Циклоп - Генри Лайон Олди

дождавшись. Он даже не видит, как утром родители ведут понурую Хильду в Янтарный грот.

Ее держат за руки: крепко-крепко.

В следующий раз Танни встретит Хильду через месяц, в лавке зеленщика Хьюго. Отец послал его за петрушкой и укропом. Хильда — взрослая. Очень-очень. Словно за месяц прожила лет пять, а то и больше. Девчонка с содранными коленками? Нет, девица на выданье. Бедра заметно раздались, грудь налилась соком, туго натянув ткань нового, ярко-желтого платья. Застежки из яшмы еле сдерживают напор пышной плоти. У Хильды колечко на пальце, с лиловым камешком. У Хильды сережки в ушах. И двигается Хильда плавно, медленно, как во сне.

— Привет, Хильда!

Она поворачивает голову. Смотрит на Танни, не узнавая. Но ведь это она теперь — изменница! Он-то остался прежним. Почему же…

— Это я, Танни! Ты что, забыла?

Хильда моргает: раз, другой.

— Танни? Танни… Да, я помню.

— Это же я…

— Мы вместе играли. Привет, Танни.

И молчит, глядя сквозь него, в стену. Таким взглядом не отличить драккар от галеры. А уж барк от баркентины — и подавно. Для такого взгляда, пожалуй, Танни и лишайный кот под забором — все едино.

— Что с тобой сделали?

Разговорить Хильду — проще разгрузить торговый бриг. Каждое слово приходится тащить клещами, повторяя вопросы по десять раз. Да, была в Янтарном гроте. У сивилл. Да, размен. Нет, ничего не отрезали. Вставляли в глаз медную штуку. В уголок глаза. Длинную и тонкую. Забыла слово. Проволоку? Спицу? Наверное. Больно? Не помню. Кажется, да. Давали пить сладкое, чтоб не болело. И горькое давали пить. Целый день спала. Сны? Нет. Не помню, о чем. Проснулась. Привели домой. Глаз? Глаз видит. Скоро у меня свадьба…

— Мозес! — при слове «свадьба» Хильда улыбается. Хлопает в ладоши: — Хочу замуж. Раньше? Не хотела? Дура была…

В лавке объявляется жердяй Хьюго, отец Хильды. Пялится на Танни, супит брови. Словно в грудь кулаком толкает. Готов отдать даром хоть петрушку, хоть укроп. Лишь бы непрошенный гость сгинул. «Чтоб тебя ведьмы сожрали!» — читается на лице зеленщика. Купив, что велено, Танни спешит распрощаться.

— Пока, Хильда! Увидимся!

— Пока, Танни.

Они не увидятся больше. В конце месяца Хильда выйдет замуж за жирного Мозеса. Понесет с первой ночи, и в положенный срок родит мальчика — легко, без лишних мук. Повитухи скажут: «Выплюнула!» Сын — здоровый крепыш. Вскоре после родов Хильда забеременеет вновь. Танни, прячась за дверью, подслушивает, как об этом говорят отец с матерью. «Носит на зависть… Мужнина семья от счастья лопается… и по хозяйству… Ну, дура. Так ведь молчит! Языкатые мужьям всю плешь насквозь…»

«Я не девчонка! — каждую ночь, засыпая, твердит себе Танни, как заклинание. — Мне замуж не надо! И рожать — тоже. Я стану сильным! Могучим! Буду много зарабатывать. Разбогатею. Дом куплю — большой, на целых пять комнат! Чтоб всем места хватило: и отцу с матерью, и…»

А сам думает: как оно, в Янтарном гроте? Что ему отрежут?!

Больно, небось, когда режут…

3.

Белые мухи завершили танец. Вот последние из роя опустились на землю — и, повинуясь беззвучному сигналу, облака в небе расползлись древней ветошью. Лохмотья истаяли, как по волшебству. В прореху ударило солнце. Снег заискрился мириадами серебряных блесток — смотреть больно. Левый глаз Танни ослеп, но слезы выступили из обоих. Мальчик проморгался. Снег расчертили голубые тени от голых, черных деревьев; резко обозначились протоптанные тропинки. Открылась дверь соседнего барака. Эльза? В полушубке нараспашку, с непокрытой головой — лишь лента удерживает тяжесть густых волос — сивилла плыла по снежному морю, вздымая из-под сапожек искрящиеся буруны.

Танни аж залюбовался.

Впервые он увидел сивиллу восемь дней назад. А казалось, знает Эльзу всю свою жизнь, с колыбели. «Банальность, — хмыкнул бы человек, умудренный опытом. — Так думали до тебя бессчетные тысячи влюбленных юнцов! Поэты извели на перья стаи гусей; живописцы исписали тьму полотен, и все о любви. Малыш, ты смешон…» И ты смешон, ответил бы ему Танни. Тебе только кажется, что ты мудр и остроумен. Плевать я хотел на чужую мудрость и чужой опыт. Забери себе орду поэтов и живописцев. Для меня это — впервые! Хильда? Нет, Хильда не в счет. Хотя ее я и впрямь знал с детства. Но ведь я тогда еще не встретил Эльзу!

* * *

…отец ведет его через госпитальный поселок. Танни страшно. Он очень старается не подать виду. Все уже решено. Он согласился, он все понимает. Отец год за годом копил деньги на размен. Поздно идти на попятный. А сердце глухо бухает в груди тяжелой плотницкой киянкой. А сердце замирает пугливым мышонком. А сердце норовит удрать в пятки и там остаться. Эй, сердце! Угомонись! Танни стыдится своего страха, но ничего не может с собой поделать.

Они подходят к каменному дому в центре поселка. Дверь открывается им навстречу. На пороге возникает — Она. Сивилла что-то говорит, но Танни не слышит. Он смотрит на сивиллу, как умирающий от жажды пьет воду. Восхищение? восторг? обожание? Танни не в состоянии назвать по имени овладевшее им чувство. Так он, наверное, любовался бы богиней, сошедшей с небес.

Ему — тринадцать. Как и любой парень его возраста, Танни не раз подсматривал за портовыми шлюхами. Не гнушаясь относительным покоем закоулков, грязных и вонючих, девицы на скорую руку ублажали морячков, вернувшихся из дальнего плаванья. Морячки пыхтели и старались по-быстрому наверстать месяцы, проведенные на борту. Вопли и насмешки сопляков, таящихся за углом, не смущали изголодавшихся по женскому теплу мужчин. Напротив, кое-кто из морских волков даже начинал просвещать зрителей, демонстрируя выходку за выходкой. Танни прекрасно знает, что и куда надо вставлять, откуда у людей берутся дети, и что находится у девок под одеждой. Но это совсем другое. И Эльза — другая. Она не имеет отношения к грязным шуточкам. Танни немеет и глохнет. Страх исчезает без следа. Танни готов на все. Пусть режут, что хотят. Да хоть голову — если сивилла рядом, ему все нипочем!

Дорога к Янтарному гроту не откладывается в его памяти. Весь путь Танни смотрит на Эльзу. Впитывает звук ее голоса, когда сивилла обращается к нему или к отцу. Слов он не слышит, смысла не понимает. Сивилле приходится по два-три раза повторять вопросы, чтобы до мальчика дошла суть. Он сгорает от стыда. Но сивилла терпелива. Эльза улыбается Танни, и ни разу не повышает на него голос. Разве есть на земле другая такая женщина?!

В гроте к Танни возвращается ясность рассудка. Они входят туда вдвоем. Отец ждет снаружи. Вокруг — искрящиеся наплывы. В темно-желтой, медовой