Мир без милосердия - Анатолий Голубев

«Меня забинтовали и посадили на машину. Саднило руку, но я финишировал. Не забуду оваций зала: даже после победы мне никогда не аплодировали, как в тот раз».

Воспоминания гасили усталость, скрадывали боль. Он вспомнил, как начинал, как по буквам познавал азбуку загадочного и манящего велосипедного мира. Тогда он предпочитал все делать сам — даже готовить машину. И не потому, что не доверял механикам. Хотя было и это. Только Жаки он верил, как себе. Роже работал с машиной любовно, возил с собой все три смены трещоток. С того времени у него осталась привычка заранее составлять список необходимого в будущей гонке. Сборы доставляли ему не меньшее удовольствие, чем состязания.

А потом он стал отдавать перечень необходимого жене, и уже она набивала чемоданы. Но в этом списке непременно значилось семь пар трусов, семь пар носков, две пары разношенных велотуфель, белье, рейтузы для согревания ног, выходной костюм для парада, тальк, тренировочный костюм, аптечка...

В свое время Цинцы написала специальную статью о багаже Крокодила, с которым тот носился по миру, выступал на ярмарках и праздниках, то там, то здесь выигрывая призы в сто и более тысяч франков. Деньги, правда, невеликие, но его тогда больше подкупала и восхищала мудрость беспардонной рекламы фирмы «Корона»: «Мы не гарантируем вам корону, но гарантируем, что можете увезти любой из ста призовых фунтов стерлингов!» Это было скорее по-американски, чем по-английски.

Как-то Крокодил согласился на трехнедельный пробег по крупнейшим кафе и ресторанам, в которых продавался кофе фирмы «Фаема». Это чисто рекламная гонка принесла ему приличные деньги и многолетнее расположение хозяев богатейшего клуба. Роже было немного стыдно идти в кофейный пробег, от которого отказывались и менее талантливые гонщики. Но пересилил себя, стараясь не думать, что превращается в обычную живую рекламу, которую видел не раз на шумных лондонских улицах: «Стригитесь у Джона Буля».

Матовая лента дороги тянулась прямо к солнцу. Оно висело над землей уже не так высоко. Роже щурил глаза и, отвлекаясь от воспоминаний, высматривал беглецов. Но тандему, да еще равных по силе гонщиков, всегда вдвое легче, чем одиночке. Для себя Роже твердо решил отстаивать третью позицию. И ничто не заставило бы его отказаться от избранной тактики. Если только трагическая случайность...

«Наверно, нечто подобное думал и Том, когда лез на Венту...»

Воспоминание о Томе словно перенесло Роже в кинотеатр повторного фильма, где рассеянные киномеханики показывали лишь одну, трагическую, часть большой ленты. Ожившие кадры вновь пронеслись перед ним. Нет, это не были обычные воспоминания, это было ощутимое, почти материальное видение.

Вот Том, озабоченный предстоящим этапом...

А вот Тейлор лежит на раскаленных камнях...

А вот четырнадцатый — нейтральный — этап... Никто не собирается уходить вперед под гипнотическим воздействием недавних событий. Но нет и такого, кто отдал бы хоть гран накопленного преимущества.

Как это трудно — пережить смерть друга... Трудно, и команде, которой не будет хватать лидера не только на трассе, но и в отеле, где Том — первый заводила.

Памятны еще слова Тейлора, сказанные товарищу по команде, когда тот взял кусок льда у зрителей и сунул в рот:

«Выброси немедленно! Хочешь забраться на Венту с воспалением легких! Не рискуй собой ради каких-то двух-трех минут!»

И это говорил человек, уже поставивший на карту собственную жизнь.

Том умер... Но тур продолжал жить.

Какая скорбь на грязном, сером от усталости лице Меткафа, товарища Тома по команде! Он сидит у финиша на низкой скамейке с открытой и неначатой бутылкой «колы» в руке. Как погончики на плечах — флажки английской команды. На нагрудном кармане — название компании. Такая же надпись бежит белым по черному фону трусов. Подобно крыльям подбитой чайки топорщатся на спине номерные знаки. Меткаф сидит, и в позе его, во взгляде — полная отрешенность от мира.

Том умирал на раскаленных добела камнях, а лидирующая группа продолжала борьбу. Еще ничего не подозревая, она неслась к финишу, а в Авиньонском госпитале уже лежал мертвый Том — один из лучших гонщиков, против тени которого они еще продолжали вести борьбу. Форментор, стремясь отыграть две минуты, шел на спусках со скоростью, приближавшейся к семидесяти милям в час...

Англичане решили, не оставлять многодневку, предполагая, что именно такое решение принял бы Том, поменяйся с кем-нибудь из них местами. Команда стартовала в следующем этапе под жерлами сотен объективов. Каждый хотел заглянуть в глаза людям, которых посетила смерть.

Это был не этап гонки, а скорее своеобразная похоронная процессия. Многие оглядывались по сторонам в тупой надежде увидеть Тома, думая, что происшедшее вчера лишь почудилось... «Поезд» сделал все, чтобы англичанин пришел на финиш первым. И выигравший этап сказал сквозь слезы: «Это не моя победа, это победа всех друзей Тома».

— Роже! Роже! — истошный крик рядом с Крокодилов ударил в уши.

Роже обернулся. «Техничка» шла рядом, а бледный Оскар, ведя машину одной рукой, другой тянулся к нему.

— Что с тобой?! Тебе плохо? Я уже раз десять кричу «Роже!», но ты не слышишь.

Крокодил нагнулся и заглянул под крышу низкой, распластанной на дороге, машины. Мадлен, забившись в дальний угол, смотрела со страхом на все безнадежные попытки Оскара окликнуть мужа.

— Все отлично, — пробормотал Роже и, еще раз нагнувшись, показал Мадлен большой палец. Не веря, что беда пронеслась, Мадлен рванулась к окну. И если бы не тяжелая запертая дверца, она готова была выскочить на полном ходу.

— Я замечтался! — виновато откликнулся Роже.

— Так промечтаешь и финиш!

Роже хмыкнул. Сейчас ему совсем не хотелось спорить с Оскаром.

— Первые далеко? — спросил Роже.

— Минута с четвертью. Сзади — почти три.

— Отлично.

— А выдержишь до финиша в одиночку?

— Зачем в одиночку? Постараюсь достать...

Роже как бы расправил плечи.

— Боюсь, сделать труднее, чем сказать... Парни работают на совесть. Мы были впереди.

— Сколько осталось до финиша?

— Двадцать пять миль.

— Крутить да крутить...

— Тебе ничего не нужно?

— Глупый вопрос! Комиссар сзади, все видит, не передашь!

Роже достал бидон и потряс. Несколько глотков вылил на голову и только одним ополоснул рот.

— Вода еще есть. Дотяну...

— Ну, тогда мы назад. От Мадлен тебе привет, и не пугай нас больше!

«Додж» откатился так же стремительно, как и появился. А Роже остался на дороге один — не считать же комиссара! До двадцатимильного знака еще было время. Почему-то опять стало тоскливо. Роже вспомнил детство. Пришлось рано оставить школу и устроиться на работу развозчиком вина в местном магазине. Он доставлял на велосипеде тяжелые картонные коробки с дюжинами и полудюжинами бутылок. Потом первая гонка...

В прошлом году, несмотря на страшную тренировочную загрузку осеннего периода, он выбрался в родной городок, где впервые научился кататься на велосипеде. Ему бы и в голову не пришла мысль отправиться туда. Предложила Цинцы. Она почти насильно отвезла его на родину тайком от всех. Даже телевидение ничего не пронюхало.

Встреча с земляками растрогала его до слез. Крокодилу поднесли большое деревянное блюдо с серебряной фигуркой согнутого в три погибели гонщика с витиевато выполненной надписью:

«Роже Дюваллону, земляку, чемпиону мира».

Церемония проходила в здании старой школы, которую Крокодилу не довелось закончить. Зал битком набили ученики и гости. Старый учитель, который, наверно, и не помнил его толком в школьные годы, торжественно сказал:

— Мы удостоены чести видеть перед собой первого человека из нашего городка, ставшего чемпионом мира. Его пример — доказательство мужества, способности побеждать!

Роже в ответной речи что-то лопотал о волнующем дне, об уверенности, что он не последний чемпион и славный городок даст еще немало великих спортсменов.

Цинцы, слушая этот юбилейный лепет, счастливо улыбалась, а потом, вечером, прижавшись к нему в постели большого и неуютного номера, шептала:

— Ты говорил сегодня блистательно! Жаль, не было телевидения. Твою речь должна, была выслушать вся Франция. И выслушать стоя...

Цинцы любила аффектации. Она ведь была женщиной, да к тому же еще журналисткой.

Белое полотнище двадцатимильного знака отвлекло Крокодила от воспоминаний и вернуло в день сегодняшний. Он пошарил по карманам, вытащил полгорсти мятого изюма и бросил в рот. Потом достал таблетку сердечного стимулятора, завернутую в целлофан и лежавшую на дне нагрудного кармана. Повертев таблетку в руках, он решительно сунул ее обратно в карман: «Пусть полежит до худших времен».

Проехавший «маршал» показал на доске, что разрывы между первой двойкой, им и «поездом» резко сократились. Теперь «поезд» использовал всю свою мощь.