Сердце офицера - Марина Анатольевна Кистяева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постучать Петр и не подумал. Ребенок может спать, какой нахер постучать? На самом деле причина была в другом. Отвык он стучать, заходя к девушкам в комнату. Пусть в данном случае она и выступала в качестве больничной палаты.
Постучать всё-таки стоило.
Честно…
Петр вошел и остановился, не понимая в первые секунды, как реагировать на представшую перед ним картину. У Громова возникло ощущение, что он со всей дури врезался в прозрачную стену. Или, что ещё лучше, грохнулся с армейского «бревна» на полосе препятствий. Не больно, зато адреналин в крови колошматит до мушек в глазах. Больше злость берет, что лоханулся на самом легком, уже давно отточенном и привычном препятствии.
Петр остановился, нахмурившись и впиваясь жадно в картину, которую увидел.
Оля не спала. Она полусидела, опираясь спиной на подложенные под поясницу подушки. Натренированный взгляд Громова выцепил сразу все нюансы. Белые волосы расчесаны на прямой пробор, передние пряди убраны за уши. Лицо без единого грамма косметики. Бледное. Под глазами легкая синева. На скуле несколько царапин. Губы Петр не видел…
Вернее, не смог рассмотреть — Оля сидела с опущенной головой.
Потому что здоровой рукой держала Сашу.
Которая припала к материнской груди и активно работала ротиком.
От вида грудного кормления генерал и подвис…
Сколько он за свою жизнь видел голых женских грудей? До хера и больше. И в обычной жизни, и на войне. Его пытались соблазнить, когда он был женат. Не раз. Пытались подложить, подловить, спровоцировать. Чего только не было. Когда он стал холостяком, то пустился в законные загулы.
В условиях войны насмотрелся на всякое непотребство.
Поэтому женской грудью его не удивишь. Ни большой, ни маленькой, ни плоской, ни искусственной.
А тут… Оля кормила дочку. Неприкрыто. Наслаждаясь процессом. У Ольги была шикарная, тяжелая грудь, за которую обеими ручонками ухватилась Саша. По типу: «Моё, не отдам!»
По позвоночнику Громова прокатился жар. Шандарахнуло и в голову. В висках запульсировало. Умом мужчина понимал, что грудное кормление никак не входит в табуирование. Сейчас женщины кормят детей, где им приспичит. И в кафе, и в скверах. Про стеснение давно забыто. Да и какое может быть стеснение? Что может быть естественнее, чем кормить дитятко грудью?
Петр хотел бы, чтобы его ребенка кормили первый год грудным молоком…
В горле образовался ком. Громов нахмурился. Происходящее начинало напрягать.
Причем открыто.
Более того, он почувствовал себя извращенцем, когда понял, что вид обнаженной Олиной груди его заводит.
Как мужика.
Девушка не сразу заметила присутствие мужчины.
Или была настолько поглощена дочкой, или Петр по привычке действовал бесшумно.
Она медленно подняла голову и сразу же натолкнулась на пристальный и жадный взгляд, которым Громов беззастенчиво пожирал её грудь.
То, что он видел, ему нравилось. Чертовски.
Ольга вспыхнула. Удивленно моргнула, даже губы приоткрыла, чтобы что-то сказать, но не сразу совладала с эмоциями. По её лицу от возмущения пошли красные пятна.
Правая рука была в гипсе. Ей она попыталась прикрыть грудь.
— А стучать?.. — выдохнула, наконец, девушка.
Сам Громов не спешил заводить диалог.
Он смотрел.
Снова и снова.
Красивая девушка с ребенком… Завораживающая картина.
— Не стал, — коротко бросил Петр, проходя в палату, точно здесь и сейчас не происходило ничего странного и он имел полное право присутствовать. В груди продолжал расти непонятный жар. Или давление? Что-то новое, что ему не нравилось.
Громов терпеть не мог ситуации, которые не понимал и не контролировал.
Они вызывали здоровую злость, раздражение и потребность всё исправить.
— Отвернитесь, пожалуйста, — быстро и явно волнуясь, попросила Оля, заерзав.
Саша, которую потревожили и оторвали от занятного занятия, тоже завозилась и закряхтела, выражая протест и готовность в случае необходимости подтвердить его громким ором.
Намеренно отворачиваться Петр не собирался. Но глазеть перестал. Настраивать молодую маму против себя не стоит. Им ещё разговаривать.
— Как самочувствие? — спросил он, подходя к окну. Можно было, конечно, опуститься в кресло, но тогда получилось бы, что он проигнорирует просьбу Ольги.
— Я не ждала вас… Вернее… Господи, что-то я ничего не соображаю…
Её сбивчивый тон насторожил Петра, и он снова обернулся. Разговаривать, не видя собеседника, Петр не любил.
— Всё-всё, роднулькин, хватит, — девушка поспешно прятала грудь в бюстгальтер и натягивала полы халата. Дочку она успела положить рядом. Та быстро перевернулась и, кряхтя, поползла по кровати. Оля сразу потянулась за ней.
Что-то пошло не так. Ольга громко застонала, поморщилась и повела правой рукой, которая у неё, видимо, была рабочей.
Громов, ничего не говоря, быстро подошел к кровати и встал таким образом, чтобы в любой момент можно было перехватить ребенка. Егоза, насытившись, решила поиграть.
— Давай-ка я тебя, Александра, перенесу в манеж.
Он уже потянул руки к ребенку и услышал:
— Не трогайте мою дочь.
глава 5
Громов ожидал нечто подобное. Отреагировал вполне сносно.
Хотя мог и иначе…
— Хочешь, чтобы она упала? И ты за ней следом? Интересная картина будет. Тебе мало травм? Хочешь снова своим телом придавить дочь?
Кажется, он хотел без накаливания ситуации…
Не вышло.
Оказавшись поблизости от Оли, его неожиданно понесло. Хватило её решительно-негодующего тона и настороженного взгляда, отталкивающего, возводящего между ними невидимый барьер, который сразу же захотелось снести нахер.
Ольга тоже не ожидала ничего подобного. Точно не резкого тона. Она собиралась вести разговор с позиции обвиняемой, чего Петр не собирался допускать.
Не от нее.
— Придавить?.. — она растерянно моргнула, потом быстро перевела взгляд на дочь. — О чем вы говорите?
— О том.
Саша как раз подползла к краю. Петр ловко подхватил её на руки, приготовившись к громкому плачу. Как-никак он чужой для неё человек. Дети не
