Вольер - Алла Дымовская

– Да, я учту, – как‑то равнодушно согласился с ней старик. – Аудиенция закончена. Впрочем, в любое время, когда пожелаете или кто‑нибудь другой пожелает, я буду доступен. А сейчас я устал. И в частности, от вас.

Ну, вот ушла! Беззлобно подумал он. Никогда не умел с ними толком общаться, теперь поздно и стараться. Тем более пора кормить девочку. Надо же! Как она сказала? Когда возникнет ваша предполагаемая опасность! Ха! Да она давно уже тут! Он предпринял последнюю попытку, вообще сомневаясь, что вправе это делать в изменившихся обстоятельствах. Отныне он перешел, попросту говоря, в противоположный лагерь. Или всегда в нем был? Первая ласточка все время сидела напротив вас, милая ученая дама, а вы даже не удосужились приглядеться внимательно. Зачем он вообще бросился их спасать? Уж очень красивая эпоха – Золотой век Сатурна, и как все прекрасное – легко разрушаема. И еще потому, что он только переходный вид, и нашим и вашим, принадлежит и старому Новому миру тоже. Он уже не с ними, но и не со своим народом, потому что народа пока никакого нет.

Конфликт налицо. Непонимание с одной стороны. Невозможность достучаться с другой. Неприятие – это уже с обеих. Кто‑то из нарождающейся его расы сможет адаптироваться лучше, кто‑то хуже, в любом случае выйдет игра в прятки до поры. До той самой поры, когда эволюция решительно пойдет на новый виток, и кое‑кто опять окажется лишним на вершине. Так уж повелось, если есть овцы, непременно придут и волки. И, как всегда, они будут умнее овец.

Она посчитала – я сошел с ума. Или никогда в него не приходил. Старо как мир, всех непохожих на себя объявлять сумасшедшими. Вечный их жупел: не дай бог, тебя сочтут недостойным и отправят в Вольер. Ба, лучшая гарантия против этого – твой собственный страх. Боишься, значит, существуешь как человек. Кто не боится, тому Вольер что дом родной. Непрерывный процесс, отсюда – туда, реже наоборот. Но потому процесс и непрерывный, что сразу движется во всех возможных направлениях. Еще гигантские ракообразные воевали вовсю с головоногими моллюсками, как уже на эту битву взирали из заводей первые позвоночные акулята. Сначала робко, потом, дождавшись своего часа, тоже ринулись в бой. Весьма успешно, надо сказать. Бедняжка думает, его жизнь прошла по их меркам впустую. Как бы не так! Уж он‑то нашел знание о себе, более того, постарался сделать для Носителей что мог. Умом понимал, что бесполезно это, но все равно. Как‑никак вырос средь них, и не без радости. Если бы не кинулся в полымя с окаянной той наглядной демонстрацией, по сей день жил бы припеваючи промеж своих «сервов». Сами Носители в ранний период становления были таковы. Правитель дурак дураком, ни бельмеса не смыслит, пыжится за счет чужого ума, а они ему в ноженьки кланяются, безответные советчики: и уж ноженьки об них вытирают владыки со всем усердием. А зачем? Ради всеобщей идеи счастья. Или того хуже, правитель – и он случайно из Носителей. Вот тут, какой бы крест он на себе ни нес в трудах праведных, вместо «спасибо» ему одни подлые поношения. Спрашивается, на кой оно надо? А патриотизм и страдания народа. Кто народ этот тебе, и что ты ему? Любая благая затея оборачивается изнанкой или пролитой кровью.

Потому и я ввязался. Ради чего? Ради краешка чужого совершенства, вскормившего меня. Что мне Золотой век и кто я ему? Не бесплодная ли жертва? Нет, отнюдь. Потому что так всегда бывает и быть иначе не может. Всякий природой данный закон не плох и не хорош, потому что просто есть, и нельзя его отменить. Плохо и хорошо бывает лишь только то, что в нашей власти. Но мое дело сейчас – ждать. И уж дождусь, скорее, чем вы думаете, моя прекрасная и сердитая собеседница! За сим, мысленно не с вами, и – адью!

Амалия Павловна прибыла на «Пересвет» как раз в тот самый час, когда в несколько чопорном укладе дома возникли сущий хаос и переполох. Викарий поприветствовал ее непривычной скороговоркой, словно прочие его ипостаси были заняты до предела, да и эту, привратницкую, срочно требовалось отозвать на подмогу. В приемном зале, обычно пустынном, Амалию Павловну едва не сбил с ног влетевший следом за ней Карлуша, извинился рассеянно, а и без него от неожиданности показалось – целая толпа людей, которых всего‑то, исключая ее самое, было четыре человека. В центре жестикулировал отчаянно Гортензий, ему внимала с ласковой усмешкой высокая и чуть полноватая дама, – на секунду Амалию Павловну кольнула постыдная ревность, но тут же она успокоилась. Да ведь это госпожа Понс, общественный координатор среднеевропейской полосы, собственной персоной! И не одна она, подле топтался Игнаша, с потусторонне просветленным лицом, но и взъерошенный, что твой воробей, запугивающий с ветки нахального кота.

– Что случилось? – пролепетала Амалия Павловна растерянно. В ответ получила беспорядочную лавину приветствий, отрывочных сообщений и пламенный заверительный взгляд от Гортензия – общественные дамы, это общественные дамы, но она, Амалия, на свете единственная.

– Здравствуйте, милая моя, здравствуйте! Рада личному знакомству и премного наслышана о вас! – едва ли не ребячески вскачь оборотилась к ней госпожа Понс. – Как ваш поход, удачен? Но об этом после. Вы слыхали?

– Лала, ты же ничегошеньки не знаешь! Гортензий, проходимец этакий, отыскал нашего беглеца! – выпалил, все еще с пыла, с бега Карлуша.

– Ну, не то чтобы отыскал, скорее не успел и упустил. Но определенно попал в нужное русло, – застенчиво зыркнул в сторону Амалии Павловны молодой ее воздыхатель.

– Что ты скромничаешь! Лала, не верь ему, он скромничает! Выследил и вынюхал… Парень прошел Коридор! Быть этого никак не может, но он самостоятельно прошел Коридор.

– Бедный мальчик! – Ого! Это Игнаша говорит, но другого она и не ждала от него. – Бедный мальчик! Я как представлю, что ему пришлось пережить! Жуть наползает. Надо немедленно бежать! Да‑да! – он суетился и вертелся на одном месте, Амалия Павловна редко видела его таким.

– Куда бежать, Игнатий? После побегаем, хоть наперегонки с препятствиями, – увещевала его госпожа Понс. – Сейчас важней голова, а не ноги.

– Ах, Альда, брось! Это я, король всех ослов, виноват во всем! – Игнаша, как ты не похож сейчас на обычного себя или, наоборот, похож слишком, подумалось Амалии Павловне. – Несчастный парнишка чуть не погиб в Режимном Коридоре, и почему? Потому что некий старый болван всякую совесть потерял. Думаешь, я не видел, что имею дело с человеческим существом? Видел, еще как! Охламонов этих и торопыг, – он сделал нервный жест в сторону Гортензия и Карлуши, – проучить и поучить хотел. Вот, однозначно допрыгался.