100 кратких жизнеописаний геев и лесбиянок - Пол Рассел

Ноги Марлен Дитрих… Как-то она высказалась о них:

«Мои ноги, всегда мои ноги. По мне, они служат только одной цели — они позволяют мне ходить».

Тем не менее они стоили миллионов долларов.

Когда к власти пришел Гитлер, нацисты попросили Дитрих вернуться в Германию и продолжить свою карьеру на родине. Ходили слухи о том, что Гитлер предложил ей быть его любовницей. Она возражала, однако настаивая на том, что вернется на родину только в том случае, если Штернбергу, который был евреем, будет позволено вернуться вместе с ней в Германию и в дальнейшем он по-прежнему будет продюсером ее фильмов.

Последний фильм, снятый Штернбергом и Дитрих вместе, был «Дьявол — это женщина» (1935). Он стал таким коммерческим крахом, что Дитрих называли «билетная касса с ядом». Следующим был «Дестри едет снова», снятый лишь в 1939 году. Во время второй мировой войны Марлен поддерживала движение групп Сопротивления Франции, Италии и Соединенных Штатов. Кроме того, она создала антифашистское радиовещание в Германии. За это она была награждена американской медалью «За свободу».

После войны она сыграла главные роли в таких фильмах, как «Боязнь сцены» (1950), «Ранчо Ноториус» (1952), «Свидетель обвинения» (1957), «Прикосновение зла» (1958), «Нюрнбергский процесс» (1961). Ни один из этих фильмов не имел ничего общего с теми, которые они снимали вместе со Штернбергом в тридцатых годах. Ее последним фильмом стал «Просто Жиголо» (1979). Начиная с пятидесятых годов Дитрих неоднократно появлялась в многочисленных успешных мюзиклах и «Шоу одной женщины» на Бродвее.

Хотя она никогда не разводилась со своим мужем, большую часть жизни они прожили врозь, и были известны многочисленные романы Дитрих, как с мужчинами, так и с женщинами, среди которых можно упомянуть голливудскую сценаристку Мерседес де Акоста (чей роман с Гретой Гарбо в свое время очень нашумел), и певицу Эдит Пиаф. В путешествиях семидесятитрехлетнюю Марлен Дитрих сопровождала двадцатилетняя канадка Жинетт Вахон.

Свои последние годы Марлен провела в Париже, где и умерла 6 мая 1992 года.

Критик Кеннет Тинан так объяснял притягательность Марлен Дитрих: «У нее был секс, но не было определенного пола», упомянув, что она была «единственной женщиной, которой было позволено посещать ежегодный бал для мужчин-трансвеститов в догитлеровском Берлине. Она привычно переодевалась в высокую шляпу, белый галстук и фрак. Увидев однажды, как два экстравагантных создания, одетые в вызывающие блестящие платья и белокурые парики, спускаются по главной лестнице, она, широко округлив глаза от удивления, спросила: «Вы любите друг друга?» «Фрейлен, — ответил один из них холодно, — мы не лесбиянки!» Марлен не живет в сексуальном мире мужчин, но также ее нет и в мире женщин. Она внешне весьма сексуальна, но лишена глубины внутреннего ощущения. Все ее искусство состоит в игре в сексуальность. Видимость — это имидж, а имидж — это призыв. Для каждого мужчины она любовница и мать, для каждой женщины — любимая и тетка, и никому не муж, кроме Руди, а он ее муж, живущий далеко на ранчо в Калифорнии».

Заслуга Марлен Дитрих состоит в том, что она представила американской аудитории континентальную традицию, известную как «гарсон»: озорной мальчишка (девчонка), которыми были наводнены Париж и Берлин двадцатых— тридцатых годов. Ее широко известные белый галстук, фрак и высокую шляпу часто берут на вооружение и по сей день такие разные актеры театра и кино, как Лайза Минелли, Джули Эндрюс, Энни Леннокс. И действительно, ее нарочитая мужественность полна очарования, она стала неотъемлемой частью нашей культуры.

69. Квентин Крисп

«В году 1908, — писал Квентин Крисп, — один из самых больших, когда-либо известных в мире, метеоритов упал на Землю. Он потерялся. Где-то в Сибири. Я родился в Саттоне, графство Суррей». Его настоящее имя — Деннис, — «пока я его не перекрасил». Все детство он бесконечно и изобретательно искал внимания своих родителей, которые не были бедны, но постоянно пребывали в долгах. В своих воображаемых играх с соседскими девочками он впервые познал то, что впоследствии назвал «экзотическим, длящимся всю жизнь, обмороком»: «для меня фантазия и реальность были не просто разными, они были противоположными. В одной я был женщиной, экзотической и страстной, в другой — мальчиком. Пропасть между этими двумя состояниями никогда не сужалась».

После окончания начальной школы он отправился «с очень маленькой стипендией в государственную школу на границе Стаффордшира и Дербишира… Она выглядела как нечто среднее между тюрьмой и монастырем. Именно такой она и была». В эти четыре года пребывания в школе он понял единственную вещь, которая ему пригодилась во взрослой жизни: «обнаружил, что мой самый главный дар — это непопулярность». После окончания школы он поступил в Королевский колледж в Лондоне, где изучал журналистику, но степени так и не получил. Вернувшись домой, он принялся слоняться по улицам лондонского Уэст Энда — и обнаружил, что не одинок в этом мире. Он и ему подобные собирались в кафе, которое они называли «Черный кот», где в своих женоподобных одеяниях часами пили свою традиционную чашку чая, ощущая на губах губную помаду друг друга. Когда они высыпали из кафе, то бродили по окрестным улицам «в поисках любви или денег, или того и другого». Потерпев неудачу на каком-нибудь из поприщ, они возвращались в кафе, чтобы подкрасить губки.

Единственная вещь, которая беспокоила Криспа, была грубость, неизящность той ситуации, в которой он находился: «ухаживания состояли в прогулке по улице с мужчиной, который небрежно сжимал мой локоть, пока мы не подходили к темной двери. Затем он говорил: «Ну, теперь давай!» Это были единственные нежные слова, когда-либо обращенные ко мне».

Именно в это время Крисп решил стать миссионером. «Идея, которую я хотел донести до всех, состояла в том, что женоподобность существует в людях, которые во всех остальных аспектах абсолютно нормальны. Я жил своей обычной жизнью, нарочито выставляя себя гомосексуалистом». Беспримерное мужество, почти сумасшествие такого жеста не прошло для него бесследно. Пытаясь выглядеть, как женщина, он начал наносить макияж, отрастил ногти и укладывал свои отросшие волосы в умопомрачительные прически. Он продолжал жить дома, а когда его родители переехали в Хай-Уикомб, поехал вместе с ними. Там он некоторое время посещал Школу искусств, где добился небольшого успеха: педагог принял его скетч «Лягушка», чтобы заполнить пробелы в концерте. В 1931 году он покинул родительский дом и поселился в отдельной квартире в Барон Корт, где стал жить жизнью бедняка квартала Сохо («это исходило из того, что я имел амбиции гения, но не было таланта»). Тем временем его внешний облик поменялся из женоподобного на эксцентричный: «бледный от пудры и с яркой помадой на губах, я шествовал по узким улицам Пимлико с моим пальто, запахнутым вокруг меня, как будто это была накидка из горностая. Я вынужден был идти, как мумия, покидающая свою гробницу».