Земля обетованная - Андре Моруа

Влияние мисс Бринкер на ее ученицу все возрастало. Клер бунтовала против матери, которая обращалась с ней как с малым ребенком и отдавала приказы, никогда не объясняя их. С тех пор как девочка прочитала «Ифигению» Расина, она про себя величала госпожу Форжо Клитемнестрой. Ей уже были известны кое-какие похождения отца, который все еще оставался «кавалером», и она в глубине души одобряла его. Ей только хотелось, чтобы он был нежнее и ближе к ней. Учительница и ученица вместе противостояли эгоизму родителей.

– Господин полковник, – настойчиво говорила мисс Бринкер, – Клер должна увидеть окрестные замки, это будет для нее наилучшим уроком истории. Вот именно… наилучшим…

Полковник, слегка робевший перед мисс Бринкер, в конце концов уступал и приказывал Ларноди запрягать лошадей. Таким образом, Клер посетила Жюмилак, Отфор, Помпадур. С каждым из этих строений, увенчанных башенками, была связана какая-нибудь любовная драма, о которой повествовал гид или сторож. Владелица замка Монталь двадцать лет ждала мужа, ушедшего в Крестовый поход, и наконец велела выбить на лепном фронтоне с витражами надпись: «Больше не надеюсь!» Так называемая Пряха из Жюмилака, полюбившая «запретной любовью другого мужчину», как выразился гид, была заключена своим мужем в донжон, где и провела последующие сорок лет, сидя за пряжей, расписывая фресками стены своей тюрьмы и вспоминая любовника, убитого ее супругом. Красивый замок Отфор был построен в Средние века, но в XVII веке Мари де Отфор приказала возвести между феодальными башнями здание благородных, величественных пропорций, которое прозвали «крылом Фаворитки», ибо огромное состояние, позволившее Мари выстроить этот дворец, принесла ей любовь короля Людовика XIII. А в замке Помпадур гид рассказал, что «знаменитая маркиза», урожденная Пуассон, была простолюдинкой: титул маркизы Помпадур пожаловал ей Людовик XV, которому она сумела понравиться.

Клер молча, сосредоточенно истолковывала по-своему эти тени прошлого. И ей казалось, что женщины имеют над мужчинами поразительную власть. У Гомера она читала о Елене Троянской, о Цирцее, Калипсо, сиренах. На одной из шпалер, висевших над лестницей, король Рено поддавался чарам Армиды в волшебном цветущем саду. А она сама… будет ли она когда-нибудь обладать этой магической властью? И в чем ее сила? В красоте? Но Клер не верилось, что она может стать красавицей.

– У тебя спина сутулая… Ты бледная как мел… Ты похожа на маленькую старушку, – твердила ей мать.

Леонтина, расчесывая ей волосы – тонкие, шелковистые, бледно-золотые, – вздыхала:

– Ох уж эти волосы – ну прямо паутинки! И не ухватишь, до чего скользкие, так и текут между пальцами!

Старенький доктор Тури находил ее «лимфатичной», а мисс Бринкер говорила:

– Sit straight… Don’t bend like a weeping willow… You are untidy: your hair looks like a nest…[15]

А ее ум? Клер по-прежнему пробовала сочинять стихи и романы, но родители осыпали дочь насмешками, если им случайно попадались на глаза ее записи, и сурово бранили за то, что она пишет то, чего сама не понимает:

Я хотела бы стать святой, королевой иль куртизанкой…

– Куртизанкой, скажите на милость! Откуда ты знаешь это слово? – допрашивала ее мать.

А Клер уже и не помнила. До этого она долго подыскивала рифму к слову «крестьянка» и была уверена, что «куртизанка» – это придворная дама.[16] Что было искренним в этой строчке, так это скрытый ее смысл – стремление к величию, к реваншу, надежда покончить когда-нибудь со своим затянувшимся рабством, избавиться от него через святость, через власть, через возлюбленного-освободителя. Но теперь человек, который в мечтах девочки вырывал ее из мертвящего холода Сарразака, был уже не прекрасным принцем из детских снов, а Мюссе или Расин, а в другие дни – Моцарт или Шопен. Мисс Бринкер была хорошей музыкантшей и учила ее играть на пианино. Музыка совершенно преображала мисс Бринкер. Исполняя «Аппассионату», она словно вела с нею страстный диалог. Во время Аллегро ее лицо искажала мучительная судорога, а во время Анданте оно озарялось небесным сиянием. В некоторых пассажах ее пальцы как будто яростно искали под клавишами невидимого противника. Закончив играть, она спрашивала Клер:

– Вы понимаете эту музыку?

– Она мне очень нравится, мисс Бринкер.

– Нравится… это ни о чем не говорит. Я спрашиваю, понимаете ли вы ее? Ясно ли вам, что это борьба между двумя темами, между мирским и духовным? Вот, послушайте!

Мало-помалу Клер научилась различать в произведениях своих любимых композиторов конфликт, который рос и в ее собственном сердце, конфликт между чистотой и желанием узнать, между стремлением к святости и стремлением к господству, между страхом человека и надеждой на таинственное, сверхчеловеческое наслаждение.

Однажды мать повезла Клер в Лимож, в рукодельню, где старые мастерицы, искусные вышивальщицы, выставили напоказ приданое, изготовленное ими для дочери одного крупного промышленника. Клер была изумлена роскошью и нескромностью этого белья. Для нее самой ночные рубашки шились только из простого белого мадаполама, присборенными у ворота и на запястьях. Здесь же розовые атласные сорочки щеголяли широкими декольте с прозрачными кружевными вставками, обнажавшими всю грудь. Матинэ из черного кружева «шантийи», тонкого, как паутинка, также навевало мысль о неприличной наготе. Сестры Леге, весьма гордые своим искусством, с наивной радостью демонстрировали эти орудия разврата. Выходя, Клер спросила у матери:

– Мама, скажите, почему эти ночные сорочки такие тонкие, в них, должно быть, холодно спать?

– Ах, какая ты глупенькая, Клер! Ведь это же вещи для свадебного путешествия. Молодой женщине нужно в первую очередь понравиться своему мужу.

Таким образом, к своду идей, из которых Клер Форжо создавала свое представление о любви, добавилась еще одна, новая. Оказывается, даже ее мать полагает, что женщины должны «в первую очередь» нравиться мужчинам, притом нравиться видом своего обнаженного тела. Как же далеко это было от наставлений мисс Бринкер! И где правда? Клер упорно разыскивала эту правду в романах, поскольку мадам Форжо, под давлением мисс Бринкер, постепенно расширила круг чтения дочери. Так, она вручила ей большой том произведений Бальзака, предупредив, однако:

– Можешь прочесть «Евгению Гранде», но больше ничего!

Клер без всяких угрызений совести прочитала все десять романов этого тома, и «Кузина Бетта» поразила ее откровениями о слабости мужчин перед женщинами, к которым они вожделеют. Но к чему именно вожделеют? И как удается женщинам тоже находить счастье в любви?

И Клер искала. Она читала Расина, Мольера, «Отверженных», романы Жорж Санд, стихи Мюссе, поэмы Байрона и Теннисона. Однажды ей довелось услышать, как приятельница матери расхваливала на все лады книгу Мопассана «Жизнь».

– Я просто не понимаю, – говорила кроткая и пылкая мадам де Савиньяк, – каким образом мужчина смог так верно описать женские ощущения.

– У нас есть эта книга, – равнодушно ответила госпожа де Форжо. – Кажется, она стоит у Рауля в библиотеке. Но лично я не читаю романов, в жизни и без того слишком много драм.

Тем же вечером, когда весь дом уже спал, Клер, с лампой в руке, прокралась вниз и взяла на уже знакомой полке томик Мопассана. Она читала всю ночь, завесив дверь полотенцем, чтобы на лестнице не было видно света. Роман потряс ее до глубины души. Все самые худшие предчувствия, все предостережения мисс Бринкер нашли там свое подтверждение, но в то же время в этой книге было обещание плотских радостей, и постыдных и упоительных. Один эпизод особенно сильно поразил Клер – она трижды перечитала его. Героиня романа Жанна сначала «возмущалась душою и телом против этого непрестанного желания мужа, желания, которому она повиновалась с отвращением, смиряясь, но чувствуя себя униженной, видя в этом нечто животное, низменное и, наконец, просто грязное».[17] Затем в один прекрасный день, на прогулке в горах, у голубой бухты, в которой отражались «пурпуровые скалы», супруги подошли к месту, служившему водопоем для коз.

«Вдруг их затопило солнечными лучами, – читала Клер, – казалось, они выходили из ада. Им хотелось пить; мокрый след провел их через хаотическое нагромождение камней к крохотному источнику, отведенному в выдолбленную колоду и служившему водопоем для коз. Мшистый ковер покрывал кругом землю. Жанна стала на колени, чтобы напиться; то же сделал и Жюльен.

И так как она слишком уже смаковала свежую воду, он схватил ее за талию, стараясь отстранить ее от деревянного стока. Она противилась; их губы боролись, встречались, отталкивали друг друга. В этой борьбе они схватывали поочередно тонкий кончик трубки, из которой текла вода, и закусывали его, чтобы не выпустить. Струйка холодной воды, беспрестанно подхватываемая и бросаемая, прерывалась и снова лилась, обрызгивая лица, шеи, платья, руки. Капли, подобные жемчужинам, блестели на их волосах. И поцелуи уносились бежавшей водой.