Тень одиночества - Светлана Беллас

– Ну что здесь, просвет виден или их «туча»?! Солдат, он, Олег Данилов, не оборачиваясь, кричал, зло с надрывом:

– Врешь – не убьешь! Как тараканы прут, словно из-под земли «тьма тараканья».

Карпова сбила встречная волна автоматной очереди, свалила с ног, он от неожиданности упал. Боевики, стреляя на ходу, бежали к разваленной стене неукротимой лавой. Они приближались. Вот-вот и они будут здесь. Карпов вскочил, пригнувшись, шагнул к пулеметчику. Внезапно, пулемет, взорвался длинной очередью, выжимая из себя, все, что можно. Из пулемета на вылет, в плевке выгибаясь в зловещем танце, выбросился сгусток пульсирующего пламени. В разброс летели отстрелянные гильзы. Цепкие пальцы давили и давили на гашетки пулемета. В руках пулеметчика пулемет казался рассвирепевшим зверем. Боевики один за другим падали, как подкошенные, словно их кто-то стряхнул с лица земли. Один, другой, пытаясь встать, на согнутых ногах старались убежать от застигнувшей их смерти, только «пуля-дура» укладывала по своей прихоти всех, кто боялся ее свинца. Солдат, пулеметчик, как ватный откинулся в сторону, он смотрел стеклянными глазами в небо. Карпов лег своей массой тела на бруствер, ведя огонь из автомата. При этом кричал, невольно оглядываясь по сторонам: «Цельтесь ребята! Цельтесь, кто еще жив!!!» И ребята целились, и одним из них был он – Олег Данилов.

В тянущем, непрерывном калейдоскопе событий вызванных из толщ памяти, он просидел до темноты. Встав, пошатываясь, он направился к близлежащему ночному бару. Там Олег попадает в свою стихию…

…Ночной бар переполнен безликой молодежью, звуки музыки оглушают присутствующих. Блуждающие посетители в зале пытаются быть услышанными другими, открывая рты, как рыбы, один к другому цепляются хлопком по плечу, лишний раз, подчеркивая, что он, она – копия другого… Олег доигрывает на гитаре композицию. Зал скандирует, ревет в восторге. В основном публика, заторможенная под влиянием выкуренного кальяна. Он довольный приемом публики сходит со сцены в зал, присоединяется к серой массе, к толпе, его угощают, не отказывается. Он, Олег, фаворит у этих людей. От чего неистово веселится. Пьет, курит, заигрывает с девушками, которые похожи на падших ангелов без лиц и имен. Хлопок по заду одной, другой, его делает в собственных глазах – их повелителем. Олег, как ребенок, которому разрешили хулиганить – бить девочек, получает удовольствие. Он старается перекричать музыку и заторможенную речь окружающих, кричит: – Эй, ты!!! Таким образом, обращаясь к одной из двух девушек, лет 16, у нее на футболке написано «Angel». Она смотрит на окружающее, как новичок, глупо хихикая с подругой, при этом пытаясь с ним кокетничать. Он, сплевывая на пол, обращает внимание на себя размахом рук. Ему сейчас прекрасно, забыл напрочь про войну и ту, с кем прожил год, Ирину, которая так и не поняла, что хотел он вихрем ворваться в новую красивую жизнь, а не в полосу – разочарований, что рисовал быт, дом, работу. Ему так хотелось жить легко и беззаботно – влюбляться, влюбляться, влюбляться…

ГОД НАЗАД…

…Она, Люська, сидела, не понимая, где, что, когда?! Смысл жизни был потерян. Ей казалось, что жизнь сыграла с ней злую шутку. И вот она в своей однокомнатной квартире, на старом диване, рыдает, о том, что еще вчерашним днём казалось ее личной, собственной любовью. Где она ее любовь?! Куда исчезла, убежала? В мозгу стучал, как азбуку «Морзе», лишь единственный вопрос: «Почему?!». Ответ?! Ответа не было.

Беглянка – любовь, ворвавшаяся в ее жизнь, не задержавшись, убежала. Но куда?! Куда?! Кричало сердце, что рвалось на части на глазах. Люська, сидела на диване, смотрела в одну точку, вспоминая, то – вчера. Как – будто, оно было только что в ее жизни. В нем были лица, что стирает из памяти, как тени – зло, ненависть, страх, что сидят рядом с ней. Ей около 30, она красива, но именно сейчас не имеет своего лица, словно и оно сбежало куда-то. Куда?! Люська, взбила руками копну волос, обула на ноги свои любимые тапочки, вытерев ладонью со щеки слезы, высморкавшись в подол халата, поплелась в кухню. Идти пришлось недалеко. Крошечная квартира показалась сегодня каким-то нелепым жильем, как бы чужим, мизерным. Она продрогла, мороз пробежал по коже от одной мысли: «Его не будет с ней рядом. Где он?», – опять и опять мелькнула мысль о нем, Генрихе.

Его в шутку она называла «Черный», такой балагур, красавчик, брюнет, среднего возраста, но еще хоть– куда, а главное, свой в доску, с ее личным клеймом. Одним словом настоящий сердцеед, который так нагло и весело ей хамит. Она уже сидела на кухне на мягком уголке за столом, пила холодный кофе, вспоминая, скорее невольно, на подсознании, о нем. Да, он еще остался транзитным пассажиром в ее жизни. Тяжело вздохнув, отпив глоток кофе, достав из кармана халата сигареты, взяв со стола зажигалку, прикурила, сделала затяжку и ушла в себя, явно вспоминая свою недавнюю жизнь…

…Он любил импровизировать внезапные встречи, делая свидания романтической историей, заставляя ее дрожать всем телом, в ожидании, томлении, в преддверии чего-то новенького. Помнится, как однажды, она шла, цокая каблуками по плавленому асфальту…

…Стоял июнь, была неимоверная жара. На ней был легкий сарафан, от жары и пота он прилипал к телу, этим привлекая внимание пешеходов. Мужчины и женщины пялились на неё, словно на манекен или топ-модель на подиуме.

Один из мужичков, присвистнув, не удержавшись, произнес:

– Ах, какая женщина! Ей это тогда показалось, слишком, уж грубо сказано, помнится, она дерзко и грубо ему прилюдно от себя вставила:

– Хороша Маша, да не ваша! Еще не замедлила показать жест «fuсk yоu», показав язык, отчего мужчина замер, опешив и растерявшись.

Она, же цокала дальше в приподнятом настроении, чувствовала, что ее взмыленное тело было открыто и доступно взглядам прохожих, но они шли, молча, не поднимая на нее взглядов. Да! Жара и она. И вот неожиданно рядом с ней замедлив ход, в направлении ее движения двигалась новенькая иномарка, приостановившись в метре от нее, вдруг приоткрылась дверка, из нее высунулся красавец, он, Генрих. В необыкновенных, затемненных очках, белых шортах, помнится, в римских сандалиях. Она вспомнила, что на нем была очень симпатичная желтая майка, что так гармонировала с его загорелым телом. Он спросил:

– Девушка! Как проехать на Париж?! Дорогу не покажите?

Это так развеселило ее, что она, вспрыснув, дерзко бросила:

– На Париж?! Так на Париж! Он за углом!

Они явно привлекли к себе внимание со стороны, парочка девуль, так раскрыла рты, что Генрих, глядя на них, произнес:

– Тогда, уж в карету, прошу!

Люська соизмерила взглядом ротозеек, те стояли, как вкопанные, не сводя с нее и Генриха глаз. Она быстро и непринужденно села в машину, с силой захлопнув за собой дверку. Машина отъехала, сорвавшись с места, обдав девушек клубами пыли. Люська сидела в машине, прикрывая колени влажным сарафаном. Он кивком головы показал на окно, сказав: