Мифология греков и римлян - Алексей Лосев

Наконец, из общеархеологической периодизации можно делать и некоторые хронологические выводы для Критского Зевса. Именно, если изобразительное искусство дает нам мужские статуэтки только с бронзового века, или среднеминойского периода, то, следовательно, этот последний, т. е. годы 2100—1600, является еще пока слишком ранним периодом для возникновения мифологии Зевса. Очевидно, только в позднеминойский период (вторая половина II тысячелетия до н.э.) можно говорить о возникновении и развитии мифологии Зевса; и, может быть, только под влиянием материковой Греции, под влиянием Микен и олимпийской мифологии, на Крите впервые обозначились более или менее ясные черты верховного мужского божества (да и то здесь имеют место только домыслы и предположения).

Крит сыграл ту огромную мировую роль в истории мифологического развития, которая состояла в разрушении тысячелетней матриархальной мифологии и в постепенной замене ее мифологией патриархата и раннего рабовладения. Однако, создав эту мифологию, Крит был не в силах довести ее до полного развития. Это было блестяще осуществлено только самими греками, и притом никак не раньше микенской культуры, в период уже специально–олимпийской мифологии. Прибавим к этому, что такая оценка мифологии Критского Зевса получена нами из сопоставления позднейших литературных данных с памятниками изобразительного искусства Крита. Делать, однако, окончательные выводы из одного только сопоставления позднейших литературных данных с археологией совершенно невозможно, поскольку изобразительное искусство и мифология вполне могут и не совпадать в своем развитии и даже находиться в известном взаимном противоречии.

Часть II. АПОЛЛОН

МИФОЛОГИЯ АПОЛЛОНА

I. ВСТУПИТЕЛbНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Античный Аполлон является одной из самых трудных проблем классической филологии ввиду необычайного множества и разнообразия его функций, ввиду противоречивости и часто несовместимости этих функций и, наконец, ввиду труднообозримого обилия дошедших до нас о нем текстов. Единственная возможность разобраться в этом безбрежном океане филологических, археологических, искусствоведческих и этнографических фактов заключается в переключении всего исследования на исторические рельсы и в применении марксистско–ленинской теории.

а) Исторический подход к античному Аполлону разрушает обычные представления о нем как о неподвижном образе, стоящем как бы вне времени и пространства. Так его представляет широкая публика, и таким его изображают многие буржуазные ученые. Мы проследим тысячелетнее развитие мифа об Аполлоне, включая все грубые и все фетишистские и анимистические, все «плебейские» представления о нем и соответствующие им его изображения. Прекрасный Аполлон, этот красивейший юноша и талантливейший поэт, бог света и духовных озарений, уходит своими корнями в седую старину со всей ее дикостью, людоедством, со всей беспросветной темнотой первобытного общества.

В те периоды человеческой истории, когда человек был беспомощен перед природой, был подавлен ее непонятными силами, Аполлон мог быть только чудовищем или страшилищем. Но времена матриархата и дикого хтонизма проходили, наступила эпоха, когда страх человека перед природой стал ослабевать. Настала эпоха уже не только присвоения готового продукта, но и производящего хозяйства, активного вмешательства человека в жизнь природы и общества, эпоха скотоводства, земледелия и ковки металла, эпоха патриархата. И вот мы находим здесь уже совсем другого Аполлона, приспособленного к нуждам нового общества и отражающего его новую ориентацию. А дальше наступает и век разложения всего общинно–родового строя, переход к рабовладельческой формации и в этой последней — переход от строгой и простой классики к утонченному, капризному и пестро–психологическому эллинизму, за которым следовал уже закат всех античных богов вместе с гибелью породивших их общинно–родовой и рабовладельческой формаций. После всей работы, проделанной в мировой науке по античной мифологии, очень трудно найти какие–нибудь новые факты, до сих пор никому не известные. Однако дело не в слепых фактах, но в их освещении и понимании. Понимание же их с точки зрения марксистско–ленинской теории является очередным, еще не осуществленным на всем множестве относящегося сюда материала.

б) Сделаем несколько замечаний относительно истока мифологии Аполлона. За пределами советской науки этот вопрос понимается почти исключительно географически. Для нас же всякое географическое распространение той или иной мифологии, а также того или иного культа всегда определяется причинами историческими и ни в каком случае не может иметь самодовлеющего значения. Поскольку мы считаем основными этапами мифологического развития общинно–родовой и рабовладельческий, а в пределах общинно–родового периода различаем матриархат и патриархат, этим и будет определяться происхождение и распространение мифов об Аполлоне. Исходя из этих положений, необходимо, конечно, учитывать и то, что сделано в этой области мировой наукой. Некоторые соображения по этому вопросу находим в одном из последних изложений религии Аполлона, именно у М. П. Нильссона в его «Истории греческой религии» (Nilsson Martin Ρ. Gesch. d. griech. Relig. Mtinch., 1941. I. Стр. 527—532).

Аполлон всеми и всегда считался наиболее греческим богом, наиболее типичной фигурой для всей античной мифологии. Это, конечно, так и есть. Однако, как было сказано выше, отсюда еще нельзя делать никаких выводов относительно прошлого аполлоновской мифологии. Едва ли сейчас может поддерживаться старое мнение К. О. Мюллера, нашедшее для себя всеобщее распространение, что Аполлон является исконно дорийским божеством, т. е. тем самым — исконно греческим. Отдельные голоса о негреческом, и в частности малоазиатском, происхождении Аполлона раздавались в науке уже давно. Таковы работы А. Шенборна «О сущности Аполлона и о распространении его культа»[26] Ф. Велькера «Греческая мифология»[27], А. Буше–Леклерка «История божества в античности»[28]. Однако только после известной работы Виламовица об Аполлоне в журнале Hermes. 1903, XXXVIII, стр. 575 и сл. (ср. его же Der Glaube d. Hellen, 1931, I, 324 и сл.) стали всерьез говорить о малоазиатском происхождении Аполлона[29]. Виламовиц базируется на антагонизме между Аполлоном и греками у Гомера, что действительно бросается в глаза. Это соображение делает точку зрения Виламовица достаточно убедительной.

Концепция Виламовица далеко не была встречена всеми одобрительно. Среди противников Виламовица укажем О. Керна («Греческая религия»)[30], Е. Зиттинга («О греческих культовых именах»)[31], Е. Бете («Аполлонэллин»)[32] и Дж. Скотта[33]. В защиту Виламовица высказался Нильссон. Однако он, с одной стороны, оспаривает выведение Аполлона из Ликии, а с другой стороны, указывает на его еще более отдаленные корни.

Аполлон у Гомера изображается всегдашним покровителем троянцев. Греки же если его и признают, то больше испытывают перед ним страх, и он для них deinos theos — «страшный бог». В этом эпитете deinos соединяется представление о величии и неимоверной силе с ужасом перед чуждым и неведомым демоном.

Важно отметить большую оригинальность и самого культа Аполлона в Греции. Культ этот распространился повсеместно, но специально аполлоновских праздников было мало. Известны знаменитые празднества в Дельфах, на Делосе, Аполлона Птойского в Беотии, Аполлона Теоксения в Пеллене, Аполлона Паррасия в Аркадии, Аполлона с Артемидой в Сикионе. Аполлоновский культ часто появлялся на месте того или иного древнегреческого культа, оттесняя его, но заимствуя из него много существенных черт. Можно думать, что Аполлон пришел в Грецию именно со стороны и что он оттеснил многих старогреческих богов и героев, но не смог уничтожить их окончательно и создать такое же количество своих собственных праздников.

Совсем другую картину в этом отношении представляет собой как раз Малая Азия, где культ Аполлона очень древен и где с давних пор были его знаменитые оракулы. На Делосе же и в Дельфах, как это усиленно подчеркивают соответствующие мифы, Аполлон всегда мыслился пришельцем со стороны. Также и экстатическая мантика (прорицания) оракулов Аполлона издавна процветала именно в Малой Азии. Аполлон принес с собой из Малой Азии почитание седьмого дня каждого месяца, в то время как обычное греческое празднование каждого месяца происходило в полнолуние. Но Передняя Азия, конечно, не была колыбелью этого седьмого дня. Нильссон указывает на то, что в Передней Азии это почитание седьмого дня могло развиться только благодаря влиянию Вавилона, где как раз издавна очень тщательно соблюдался лунно–солнечный календарь и где впервые были произведены точные наблюдения над движениями небесных тел. Происхождение этого седьмого дня из источников чисто греческих было бы необъяснимо. Этот седьмой день соединялся с ритуалом разного рода очищений и чародейств, которые, конечно, в мифологии и культе Аполлона играли роль гораздо раньше, чем то или иное мифологическое о них повествование. Даже пеан, знаменитая победная и хвалебная песнь в честь Аполлона, первоначально имела, по Нильссону, чисто магическое значение, как песнь, сопровождавшая ритуал очищения и исцеления.