Адольф Гитлер (Том 1) - Фест

Своеобразное величие Гитлера самым существенным образом связано с его эксцессивным характером – это был чудовищный, крушивший все существующие масштабы выброс энергии. Конечно, исполинское – это ещё не значит исторически великое, ведь и тривиальное тоже обладает силой. Но в нём было не только исполинское и не только тривиальное. В извержении, вызванном им, проявляется почти в каждой стадии, вплоть до недель краха, его направляющая воля. В своих многочисленных выступлениях он с легко различаемым подтекстом вспоминал о временах своего начала, когда он «ничего не имел за собой, ни имени, ни состояния, ни печати, совсем ничего, вообще ничего», и о том, как он только благодаря самому себе стал из «доходяги» властителем Германии, а вскоре и части мира: «Произошло нечто волшебное!»[47 - Из выступления 24 февраля 1937 года в мюнхенской пивной «Хофбройхауз», цит. по: Kotze H. v., Krausnick H. Es spricht der Fuehrer, S. 107.] Действительно, пожалуй, в беспримерной степени он добился всего сам и благодаря себе – сам себе учитель, организатор партии и творец её идеологии, тактик и демагог-избавитель, государственный муж и на протяжении десятилетия эпицентр возбуждения в мире. Он опроверг то эмпирическое положение, что все революции пожирают своих детей, ибо был, как это подмечено, «Руссо, Мирабо, Робеспьером и Наполеоном революции, он был её Марксом, её Лениным, её Троцким и её Сталиным. Пусть по характеру и по сути своей он далеко уступал большинству из названных лиц, но, как бы то ни было, ему удалось то, что не удавалось никому из них, – он держал революцию в своих руках на каждом из её этапов, и даже в момент поражения. Это говорит об ощутимом понимании им того, какие силы он пробудил».[48 - Trevor-Roper H. R. (Hrsg.) Предисловие к «Le Testament politique de Hitler», p. 13.]

Однако он обладал ещё и чрезвычайным чутьём относительно того, какие силы вообще могли быть мобилизованы, и не давал ввести себя в заблуждение господствующей тенденцией. Время его вступления в политику целиком и полностью находилось под знаком либеральной буржуазной системы. Но он нащупал скрытые точки сопротивления ей и, создав смелые и напряжённые конструкции, сделал именно их своей программой. Политическому рассудку его поведение представлялось противоречащим смыслу, и надменный дух времени годами не принимал его всерьёз. Но сколько бы насмешек ни вызывал сам его вид, экзальтированная риторика и театральность его выступлений, – он всегда каким-то трудно описуемым образом стоял выше банальных и плотских черт собственной личности. Его особая сила не в последнюю очередь и заключалась в том, что он умел строить воздушные замки с какой-то бесстрашной и резкой рациональностью – именно это подметил тот ранний биограф Гитлера, который выпустил о нём в 1935 году в Голландии книгу под названием «Дон-Кихот Мюнхенский».[49 - Автором книги был некий Фратеко; на французском языке она вышла в том же году в Париже под названием «М. Hitler, Dictateur».]

А за десять лет до того политик-неудачник местного, баварского масштаба по фамилии Гитлер сидел в убогой меблированной комнате в Мюнхене и рисовал триумфальные арки и купольные залы, лелея свой казавшийся безумным план. Несмотря на крушение всех надежд после попытки путча в ноябре 1923 года он не отказался ни от одного из своих слов, не умерил своего боевого пыла и ни на йоту не отошёл от своих планов мирового господства. Буквально все, отмечал он потом, считали его просто фантазёром. «Они всё время говорили, что я безумец». Но спустя всего несколько лет все, чего он хотел, стало действительностью или же поддающимся реализации проектом, и уже рушились те силы, что претендовали на долговечность и нерушимость: демократия и многопартийное государство, профсоюзы, международная пролетарская солидарность, система европейских союзов и Лига наций. «Так кто же был прав, – торжествовал Гитлер, – фантазёр или другие? – Прав был я».[50 - Из выступления 20 мая 1937 года, цит. по: Kotze H. v., Krausnick H. Op. cit. S. 223.]

В этой непоколебимой уверенности, что он-то и выражает глубокое соответствие духу и тенденции эпохи, а также в способности сделать эту тенденцию откровением и заложен, вероятно, элемент исторического величия. «Назначение величия представляется в том, – писал Якоб Буркхардт в своём знаменитом эссе из „Размышлений о всемирной истории“, – что оно исполняет волю, выходящую за рамки индивидуального», и тут автор говорит о «таинственном сопряжении» между эгоизмом выдающегося одиночки и всеобщей волей: и своими общими предпосылками, и на отдельных этапах, и особенностями его протекания, жизненный путь Гитлера представляет собой неукоснительную демонстрацию этой мысли, и в последующих главах читатель встретит неисчислимое множество свидетельств этому. Аналогичным образом обстоит дело и с остальными условиями, составляющими, по Буркхардту, суть исторического характера. Это – его незаменимость; то, что он переведёт народ из старого состояния в новое, которое уже невозможно представить без него самого; то, что он даёт выход фантазии века; что он олицетворяет собой не «только программу и раж какой-то одной партии», но и всеобщую потребность, а также выкажет умение «отважно ринуться через пропасть»; он должен будет обладать и способностью к упрощению, даром увидеть различия между подлинными силами и силами кажущимися, равно как, наконец, и аномальной, излучающей своего рода магическую мощь силой воли: «Сопротивление вблизи становится полностью невозможным – тот, кто хочет ещё оказывать сопротивление, должен жить вне сферы того, о ком идёт речь, жить вместе с его врагами, и может встретиться с ним только лишь на поле боя».[51 - Burckhardt J. Gesammelte Werke. Bd. 4, S. 151 ff. Кстати, в своём знаменитом письме Клаусу Манну Готфрид Бенн, говоря о Гитлере, прямо ссылался на точку зрения Буркхардта и писал: «Однако сегодня у нас Вы можете то и дело услышать вопрос: создано движение Гитлером или Гитлер создан движением? Этот вопрос является характерным, ибо оба эти явления невозможно отличить, поскольку они идентичны. Здесь действительно имеется то магическое совпадение индивидуального и общего, о котором Буркхардт говорит в своих „Размышлениях о всемирной истории“, описывая великих деятелей мирового исторического процесса. Великие деятели – в них есть все: опасности в начале, их появление почти всегда только в страшные времена, необыкновенная выдержка, сверхъестественная лёгкость во всём, в том числе в том, что следует делать, но кроме того ещё и свойственное всем мыслящим людям предчувствие, что именно он и есть тот, кто призван к свершениям, посильным только ему и никому другому». См.: Benn G. Gesammelte Werke. Bd. 4, S. 246 f.]

И всё же не поворачивается язык назвать Гитлера «великим». Сомнения тут вызывают не только преступные черты психопатологического облика человека. Ведь реальная всемирная история движется отнюдь не по той земле, на которой «произрастает одна лишь моральность», и Буркхардт как раз и говорит об «удивительном отпущении относительно принятого нравственного закона», характерном для сознания крупных личностей[52 - Burckhardt J. Op. cit. S, 175 ff.]. Конечно, можно задать вопрос, не является ли запланированное и совершенное Гитлером абсолютное преступление в плане массового истребления людей чем-то иным, тем, что переходит границы имевшейся в виду Гегелем и Буркхардтом нравственной обусловленности; но всё-таки сомнение в историческом величии Гитлера диктуется другим мотивом. Феномен великого человека имеет изначально эстетическую и лишь крайне редко и моральную природу, и если на первом поле он ещё может рассчитывать на отпущение, то на втором – не может. Ибо одно из старых положений эстетики гласит, что тот не подходит в герои, кто при всех своих выдающихся качествах является неприятным человеком. Нетрудно утверждать и найти массу доказательств тому, что Гитлер в высшей степени и был именно таким человеком, – множество мутных, коренящихся в инстинктах черт, ему свойственных, его нетерпимость и мстительность, отсутствие у него великодушия, его плоский и голый материализм, одержимый одним лишь мотивом власти и вновь и вновь высмеивавший в застольных беседах всё остальное как «вздор», да и вообще все явно заурядные черты его характера вносят элемент отталкивающей обыкновенности в этот образ, никак не отвечающий общепринятому понятию о величии. «Привлекательное земное, – писал в одном из своих писем Бисмарк, – всегда сродни падшему ангелу, который прекрасен в непокое, велик в своих планах и устремлениях, но лишён удачи, горд и скорбен»[53 - Так писал Бисмарк в письме к своей невесте 17 февраля 1847 года, цит. по: Rothfels H. (Hrsg.) Bismarck Briefe. Goettingen, 1955. S. 69.] – дистанция несоизмерима.

Но, может быть, стало проблематичным уже само понятие. В одном из своих проникнутых пессимистическим настроением эссе на политическую тему, написанном в эмиграции, Томас Манн хотя и говорил, имея в виду торжествовавшего Гитлера, о «величии» и «гениальности», но говорил он об «обезображенном величии» и гениальности на самой примитивной её ступени[54 - Mann Th. Bruder Hitler. In: Mann Th. Gesammelte Werke (В дальнейшем – GW). Bd. 12, S. 778.], а, столкнувшись с такого рода противоречиями, понятие расстаётся с самим собой. А, может быть, дело в том, что порождено оно историческим разумом эпохи, в значительно большей степени ориентировавшимся на действующих лиц и идеи исторического процесса и упускавшим из виду необозримые хитросплетения сил.