Рассказ предка. Путешествие к заре жизни. - Ричард Докинз

Позвольте мне объяснять, что я подразумеваю под «диапазоном наложений». Даже в случае чрезвычайно дальних родственников, например людей и бактерий, большие участки ДНК все еще недвусмысленно напоминают друг друга. У очень близких родственников, таких как люди и шимпанзе, есть намного больше общей ДНК. Если Вы выбираете свои молекулы разумно, есть полный спектр строго возрастающих пропорций общей ДНК. Выбирая молекулы ДНК, мы охватываем целую гамму возможностей для сравнения, начиная от отдаленных кузенов, таких как люди и бактерии, заканчивая такими кузенами, как два вида лягушек. Сходство между языками распознать тяжелее, кроме близких пар языков, таких как немецкий и голландский. Цепь рассуждений, которая приводит некоторых оптимистичных лингвистов к ностратическому языку, достаточно неубедительна, чтобы сделать ее звенья предметом скептицизма со стороны других лингвистов. Можем ли мы, аналогично с триангуляцией к ностратическому языку, применить этот метод для триангуляции, скажем, между ДНК людей и бактерий? Но у людей и бактерий есть некоторые гены, которые вообще едва изменились со времен общего предка, их аналога ностратического языка. И сам генетический код фактически идентичен у всех видов и должен был быть тем же самым у их общих предков. Можно сказать, что подобие между немецким и голландским языком сравнимо с подобием между любой парой млекопитающих. ДНК человека и шимпанзе настолько подобны, что похожи на два немного различных акцента английского языка. Подобие между английским и японским языком или между испанским и баскским является настолько небольшим, что ни одна пара живых организмов не может быть выбрана для аналогии, не говоря уже о людях и бактериях. У людей и бактерий есть последовательности ДНК, которые настолько подобны, что целые абзацы слово в слово идентичны.

Я говорил об использовании последовательностей ДНК для триангуляции. В принципе этот метод применим и для явных морфологических характеристик, но в отсутствие молекулярной информации отдаленные предки столь же неуловимы, как ностратический язык. Для морфологических характеристик, как и для ДНК, мы полагаем, что особенности, характерные для многих потомков, вероятно, унаследованы (или, по крайней мере, немного более вероятно, унаследованы, чем не унаследованы) от единого предка. У всех позвоночных животных есть спинной хребет, и мы предполагаем, что они унаследовали его (строго говоря, унаследовали гены для того, чтобы вырастить позвоночник) от отдаленного предка, который жил, как свидетельствуют окаменелости, более пятисот миллионов лет назад и также имел позвоночник. Именно этот вид морфологической триангуляции использовался, чтобы помочь представить внешний вид копредка в этой книге. Я предпочел бы полагаться в более значительной степени на триангуляцию, используя саму ДНК, чем на нашу способность предсказывать, как изменение в гене отразится на морфологии организма.

Триангуляция еще более эффективна, если мы задействуем много видов. Но для этого мы нуждаемся в сложных методах, которые опираются на наличие точно построенного генеалогического дерева. Эти методы будут объяснены в «Рассказе Гиббона». Триангуляция также предоставляет возможность для вычисления даты любой эволюционной точки разветвления, которую Вы захотите. Это – «молекулярные часы». В нескольких словах, метод подсчитывает несоответствия в молекулярных последовательностях между сохранившимися видами. У близких кузенов с недавними общими предками есть меньше несоответствий, чем у дальних родственников, возраст общего предка должен быть - надо надеяться - пропорциональным числу молекулярных несоответствий между их двумя потомками. Затем мы калибруем произвольную временную шкалу молекулярных часов, переводя ее в реальные годы. При этом мы используем доступные окаменелости для определения даты нескольких ключевых точек ветвления. На практике это не столь просто, и осложнения, трудности и связанные с этим споры займут эпилог к «Рассказу Бархатного Червя».

В прологе Чосер знакомил нас со всеми своими странниками, одним за другим. Мой список действующих лиц слишком велик для этого. В любом случае, сам рассказ – длинная последовательность знакомств в 40 пунктах свиданий. Но необходимо сделать одно предварительное отступление, чего не было у Чосера. Его персонажи были людьми. Мои – ряд группировок. По пути мы классифицируем животных и растения, нуждающиеся в представлении. На Свидании 10 к нашему путешествию присоединяются приблизительно 2 000 видов грызунов плюс 87 видов кроликов, зайцев и пищух, вместе называемых грызунообразными. Виды сгруппированы иерархически, и у каждой группировки есть собственное название (семейство мышеподобных грызунов называют мыши, а подобных белке грызунов – беличьи). И у каждой категории есть название. Мыши – семейство, беличьи - также. Грызуны – название отряда, к которому оба принадлежат. Грызунообразные – надотряд, который объединяет грызунов с кроликами и их разновидностями. Есть названия для классов, семейств и отрядов, находящихся где-нибудь в середине иерархии. Вид находится у основания иерархии. Мы продвигаемся вверх через род (многочисленные рода), семейство, отряд, класс, и тип (многочисленные типы) с приставками под- и над -.

У вида есть особый статус, как мы узнаем в ходе различных рассказов. У каждого вида есть собственное научное двойное название, состоящее из названия рода с большой буквы вначале, сопровождаемого названием вида без заглавной буквы, оба печатаются курсивом. Леопард («пантера»), лев и тигр, все являются членами рода пантеры: соответственно Panthera pardus, Panthera leo и Panthera tigris, в семействе кошачьих, Felidae, который в свою очередь является членом отряда хищных, класса млекопитающих, подтипа позвоночных и типа хордрвых. Я не буду здесь рассуждать о принципах таксономии, но упомяну их, по мере необходимости, на протяжении этой книги.

ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

Пришло время отправляться в наше путешествие в прошлое, которое напоминает нам поездку в машине времени в поисках наших предков. Или более точно, по причинам, которые будут объяснены в «Рассказе Неандертальца», в поисках наших предковых генов. Первые несколько десятков тысяч лет наших поисков наши предковые гены принадлежат людям, которые выглядят одинаково с нами. Это, очевидно, не совсем верно, потому что мы сами не выглядим одинаково. Позвольте мне перефразировать это. В первые десятки тысяч лет нашего путешествия все люди, которых мы встречаем, выходя из нашей машины времени, будут не более отличаться от нас, чем мы сегодня отличаемся друг от друга. Примите во внимание, что «мы сегодня» включаем немцев и зулусов, пигмеев и китайцев, берберов и меланезийцев. Наши генетические предки 50 000 лет назад находились бы в пределах того же диапазона изменчивости, который мы видим в мире сегодня.

Если не считать биологическую эволюцию, то, какие изменения мы можем видеть, продвигаясь назад через десятки тысячелетий, в противоположность сотням тысяч или миллионам лет? Есть похожий эволюции процесс, более быстрый, чем биологическая эволюция, который в ранних стадиях поездки в нашей машине времени будет преобладать в пейзажах из иллюминатора. Его называют культурным развитием, внеклеточной эволюцией или технологическим развитием. Мы замечаем его в «развитии» легкового автомобиля, или галстука, или английского языка. Мы не должны слишком высоко оценивать его подобие биологической эволюции, и в любом случае, он не задержит нас надолго. У нас есть дорога длиной в 4 миллиарда лет, и мы должны будем скоро значительно увеличить скорость нашей машины времени, позволив себе лишь мимолетный взгляд на события в масштабе человеческой истории.

Но сначала, пока наша машина времени движется все еще на первой скорости, перемещаясь по временной шкале истории человечества, а не эволюционной истории, послушаем пару рассказов о двух главных культурных достижениях. «Рассказ Фермера» – история аграрной революции, человеческого нововведения, который, возможно, имел самые серьезные последствия для других организмов. И «Рассказ Кроманьонца» о «великом прорыве», о том расцвете человеческого разума, который, в особом смысле, обеспечил новые условия для самого процесса эволюции.

Рассказ Фермера

Аграрная революция началась после окончания последнего ледникового периода, приблизительно 10 000 лет назад, в так называемом «плодородном полумесяце» между Тигром и Евфратом. Это колыбель человеческой цивилизации, невосстановимые реликвии которой в Багдадском музее были разрушены в 2003 году перед равнодушным взором американских интервентов, приоритеты которых принудили их защищать вместо этого Министерство нефтяной промышленности. Сельское хозяйство также возникло, вероятно, независимо в Китае и вдоль берегов Нила и совершенно независимо в Новом Свете. Интересным примером может служить еще одна независимая колыбель сельскохозяйственной цивилизации в удивительно изолированном внутреннем горном районе Новой Гвинеи. Аграрная революция датируется началом нового каменного века, неолитом.