КОНАН. ГЛАЗ ЭРЛИКА - Эндрю Дж. Оффут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому Баладу, не имеющему армии или внешних союзников и магии под стать той, которой обладал ханский волшебник, — Баладу нужна была хитрость или случай, который он называл Ключом. Нужно было нечто, что отвлекло бы отряд, расквартированный в бараках, армию — и, возможно, оттянуло бы из дворца некоторых из Хан-Хилайим.
Голубоглазый чужестранец с далекого севера понял, что он сможет дать Баладу такой ключ.
Конан никогда не присоединился бы к Баладу. Замбула вряд ли была его городом, и эти люди вряд ли были его народом. У него не было намерений помогать или мешать их действиям. Эти люди не имели никакого отношения к Конану. Если бы ему дали пост среди Шипов Актер-хана, он сохранял бы верность и, без сомнения, применил бы свой ум и мастерство против Балада и компании. Вместо этого Актер-хан пригласил его на обед, угостил вином, наградил, осыпал похвалами, выслушал его историю, а потом проявил свое вероломство по отношению к человеку, который оказал ему крайне важную услугу, который считал его другом и достаточно хорошим правителем, принимая во внимание то, что этот человек знал и предполагал о правителях вообще.
Неважно, имел ли Глаз Эрлика для Актер-хана какую-то ценность или нет, но Актер-хан верил, что имел, и именно это придавало амулету ценность. Предположительно было правдой, что Глаз можно было использовать против Актера — сам факт, что амулет был украден, привел его в состояние, близкое к ужасу.
— Жаль, что я сразу не отдал амулет тебе, Балад, — проворчал киммериец.
— Мне тоже, Конан, — не без некоторого сожаления ответил заговорщик и вновь вернулся к практической стороне составления заговора.
Неважно, что Конан все это время служил своим собственным интересам и вряд ли впутался бы во всю эту длинную цепь событий с какой-либо мыслью о том, чтобы помочь Актер-хану из Замбулы. Киммериец выбросил это из головы, заменив на праведные горечь и гнев. Он потратил много сил, чтобы сослужить службу этому вероломному и неблагодарному человеку. По сути дела, он отдал Актер-хану несколько месяцев своей жизни — полгода, если бы он отправился теперь в обратный путь к Заморе. И Испарана тоже отдала многое, пожертвовала многим. А хан, ее хан, оказался поистине вопиюще неблагодарным властелином! Теперь Испарана была его узницей где-то внутри дворца, — если она еще была жива, — а Конан оставался на свободе только благодаря случаю и Баладу.
Поэтому он испытывал горечь, и гнев, и разочарование в самом себе за то, что не заподозрил ничего со стороны Актер-хана. Ему необходимо было удовлетворение — месть. Поэтому он присоединился к Баладу. И ему не понадобилось много времени, чтобы узнать о стоящих перед заговорщиками проблемах.
Он поможет Баладу. И таким образом — ему не было необходимости говорить себе об этом — благородно и героически поможет народу Замбулы. Актер не был достойным правителем — если таковые вообще существовали, в чем Конан сильно сомневался; Актер в любом случае был даже хуже, чем многие из тех, у кого костенели мозги и размягчались задницы от долгого сидения на тронах. Вообще-то хан сам предоставил Баладу его ключ. Конан просто увидел, как его использовать. Актер совершил более чем предосудительное преступление, убив девочку-подростка, которая была подарком вождя шанки. Как оказалось, это убийство было еще и глупостью. Оно обеспечило ключ.
Не кто иной, как киммериец Конан, сделал так, чтобы Хаджимена из племени шанки проводили в крепость революционера Балада, с которым Конан уже договорился; Хаджимен и Конан поговорят наедине в этой комнате. Они негромко разговаривали — одетый в шаровары житель пустыни и киммериец в только что сшитой тунике из простой домотканой материи коричневого цвета.
— Ты знаешь, что шанки не могут надеяться завоевать Замбулу, — сказал Конан сыну Ахимен-хана, — или даже пробить брешь в ее стенах. У шанки недостаточно сил.
— Один молодой воин шанки стоит пятерых йоггитов, — Хацжимен сплюнул, — и троих замбулийцев, несмотря на все их доспехи из железных колец!
Конан кивнул:
— Правда. Я знаю. Этого недостаточно. Лучшие воины среди замбулийцев превышают число лучших воинов среди шанки в соотношении гораздо большем, чем три к одному, — и, кроме того, они сидят за этими стенами.
Хаджимен вздохнул, встал, походил по комнате, вернулся и опустился на подушку рядом с той, на которой сидел Конан. Киммериец решил провести разговор с шанки в манере шанки, хотя его раздражение, вызванное этим окольным способом обращения, проявлялось все более явно. Вообще-то усилия Конана в отношении этого молодого ханского сына увенчались некоторым успехом: Хаджимен уже был в состоянии время от времени обращаться к киммерийцу, говоря «ты» и «Конан». Однако не в этот раз.
— Конан знает, что я знаю истинность того, что он сказал, — произнес Хаджимен, который выглядел мрачно, словно жрец на похоронах государственного масштаба. — Тем не менее здесь идет речь о чести шанки и о гордости моего отца. Знает ли он, что было бы глупо атаковать этот город?
— Суть в том, сможет ли он понять и принять, что не Замбула, а Актер и его маг убили твою сестру? Вам не нужно воевать с замбулийцами, которые не любят и не уважают своего хана. Это счеты между шанки — нет, между твоим отцом и Актером с Зафрой.
— И мной, Конан! Да, я вижу это. Я знаю это. Мне лучше не рассказывать об этом отцу. Мне лучше остаться здесь и самому отомстить за свою сестру — как-нибудь, — безрадостно добавил он, — а потом одновременно сообщить шанки подробности о ее смерти и о
