Германские канцлеры от Бисмарка до Меркель - Александр Патрушев

Летом 1959 г. Аденауэр начал подбирать себе преемника, однако столько раз менял свои решения, что это стало вызывать раздражение в ХДС. Поколебавшись, он отверг кандидатуру популярного Эрхарда и даже пытался всячески опорочить его в глазах ведущих функционеров ХДС. Правда, Аденауэр не без оснований сомневался в том, что превосходный экономист окажется столь же умелым политиком. Да и внешняя силовая политика Аденауэра после Суэцкого и венгерского кризисов 1956 г. обнаружила, что ее жесткость стала бесперспективной.

Накануне выборов 1961 г. новый лидер СвДП Эрих Менде выдвинул условие участия его партии в коалиции: с ХДС, но без Аденауэра. Это условие показало ту фактическую роль, которую играла либеральная партия, зачастую балансирующая на роковой грани в 5 %. В ситуации, когда ни одна из ведущих партий не могла получить абсолютного большинства, роль СвДП как партнера по коалиции становилась особенно весомой и либералы могли выдвигать свои условия. Это положение метко отобразила карикатура в гамбургском журнале «Шпигель», самом авторитетном общественно-политическом журнале ФРГ: два грустных льва, символизирующих ХДС/ХСС и СДПГ, сидят в запертых клетках, а между клетками бойко приплясывает шустрая обезьянка с нарисованной на животе аббревиатурой «СвДП» и приговаривает, размахивая ключами: «Кому захочу, тому и открою».

Первый звонок заката эры Аденауэра прозвенел в 1961 г. в Берлине, когда канцлер не решился посетить город, разделенный после возведения стены 13 августа. Началось восхождение к вершинам власти правящего бургомистра Вилли Брандта. На выборах в бундестаг ХДС/ХСС не набрал абсолютного большинства.

Непререкаемый на протяжении долгого времени авторитет патриарха начал подвергаться сомнению. Государство Аденауэра приобрело реставрационные черты. Прошлое забывалось, его опасность приуменьшалась. Причины этому следует искать в первых послевоенных годах, когда у людей были другие заботы и создать более продуманную государственную структуру не представлялось возможным, поскольку на них взвалили бремя радикального «очищения» от нацистского прошлого. Кроме того, надо учитывать, что немцы в то время еще не были готовы к критическому осмыслению нацистского режима.

С учетом тех ужасных условий, в которых оказались немцы в первые послевоенные годы, неудивительно, что среди них существовал коллективный заговор молчания в оценке содеянного Германией, являвшийся как бы защитной реакцией. Можно полагать, что без этого демократизация не произошла бы такими быстрыми темпами.

Как выяснилось в конце 60-х гг., преодоление прошлого было неразрывно связано со сменой поколений. Страшная правда о Холокосте застигла врасплох поколение, которое не имело к нему никакого отношения. В воздухе витало стремление наверстать упущенное, ибо в той же мере, в какой новая республика обрела стабильность, ее граждане поспешили забыть историю.

Потребовалось немало времени для того, чтобы агония эры Аденауэра наконец закончилась. В 1961 г. канцлер был вынужден подчиниться обстоятельствам и создать коалицию с ненавистной ему СвДП, которая вела против него предвыборную борьбу. В тот момент Аденауэру было 87 лет, и четырнадцать лет он уже находился у власти — дольше, чем все канцлеры Веймарской республики вместе взятые. Тем не менее и в отношении этого человека действовал закон политики: десяти лет пребывания в должности вполне достаточно. Это крайний срок, который способна выдержать демократия с присущей ей потребностью в постоянных изменениях и реформах, затем наступает паралич.

Реакция канцлера на события 13 августа 1961 г., когда он проявил нерешительность, как бы подвела черту под этапом, начавшимся в 1959 г. с запутанной игры вокруг его возможной кандидатуры на пост президента и неприятной дискуссией о его преемнике на посту канцлера. Все еще чувствовались последствия потрясения, вызванного тем, что Аденауэр колебался и не сразу решился занять высшую государственную должность, и поэтому не был преодолен связанный с этим кризис доверия. По-прежнему нерешенным оставался вопрос о преемнике канцлера.

Аденауэр хотел передать своему преемнику лишь внешние атрибуты власти, а свои прерогативы удержать за собой. Однако точный анализ Основного закона привел его в конце концов к выводу, что эта должность не отвечала бы его сокровенным чаяниям и запросам. Неправильная оценка им возможностей главы государства тем более была удивительной, что Аденауэр сам довольно часто ограничивал действия президента Теодора Хойса и всегда настаивал на узком понимании президентских прав. Аденауэр отказался от намерения стать президентом, понимая, что должность президента не позволяет активно заниматься политикой, особенно в той форме, к которой канцлер привык.

Аденауэру не удалось провести на пост канцлера желанного для него кандидата — министра финансов Франца Этцеля, и он вынужден был согласиться на кандидатуру Людвига Эрхарда. В случае если бы Этцель стал канцлером, а он — президентом, Аденауэр имел бы возможность и впредь определять основные направления политики. Как и Аденауэр, Этцель пришел из рейнской организации ХДС, и канцлер всегда проявлял к нему доброжелательность. По предложению Аденауэра он был в 1952 г. назначен немецким представителем в правлении Европейского объединения угля и стали. В 1957 г. Этцель стал министром финансов. В его лице Аденауэр имел бы канцлера, который обеспечил бы ему влияние, чего нельзя было добиться при Эрхарде из-за принципиальных и личных расхождений с ним.

Безуспешные попытки любой ценой сделать преемником Франца Этцеля и одновременно всеми силами воспрепятствовать приходу на этот пост нежелательного кандидата Людвига Эрхарда значительно подорвали авторитет Аденауэра. В ХДС чтили исторические заслуги Аденауэра, но в то же время там вошло в практику не обсуждать открыто в присутствии заинтересованных лиц текущие кадровые дела. Все это не дало возможности обсудить в кругу ответственных лиц партии актуальный вопрос о преемнике.

Было несколько других возможных преемников, и их кандидатуры обсуждались. С начала и до середины 50-х гг. в этой связи упоминалось имя Фрица Шефера, пользовавшегося большим авторитетом как весьма дельный министр финансов. Однако уже скоро возникли значительные расхождения между канцлером и его министром. Аденауэр обвинял Шефера в упрямстве, уличал его в проявлении старческой слабости, хотя сам был на 12 лет старше него. Кандидатура Шефера в качестве возможного преемника оказалась случайной. Совершенно по-другому обстояло дело с министром экономики Эрхардом, хотя Аденауэр с самого начала заявил, что в политическом плане невысоко ценит его. Между ними постоянно обострялись отношения, в частности в 1961 г. из-за повышения курса немецкой марки. У Аденауэра были два возражения против кандидатуры Эрхарда. Во-первых, его полная неосведомленность в области внешней политики. «Людвиг — это ребенок», — говорили в окружении Аденауэра. Во-вторых, Аденауэр, на которого сильно влияли центристские силы и христианско-социальная профсоюзная политика, высказывал опасения в связи с его экономической политикой. Он боялся, что ХДС при Эрхарде приобретет ярко выраженные либеральные экономические черты и может потерять связь с массой христианских избирателей, работающих по найму.

Уже внешний вид Эрхарда — прямая осанка, высокий рост, — выражение лица, напоминавшего чем-то индейца, манера поведения — все отдаляло его от Аденауэра. Он внушал уважение, за него говорил его авторитет. Аденауэр был полной противоположностью Людвигу Эрхарду, который источал добродушие и жизнерадостность. К тому же в отличие от Эрхарда Аденауэр был абсолютно некурящим. Во второй половине 50-х гг. курение за столом в его кабинете было запрещено. Всем членам правительства было сообщено, что у канцлера слабые бронхи — и это соответствовало действительности. Для давнего курильщика Эрхарда это была мука. Аденауэр сердился уже тогда, когда Эрхард лишь тянулся к сигаре. Хотя, по словам Ф.Й. Штрауса, Аденауэр отнюдь не был аскетом: он охотно пил шампанское и хорошее рейнское вино.

Если в первые 12 лет своего существования Федеративная республика была демократией канцлера, то после выборов в бундестаг и образования правительства в 1961 г. на первый план выдвинулась коалиционная демократия. Более важной стала роль партий, а их выступления более уверенными. После неожиданно благоприятных итогов выборов (12,8 % — результат, о котором до строительства стены нельзя даже было мечтать) воодушевленная своей антиаденауэрской позицией СвДП стала настаивать на том, чтобы канцлер был избран на ограниченное время.

Скрытое недоверие, которое Аденауэр всегда испытывал к американцам, усилилось еще больше, что привело к углублению германско-французских контактов, завершившихся подписанием договора, и пышной церемонией примирения в Реймском соборе с президентом де Голлем. Вскоре после этого разразилась дискуссия между «атлантистами» (сторонниками оси «Бонн-Вашингтон») и «голлистами» (приверженцами оси «Бонн-Париж»). Антиамериканская доктрина голлизма произвела впечатление на боннского канцлера. Он вдруг увидел альтернативу Атлантическому союзу. Аденауэр сделался нерешительным, он утратил ориентацию на внешнеполитическом поле, чей рельеф становился все сложнее и больше не согласовывался с хорошо знакомыми ему простыми моделями решений.