Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя в итоге ленинградцы присоединились к резолюции московской ФОСП, их демарш на собрании был расценен как несогласие с реформированием Федерации (а значит — и с линией партии), как «реакционная канитель Губеров», утверждающих, что Вольтер, Бальзак, Данте «и без лозунга „ближе к массам“ <…> заработали право витать в стенах Пантеона»[913]. В резолюции московской комиссии особо подчеркивалось «антиобщественное поведение» ленинградских писателей, не усвоивших, что участие в социалистическом строительстве — «не общественная нагрузка, а основная предпосылка для всей <…> творческой деятельности»[914]. Ленинградской Федерации предписывалось вести борьбу «с правыми настроениями и аполитичностью, <…> изжить противоречия попутнической идеологии и перейти на позиции пролетариата»[915].
Губер был вынужден объясняться и оправдываться: «Выступил я на собрании с некоторыми полемическими замечаниями, касающимися лишь некоторых второстепенных <вопросов>, затронутых в прениях, — указывал он в заявлении в секретариат ЛО ФОСП. — Так, на Бальзака я ссылался по в<опросу> о технике литературного творчества, а Вольтера процити<ровал> в связи с поднятой т. Слепневым темой о злоупотреблен<иях> газетной критики. О Данте, сколько помнится, не упо<минал> вовсе. Мне и в голову не приходило указывать на этих <вели>канов мировой литературы для опровержения лозунга „бли<же к> массам“. Опровергать такой лозунг — значит стремиться снизит<ь> литературу до уровня простого комнатного рукоделия, и я <ни>когда не позволил бы себе преподать моим товарищам пи<сателям> такой нелепый совет»[916].
Неудивительно, что в контексте новых задач секция переводчиков ФОСП также подверглась критике в печати[917] и проверке. Обследованием ленинградской секции (ноябрь 1930 — март 1931), завершившимся ее разгромом, занималась специальная комиссия ЛО ФОСП, в состав которой входили коммунисты, в недавнем прошлом — бойцы и политработники Красной Армии: Я. А. Калнынь (председатель), В. А. Найда, В. Н. Владимиров. О репрессивных задачах «тройки» можно судить уже по ее составу. Весьма символична для комиссий подобного рода личность ее председателя, Яна Антоновича Калныня, уроженца Лифляндской губернии, командира Уфимского батальона латышских стрелков (1918), политработника Красной Армии (1920–1928), сотрудника органов ВЧК — ГПУ — НКВД[918]. Образование он имел среднее. Первая публикация (рассказ «Сухари») появилась в 1927 году в газете «Красная звезда». В литературе строго придерживался генеральной линии: писал очерки и статьи на военную тематику, в 1931 году издал книгу очерков о коллективизации «Кипуны: По районам сплошной коллективизации». В описываемый период состоял в руководстве ЛАПП, Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), ЛО ФОСП. Примечательно, что в комиссии не было членов Союза писателей, родственной переводчикам организации. Калнынь представлял ЛАПП, Найда — ЛОКАФ и ЛО Московского общества драматических писателей и композиторов (МОДПиК), Владимиров — Местком писателей. Переводом они не занимались и оценить профессионализм членов секции вряд ли могли. Как и следовало ожидать, деятельность секции признали неудовлетворительной, исключительно академичной и совершенно аполитичной, а работу идеологически неблагонадежных переводчиков-«попутчиков» с иностранными специалистами[919] — даже вредной (Приложение XV).
По результатам обследования работа секции была приостановлена, бюро распущено и намечена «чистка», направленная на изгнание социально-чуждых элементов («буржуазных» специалистов и «остатков дворянства») и пролетаризацию организаций и учреждений. Не случайно комиссия по проверке в негативном контексте отметила процент дворян в секции и отсутствие «пролетарского элемента». К этому времени в секции уже были первые потери: репрессированы переводчики Гельмерсен и В. И. Стенич. В стилистике времени была составлена и комиссия по «чистке» под председательством литературного функционера Карла Ялмаровича Халме, человека с неполным средним образованием, в тот период — сотрудника иногруппы Ленинградского Областлита, цензурировавшей иностранную литературу. Занимался он переводом на финский язык произведений советских писателей с революционной и социально-значимой тематикой, в основном пьес, и достаточного опыта переводческой работы не имел. Литературная деятельность Халме началась в середине 1920-х годов; первый перевод опубликован в финском издательстве «Кирья» (Ленинград; 1923–1934) в 1928 году. В комиссию вошли также В. Н. Владимиров и В. А. Найда, перед этим обследовавшие секцию, Б. Рест (от «Литературной газеты»), Выгодский и Ганзен (от секции переводчиков).
Расследование велось тщательно, в течение четырех месяцев, и, несмотря на неоднократные напоминания руководства ФОСП о сроках, завершилось лишь к середине июля 1931 года. О непростой ситуации внутри самой комиссии свидетельствует факт дополнительного включения в ее состав представителя Союза писателей Н. Л. Брауна. Материалы комиссии не сохранились и число выбывших неизвестно, но представление о характере «чистки» можно составить по протоколам заседаний секретариата ФОСП, утверждавшего решения комиссии и рассматривавшего апелляции переводчиков. Очевидно, на многих переводчиков было собрано весомое досье, характеризующее их общественно-политическую позицию, что косвенно подтверждается некоторыми протокольными записями. Так, утверждая постановление комиссии об исключении Э. Я. Сильмана, руководство ФОСП предложило Б. Ресту «использовать материал для печати, осветив Сильмана как антиобщественного человека»[920].
Негативные характеристики, вероятно, идеологического характера, получили исключенные комиссией секретарь секции Брошниовская, Губер и Федоров, уже в тот период — автор работ по теории художественного перевода, выполненных, как отмечала критика, с позиций ленинградского формализма[921]. Их дело пересматривалось секретариатом ФОСП по ходатайству членов секции иностранной литературы Союза писателей:
Мы, нижеподписавшиеся члены секции иностранной литературы Союза советских писателей, считаем приведенные в постановлении комиссии по чистке секции переводчиков при ФОСП мотивы исключения из этой секции 3-х наших товарищей по Союзу и по секции иностранной литературы: О. Н. Брошниовской, П. К. Губера и А. В. Федорова неосновательными, и просим президиум предпринять соответствующие шаги для пересмотра постановления комиссии секретариатом ФОСП и снятия незаслуженного клейма с наших товарищей.
К. Жихарева, А. А. Смирнов, Е. Руссатье, М. Лозинский, Э. Выгодская. 6 / VII 1931 г.[922]На просьбу руководства ФОСП «уточнить формулировки» относительно этих переводчиков комиссия, скорее всего, не отреагировала. По-видимому, в деле Брошниовской не последнюю роль сыграла история с публикацией сфальсифицированного дневника Вырубовой[923], содержавшего «политически вредные места», извращающие партийную концепцию российской истории начала XX века[924]. Она была исключена из секции переводчиков ФОСП и Союза писателей (мотивировка не указана) и, по свидетельству Ю. Г. Оксмана, выслана в Сибирь[925]. Вполне возможно, что Губеру припомнили недавнее выступление на собрании о реформировании ФОСП, но в секции все же оставили и рекомендовали новому руководству «обратить серьезное внимание на его общественное лицо и на его работу»[926]. В действительности он был восстановлен лишь в октябре 1931 года.
Для характеристики председателей обеих комиссий небезынтересно отметить один эпизод с участием Калныня, Халме и Губера. В декабре 1929 года они входили в комиссию Л О ФОСП по делу прозаика Е. Г. Геркена, обвиняемого в «лжеавторстве». Необъективные приемы работы комиссии, превратившейся из товарищеского суда чести в судебно-следственный орган, побудили Губера выйти из ее состава. В заявлении в Союз писателей он подробно изложил мотивы своего решения, и правление Союза потребовало от ФОСП провести квалифицированную экспертизу, заменить состав комиссии «более литературно-авторитетным и объективно настроенным». Вновь избранная комиссия ФОСП (И. И. Садофьев, П. Т. Журба, М. Э. Козаков) и экспертная комиссия (Б. А. Лавренев, Е. Г. Полонская, Ю. Н. Либединский) признали обвинения в адрес Геркена необоснованными[927]. Сведения о каком-либо решении в отношении Федорова не выявлены; в черновом списке членов секции, составленном, видимо, в начале 1932 года, он не значился. В Союзе писателей он был перерегистрирован лишь при условии «обязательного включения в идейно-творческую и практическую работу Союза»[928].