Сталин. Битва за хлеб - Елена Прудникова

…В 1924 году натуральный налог отменили, зато снова появилось обложение скота — корову или лошадь приравнивали к земельной площади. Например, кое-где в Поволжье одна корова — 0,6 дес. лошадь — 0,7. Жалобы сыпались, как горох из мешка.

«Производимый продукт крестьянина обесценен и на него ничего нельзя приобрести побочного заработка нет… если взяться за выращивание скота, то пожалуй опять дело не выдет если будешь иметь с выше двух голов рогатого кота продналог с тебя возьмут на котегорию выше… Вот над етим то Советской власти и придется задуматься если она разрешит все эти вопросы, а именно не будет взамать выше на категорию продналог с тех крестьян, которые имеют выше 2 голов крупного скота то у нас увеличится рост скота, а с этим больше будет навоза, если больше навоза, то и больше хлеба…» (Орфография сохранена.)

Всё-таки, судя по тому, что поголовье крупного рогатого скота за шесть лет увеличилось вдвое, жалобы эти не лишены лукавства и приносятся по принципу: «а вдруг подействует», а на самом деле буренки и пеструшки все же окупались. Гораздо тяжелее были денежные формы налога — но как же без них? Чтобы осенью внести платежи, крестьянин вынужден был продавать зерно по дешевой осенней цене. Весной же, заработав где-нибудь на стороне, он покупал недостающий хлеб уже по высоким весенним ценам.

Но какой-то подъем все равно наблюдался. В 1922/1923 гг. налогов удалось собрать всего на сумму 176,5 млн. руб, на следующий год — 231 млн., ещё через год — 326,2 млн. Трудно сказать, по каким причинам, но на 1925/1926 гг. налог снизили на 27 %, установив задание в 250 млн. руб., при этом 5,5 млн. дворов от него вовсе освобождались по крайней бедности. Зато поднялись косвенные налоги, компенсировав уменьшение прямых, так что скорее всего это была очередная попытка перераспределения тяжести налогообложения с бедняков на зажиточных крестьян, чаще наведывавшихся в лавку. Естественно, середнякам это не понравилось.

В 1926 году система налогообложения снова изменилась, причем радикально! В Москве заметили, что крестьянин получает доход не только с земли, и теперь налог исчислялся исходя из совокупного дохода, который он получал от хозяйства и занятий промыслами, то есть приблизился к уже знакомому нам подоходному. Сумма его увеличилась до 357,9 млн. руб — не так уж и много, речь шла скорее не об увеличении налогообложения, а о перераспределении платежей. Крестьяне, как и следовало ожидать, продемонстрировали готтентотскую реакцию. Те, которые занимались только сельским хозяйством, посчитали новый налог справедливым: «кто что имеет, за то и платит». Те, кто имел промыслы или работал зимой, были, как нетрудно догадаться, резко против, называя новое обложение «грабиловкой». Но кто по нынешним временам рискнет сказать, что подоходный налог — это несправедливо?

На самом деле это означало смягчение налогового бремени для собственно хлеборобов. Так, во Владимирской губернии в предыдущий год налог в 3,2 млн. руб. брали только с земли, а в нынешнем его распределяли так: 1,29 млн. с земледельческих заработков и 2 млн. — со всех прочих. Кстати, именно новое распределение показывает, насколько несправедливым было прежнее обложение. И. Климин приводит в пример крестьянина Новикова из Кунгурского округа. В прошлом году ему насчитали 30 руб, в этом — 150, по поводу чего тот был очень возмущен, назвал новый налог «грабиловкой» и был поддержан другими середняками — но не теми, кто, занимаясь одним земледелием, платил за Новикова недостающие 120 рублей. Ну так и неудивительно — если сегодня будут как положено облагать «серые» зарплаты, выйдет точно такой же эффект. Люди очень не любят отдавать свои деньги…

«При Николае крестьянина били одним концом палки, а теперь Соввласть бьет обоими концами, причем налоги берет такие, что крестьянин скоро подохнет».

«Если налог не уменьшится, то на следующий год посев будет меньше, а также уменьшится скот, потому что налог скот выбивает».

«При новом налоге никто работать на отхожих промыслах не будет».

«Да разве это крестьянская власть — отобрать у мужика все на свете? Вот стойте после этого за власть — обдерет всех».

«В связи с повышением налога придется или убавлять часть скота и посевов, или бросить хозяйство и идти работать на железную дорогу».

Но был ли налог на самом деле так непосилен?

А вот тут нас поджидает неожиданность. В 1924/1925 гг. налоговые платежи деревни составили 707 млн. руб, а доходы деревенских жителей — 9746 млн., то есть все налоги, прямые и косвенные, «съели» около 8 % совокупного дохода села. В 1925/1926 гг. эти цифры были 871 млн. и 12 651 млн. (7 %), а в 1926/1927 гг. — 1228,1 млн. и 12 756 млн., то есть около 9,5 %, или в среднем по 50 рублей с хозяйства. Ни запретительным, ни даже просто тяжёлым такой налог назвать нельзя… в среднем. Но ведь существовали и недоимщики, и хозяйства, освобожденные даже от таких платежей!

Во-первых, принцип разверстки, по которому взимался налог, вел к многочисленным «недолетам» и «перелетам». В одной губернии процент обложения мог спуститься до 5–7 %, а в другой — подняться до 30 %. Получив очередной шквал жалоб, обложение поправляли, насколько это было возможно, проводили новую разверстку, пересматривали цифры, по деревням снова шли сборщики, следовал новый шквал протестов, теперь уже против дополнительных сборов… Кто бы подумал, что налогообложение — это такой увлекательный процесс?!

Во-вторых, зависимость дохода от мощности хозяйства была нелинейной. Если бедняк имеет надел в 2 десятины, середняк — в 5, а зажиточный — в 10, значит ли это, что второй богаче первого в 2,5 раза, а третий — в пять раз? Да ничего подобного! У бедняка урожайность в 30 пудов с десятины, у середняка — 50, а у зажиточного — 70, стало быть, при осенних ценах в 80 коп. за пуд первый со своего надела получит 48 рублей, второй — 200 руб, а третий — 560 руб. То же самое и с лошадью — сытая сильная лошадь выработает больше, и с коровой — у богатого она даст больше молока и мяса. Естественно, обложение было прогрессивным, но ясно, что для первого и половинный налог в 25 рублей разорителен (а если у бедняка еще и семья в 5 едоков, то излишков, даже по голодной норме, не остается вообще и налог платить просто не с чего), для второго полный чувствителен, а третий и двойного не заметит — может, для виду постонет, припугнет, что скотину продаст или промысел прикроет. Однако не продаст и не прикроет, поскольку все равно останется при прибыли. Разве что на батраках отыграется, урезав им плату, поскольку «налоги замучили».

Есть ещё и третья причина. И. Климин приводит конкретный пример налогообложения в Полновской волости Демянского уезда Новгородской губернии в январе 1925 года.

Итак, первый зажиточный крестьянин, имея 30 дес. земли, 7 коров, 3 лошади и 5 членов семьи, платит 35 рублей налогу. Второй, тоже из категории зажиточных, имеет 4 дес, 2 лошади, 4 коровы и двух едоков — и платит тоже 35 рублей. Третий, середняк — 4 дес, 3 лошади, 5 коров и 6 человек в семье — всё те же 35 рублей. И наконец, четвертый — 0,5 дес, одна лошадь, одна корова и 4 человека, платит 4 руб. Что из этого следует?

А первое, что из этого следует, — так это то, что уездный финотдел надо разогнать по окрестным буеракам! Поскольку облагать такие разные хозяйства одинаковым налогом — значит, либо быть вопиюще некомпетентными, либо, что вернее, получить взятку от первого хозяина и распределить часть его платежей на остальных. А второе следствие — что бедняцкое хозяйство продадут за недоимки, ибо что тут вообще облагать?

Кстати, случай весьма распространенный. В Гражданскую кулаки ухитрялись разверстать продразверстку на все общество, включая самые бедные дворы, — а что, собственно, с тех пор изменилось? Разве что председателя волсовета сменил финансист — так ведь и с финансистом очень даже можно договориться. Вот еще пример сезона 1925/1926 гг. Оренбургская губерния, пос. Кардаиловский. Бедняк Турбабин, имевший 2 дес. пашни, одну лошадь и корову, должен был платить 12,62 руб, а кулак Нестеренко, имевший 30 дес, пару быков, 2 лошадей, 5 коров — 18 руб. Ясно же, как разверстывали.

И даже если финансист был честен — то попробуй, разберись в этом ежегодно меняющемся дурдоме, особенно с учетом того, что образование у налоговиков едва ли было больше, чем у прочих совслужащих, т. е. хорошо, коли хотя бы среднее. Как результат — только в Северо-Западной области из 900 тысяч хозяйств 247 тысяч жаловались на неправильное обложение — в основном неземледельческим налогом, поскольку отхожие и кустарные заработки были трудноуловимы. И попробуй разбери, кто врёт…

Но в целом получилось, как всегда. Хорошо задуманная государственная политика — сделать налоговое бремя равно тяжелым для всех слоев крестьянства — в общем, работала, хотя на местах часто сводилась на нет злоупотреблениями местных органов. Чем богаче был хозяин, тем больше он имел возможностей обратить ситуацию в свою пользу. От бедняцкого же разорения толк, конечно, существовал — это же черт знает что, во второй четверти XX века 90 % населения страны ковыряется в земле, притом будучи едва в силах прокормить себя и остальные 10 %! Но толк был ровно в той степени, в какой город испытывал нужду в рабочих руках, — остальные разорившиеся мелкие хозяева увеличивали слой люмпенов. Надо было срочно что-то делать, пока их количество не перешло критическую черту. Да и вообще — вы не находите, что с этим ужасом надо было срочно что-то делать?