Вервольф. Заметки на полях 'Новейшей истории' - Алесь Горденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не надо!.. – прохрипел комсомольский активист. – Пожалуйста, только не…
– А почему не надо? До девочки из детдома домогаться надо, станок портить надо, а на проработку не надо? Обоснуй, радость моя.
Незнакомец разжал руку, комсюк рухнул обратно на землю. – Не надо!.. Я… Я готов… Чем угодно… как угодно… искупить… Он вдруг ткнулся в ноги девушки:
– Я не знал! Клянусь! Не знал, что ты… что вы… простите меня!..
Мария отшатнулась. Он и раньше-то был ей противен, а сейчас – особенно. Раньше был лощёный слизняк, а теперь – просто слизняк.
– Дюже грешен ты, раб божий комсорг… – печально констатировал незнакомец. – На покаяние тебе надо. В Сибирь…
– Нет... Прошу, не надо! Неужели нет другого выхода?!
Ей-богу, таких отчаянных воплей Мария ещё не слыхала никогда.
– Выход всегда есть… – незнакомец рассматривал комсорга сверху вниз, как удав – кролика. – Кого ты своим нехорошим поведением заинтересовал – ты уже понял. Уровень беспокойства, причинённого тобой важным людям, представляешь. Поэтому…
Он посмотрел на Марию. Потом на комсорга. Потом опять на Марию. Поманил комсорга пальцем. Тот мгновенно вскочил. Незнакомец что-то тихо ему сказал, отчего комсорг побелел, сглотнул, но возражать не посмел.
– А сроку тебе – как в сказке: три дня и три ночи. Будешь дурковать…
В ответ комсорг затряс головой – нет-нет, что вы!
– Ну, тогда – пшёл вон.
– Что это было? – пару минут Мария просто не могла прийти в себя от увиденного. Комсорг, после команды незнакомца, мгновенно уполз с заднего двора, потом рванул к своему «Москвичу» и уехал. А незнакомец стоял, рассматривая асфальт под ногами. На вопрос девушки обернулся к ней.
– Это была разъяснительная работа. Если через три дня он вызовет тебя к себе – то будь ласкова, сходи. Домогаться тебя он точно больше не будет. Может, даже кое-что передаст. Если в самом деле передаст – оставь всё себе. Тебе как раз должно хватить для полного счастья. Извини, если что не так.
Развернулся и пошёл с заднего двора. Некоторое время девушка стояла в оцепенении, потом кинулась следом... В кафешке незнакомца не было, перед кафешкой – пустела площадка, где-то вдалеке шли отдельные редкие прохожие.
2
– Стешка, я вообще ничего не понимаю! И не знаю, что делать дальше.
Сколько Мария себя помнила, они всегда были вместе. Две детдомовские девочки-ровесницы. Она и Стешка. Тысячу раз ссорились, тысячу раз мирились, дружили уже невесть сколько лет. Знали все секреты друг друга. Ну, или почти все. Про домогательства комсорга Мария промолчала – настолько всё это было противно. Но теперь – пришлось рассказать и про них.
При распределении жилья повзрослевшим сиротам девушки добились, чтобы им дали квартиры в одном доме, пусть и в разных подъездах.
Сегодня они сидели на кухне у Марии. На столе лежала куча денег. В самом прямом смысле – три тысячи марок мелкими купюрами. Десять пачек трёшек. Зарплата и все премии швеи Марии Красс за два года работы на Варском швейном комбинате.
Плотный бумажный пакет с трёшками ей сегодня вручил комсорг. В своём кабинете, оставшись один на один. Как раз через три дня после... Был комсорг жалкий, пришибленный какой-то.
Только когда Мария уходила, обиженно пробормотал в спину: – Так бы сразу и сказала, что с гэбистом трахаешься… Впрочем, тут же испугался своих слов, замолк, побледнел.
– Машка, ну ты хоть что-то о нём знаешь? Ну не может же быть, чтобы совсем ничего!
– Он на юродивого похож... То есть... Внешне не похож, а...
И дедушка у него умер, член ЦК КПСС.
– Да-а… тяжёлый случай.
Два года тому назад Стешка вышла замуж. Супруг на своей работе был ещё и агитатором-пропагандистом (доплата – в среднем 40 марок в месяц; деньги в семье с маленьким ребёнком явно не лишние), поэтому тот самый номер «Правды» был найден ещё позавчера. На второй странице. Внизу. В чёрной рамочке. После тяжёлой непродолжительной болезни скоропостижно скончался член Центрального комитета Коммунистической партии Северного Союза Франц Михелевич Лиандер. И дальше – всё, как говорил незнакомец. Смерть вырвала из наших рядов. Навеки в наших сердцах. Являл образец беспримерной верности делу. И ещё шесть строчек столь же бессмысленного формального официоза. Фотография усопшего – действительно чем-то похож на незнакомца из кафе, только старенький, а незнакомец был молодой.
Сначала Мария честно пыталась всё это забыть. Проклятый акт о порче давным-давно трухлявого оборудования был уничтожен… точнее, вдруг выяснилось, что его никогда и не было. Ну, в самом деле – разве могут быть виноватые в том, что сто раз латаный-перелатаный станок производства 1919 года вдруг взял и сломался? После шестидесяти-то лет эксплуатации.
А сегодня вдруг материализовались эти самые трёшки. Три тысячи марок. Явно не такая сумма, за которой никто никогда не придёт. Незнакомец, который предположительно Лиандер (ну, если внук по прямой мужской линии), хоть и сказал «оставь себе»… но это три тысячи. Это не коньяк допить.
– Стешка, ну вот хоть убей! Я попыталась напиться в драбадан. Тут подсаживается он. Начинает говорить. Говорит какую-то ахинею... Про феномен попутчика... Соглашается с тем, что он идиот... Потом это всё... Я даже не спросила, как его зовут!
– Так, Машка... У него знакомый бармен в том кафе. Уже кое- что.
– Да бармен, скорее всего, и разговаривать не станет. Особенно если он действительно… того… из органов.
– Если из органов – то они тобой сами заинтересуются. Так что для начала – убери вот это всё обратно в пакет, а пакет спрячь получше.
Часов до трёх ночи Мария не могла уснуть. Просто лежала в постели и думала. Странное дело – в голову почему-то лез не комсорг и не трёшки эти проклятые. Вот она проблевалась и сидит на полу уборной в кафешке. Ждёт издевательств от этого юродивого. Потому что... Людей, которые её хоть раз по-настоящему пожалели, она могла перечесть по пальцам. Остальные – в лучшем случае
