивается.

— Мал, Джина Дэвис жива!

— Идем, мадам придира. Накормлю тебя.

***

Слопав три порции солонины и один пастуший пирог, Мал салютует мне наполовину выпитой четвертой пинтой «Гиннесса». А я тем временем еще канителюсь с первым стаканом водки с диетической колой.

— Ты хотела у меня что-то спросить. — Парень слизывает с верхней губы белую пивную пенку и прищуривает один глаз, как будто прицеливается в меня пистолетом.

Была не была…

— Я пришла на Друри-стрит по совету твоего деда. Он знал, что я дочь Глена О’Коннелла. Сказал, что ты можешь рассказать мне об отце. — Затаив дыхание, я всматриваюсь в его лицо. Мал берет мою руку, переворачивает ее и пальцем выводит линии на ладони. По шее бегут мурашки.

— В детстве я каждое воскресенье ходил в церковь к деду. Глен жил за ней. Он разрешал слушать его записи. Научил меня нотной грамоте и помогал с текстами, когда я начал писать песни. Обучил меня изливать душу на бумагу. Так что да, мы отлично друг друга знали. Настолько, что он угрожал прикончить меня, если я хоть пальцем коснусь его дочери.

Что?

— Другой. — Мал смеется, заметив мою реакцию, и качает головой. — Не тебя. Господи, да Глен пал бы замертво, познакомившись с тобой лично. Он бы армию снарядил, чтобы защитить твою честь.

— От тебя?

— И от всей Европы в целом, — самодовольно ухмыляется он.

Таким извращенным способом Мал пытается сказать, что я красивая?

— Почему дед не отправил тебя к Кэтлин, дочери Глена? Она же живет на этой улице. — Мал хмурится и допивает пиво.

Кэтлин.

Мою сестру зовут Кэтлин.

До него доходит, что я не знала ее имени.

— Но ты ведь знала, что у тебя есть сестра?

Я задумчиво киваю.

— Мама отказывалась называть ее имя. Говорила, что это бессмысленно, потому что здесь никто не хочет меня знать. Почему вся деревня ходит в церковь в Дублине, если вы живете здесь? Странно как-то. — Я вожу соломинкой в бокале.

Мал выпрямляется.

— Не вся деревня. Только мы. По выходным мама работала в супермаркете, поэтому мама Кэтлин возила нас на воскресную мессу, чтобы поддержать дублинское представление моего деда, а по сути присматривала за мной. Обычно домой я возвращался с дедом, но иногда оставался с Кэтлин у Глена.

— Каким он был ей отцом?

— Хорошим, — отвечает он, но хмурится и добавляет: — Но недостаточно хорошим тебе.

— А сколько Кэтлин лет? — Я пропускаю мимо ушей его попытку поднять мне настроение.

— Моя ровесница. — Мал продолжает изучать мою ладонь, словно это самое интересное, что он видел в своей жизни. — Нам по двадцать два года, — добавляет он.

— Похоже, вы хорошо знакомы.

— Мы вместе выросли. — Он со стуком ставит пустой стакан на липкий деревянный стол. — Странно, что дед отправил тебя не к ней, а ко мне.

— Он сказал, что она скорбит и никого не хочет видеть.

— Ерунда, Кэтлин не такой уж пингвин-социофоб.

Как он любопытно выражается. Я пытаюсь не улыбаться от его выбора слов. Все в нем такое… другое.

— Какая она? — Чувствую себя агентом ФБР, но как же трудно сдерживаться, когда хочется узнать все о папе. О своей сестре. К тому же, если я продолжу беседу, то не придется подвергать анализу ту нотку ревности, что скользнула в моем тоне. Кэтлин столько лет жила с папой. И рядом с Малом.

— Милая. Добрая. Святая. Сама увидишь. Пойдем знакомиться. У нее много снимков Глена.

— Сомневаюсь, что это хорошая идея.

— Ну а я нет. С пустыми руками ты отсюда не уйдешь. Вставай.

Он берет меня за руку и рывком поднимает со стула. Бросает несколько купюр на стол, а я даже не покушаюсь оплачивать свой обед, поскольку моя поездка сильно сказалась на кармане после накладки с отелем.

Зажав мою ладошку, Мал пулей мчит по главной улице. Льет дождь, и я пригибаю голову, пытаясь спрятаться от ливня.

Мал смеется, его голос заглушает гроза:

— Поверить не могу, что летом идет дождь. Рори, ты словно привезла с собой зиму.

Странно, но благодаря дождю мы ближе и касаемся друг друга, поэтому мне все равно.

— Почему пешком, не на машине? — кричу я.

— Дело в том, что машину-то мы оставили прямо у ее дома. Да и она сжалится, увидев нас промокшими до нитки и жалкими.

— Ты вроде говорил, что она святая.

— И у добрых христианок возникают претензии, особенно учитывая, что я пренебрегал ею три месяца подряд, — фыркает он.

— Мал! — ору я, но он хохочет еще громче.

Мы подходим к дому в викторианском стиле из белого кирпича и с черными ставнями. Мал стучит в дверь и ведет пальцами по мокрым волосам. Они торчат в разные стороны, и я с досадой отмечаю, что выглядит он очаровательно. Через несколько секунд открывается дверь и на пороге появляется девушка, напоминающая более упитанную, не такую авангардную версию меня. У нее ярко-рыжие волосы, несколько светлее моих, но те же большие зеленые глаза, резко очерченный нос и пухлые губы с опущенными уголками. У девушки тоже есть веснушки и родинка над верхней губой.

Но на этом сходства во внешности заканчиваются. Девушка одета в длинное трапециевидное платье синего цвета и подходящий к нему белый кардиган. Леггинсы на ней безупречно белые как кости. Я в своих ботинках и толстовке нервно переминаюсь с ноги на ногу и, спрятав руки в карманах, сжимаю их, чтобы не начать теребить кольцо в носу.