Как спасти жизнь - Ева Картер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я веду машину в тишине, пока она, держа камеру на коленях, готовит ее к ночной съемке. Спутниковый навигатор помогает объехать очереди на автостраде и доставляет нас на место менее чем за сорок минут.
Лив обычно невозмутима, но, когда мы подъезжаем, даже она теряет дар речи от количества машин и персонала «Скорой помощи». Поле уже превратилось в топкое месиво, по которому прошли толпы людей, и для меня утомительно просто следовать за ней к ближайшей пожарной машине. Она пытается найти одну из команд, которую снимала в фильме «Сквозь огонь».
– Они у трассы, – сообщает она. – Послушай, это будет жутко. Тебе не обязательно туда идти.
– Ты думаешь, я не справлюсь с этим?
Лив вздыхает:
– Дело не в том, какой ты мачо, Джоэл. Ты был болен. И даже если ты сможешь справиться с этим физически, последнее, что тебе нужно – это еще один повод для кошмаров.
– С чего ты взяла, что мне снятся кошмары?
– Сейчас не время… – она уже спешит за своей историей.
А они мне действительно снятся. Они начались до того, как на меня возложили родительскую ответственность за Лео, и в основном вращаются вокруг него. Но я никогда не говорил Лив. Видела ли она, как я мечусь в постели? Это еще одна вещь, которую мы не можем обсудить?
Она оглядывается.
Я следую за ней, поскольку, что бы ни случилось в будущем, сейчас я ей нужен.
Я провел много времени на съемках в больницах, но никогда раньше не был на месте серьезного происшествия. Это Лив у нас жаждет драмы, а это значит, что я стараюсь брать такую работу, которая позволяет мне быть рядом с Лео, хотя он становится все более и более независимым. Я веду студийные шоу и научные программы с вполне предсказуемым расписанием. У Лив же всегда упакована сумка на случай ночного вызова, и паспорт постоянно в кармане.
Сцена внезапно становится чрезвычайно многолюдной, несмотря на удаленность поля. Парамедики, полиция и пожарные двигаются быстро и целенаправленно, но ходячие раненые стоят в растерянности или идут очень медленно. Некоторые одеты в зимние пальто, но на большинстве нет верхней одежды, словно их забросили сюда из офиса или с кухни.
Я начинаю замечать их травмы: девушка в вечернем платье с загнутым назад запястьем. Мужчина сидит на походном стуле, и в тусклом свете мне кажется, что на нем странные носки, пока я не осознаю́, что зеленый – это носок, а красный – его босая нога, залитая кровью…
Как Лив продолжает снимать, я не представляю. Я, по крайней мере, могу отвести взгляд, когда мне это нужно, в то время как она должна сосредоточиться на пожилом пострадавшем, пока члены пожарной команды разрезают покореженный металл вокруг него.
Я восхищаюсь ею, и все же… Жертвы оказались не в том месте и не в то время. У аварийного персонала есть своя работа. Но мы-то? Что мы здесь делаем, в самом-то деле?
Хорошо, в беседах со спонсорами я сам использовал аргументы: познание, разрушение мифов и, самое главное, возможность рассказать важную историю. Но где заканчивается познание и начинается вуайеризм?
Может быть, я ощущаю себя еще более неуютно из-за разбросанных повсюду ярко упакованных рождественских подарков или праздничной бутылки шампанского, из которой на пол вагона вытекает пенящаяся жидкость. Но я чувствую, что сегодня Лив переходит черту.
Пожилого мужчину вытаскивают, как только пространство становится достаточно большим для доступа (он говорил еще пару минут назад, но теперь, похоже, замолчал).
Когда мы следуем за ними к машине «Скорой помощи», я оборачиваюсь. Вагон разрезан посередине, как рыба, разделанная на филе.
60. Керри
Я вижу Джоэла раньше, чем он замечает меня.
Я только что вернулась после сопровождения пострадавшего с катастрофическим кровотечением. Мы отвезли его не в Брайтон, а в Сент-Джорджес. Теперь место происшествия кажется немного более упорядоченным, чем в тот момент, когда мы только прибыли.
Сотни людей находятся здесь с одной целью: сохранить жизни. Посреди целого моря боли эта мысль придает мне энергии.
И в таком месте я вижу Джоэла. На нем наушники, похожие на те, что мы надеваем в вертолете, но его подключены к микрофону, смехотворно большой штуке, покрытой мехом. Он следует за женщиной с камерой, снимающей пациента, которого извлекает пожарная команда.
Мне хочется подойти к нему и спросить, какого хрена, по его мнению, он делает, мешая спасателям, снимая людей, которые не в состоянии дать на это согласие?
Нет, это пустая трата энергии, как бы мне ни было противно. Я отворачиваюсь и направляюсь обратно ко второму вагону. Кэррот должен взлететь, чтобы вернуться на базу, потому что его время полета строго регламентировано, но мы с Ларсом остаемся. Мы не можем уйти.
Слава богу, звуки вокруг изменились. Вместо стонов и криков на поле – гудение генераторов, двигателей и средств связи. Не хаос и не порядок, но системы приспосабливаются к масштабам этой конкретной катастрофы.
Я никогда не мечтала поиграть в Бога, но сегодня у меня нет выбора.
Все P1[90] уже перевезены, так что мы с Ларсом собираемся направиться туда, где оказывают помощь ходячим раненым. Региональные травматологические центры закрыты для всех, кроме самых тяжелых случаев, поэтому помощь людям здесь, на местах, будет означать, что меньшему количеству пациентов доведется попытать счастья в стационарных клиниках. Кроме того, нам нужно наблюдать за P3[91], дабы убедиться, что ничего серьезного не было упущено.
Некий звук почти не слышен на фоне других шумов. Или мне показалось?
Вероятно, это сельское животное. Блеяние овцы, на территорию которой вторглись. После того, что я здесь видела, я не удивлюсь, если моя повышенная бдительность заставляет меня слышать опасность там, где ее нет.
Однако это происходит снова.
Это человек? Телефон или музыкальный плеер, выброшенный пассажиром?
Я удаляюсь от поезда и от прожекторов, которые определяют зону поражения. Я уже собираюсь повернуть назад, когда слышу то, что определенно является голосом.
– Бабушка? Мамочка?
Я останавливаюсь, пытаясь определить источник звука. Осторожно пробираюсь к ручью (сейчас он больше похож на реку), бегущему вдоль железнодорожной линии.
– Эй? – кричу я. – Там внизу кто-нибудь есть?
– Я хочу к маме!
Мой налобный фонарь светит в лицо маленькой девочке. Пять или шесть лет, нигде, насколько я вижу, нет кровотечения, но очень бледная.
Теперь она начинает рыдать по-настоящему.
– Ладно, милая, не плачь. Я здесь, – я двигаюсь к ней. Увидев меня, она успокоится, к тому же я могу провести быструю визуальную оценку, прежде чем вызвать по рации помощь. – Мы скоро тебе вытащ…
Моя нога теряет контакт с землей.
Я падаю…
Группируюсь.
Сначала ударяется о мокрую землю мое плечо, и, когда я приземляюсь целиком, раскаленная добела боль пронзает меня.
Я по пояс в ледяной воде. При попытке подвигать рукой мои глаза наполняются слезами. Перелом и вывих.
Я шарю здоровой рукой в воде, чтобы вытащить рацию. Дисплей погас. Этого не может быть! Они должны быть водонепроницаемыми! Неужели она повредилась при падении?
Несколько секунд я жду, когда загорится индикатор: красный, оранжевый, зеленый – хоть какой-нибудь. Но нет. Ни малейшей реакции.
Думай! Первое, что мне нужно сделать – это добраться до девочки. Кто-нибудь там, наверху, наверняка будет ее искать. Нас.
Мой налобный фонарь не дает мне никакого реального представления о том, как далеко она находится, и моя бесполезная рука начинает мешать моему продвижению, поэтому я заставляю себя попытаться вправить плечо. Темная боль захлестывает меня, и я невольно вою.
Девочка хнычет. По крайней мере становится ясно, что она близко.
– Ш-ш-ш, все в порядке. Я здесь. Скажи мне, что ты делала сегодня? – я начинаю двигаться на ее голос и осознаю́, что у меня также болит лодыжка.
– Мы ездили… по магазинам…
Мне не нравится звук ее дыхания.
– Прелестно. Я уже рядом, просто эта грязь такая вязкая… Скажи мне, как тебя зовут, милая?
– Эмили Фиби… – громкий вдох и резкий вскрик.
– А где ты живешь, Эмили?
