Мой нежный граф - Адель Эшворт

Джейн не пожелала отступить или отвернуться, слушая частое дыхание графа и гулкий стук собственного сердца. Никогда в жизни ей так не хотелось доказать свою правоту.

— Я знаю о вашей матери, Уэймерт, — осторожно призналась она. — Я все знаю.

Только через минуту Брент окончательно понял, на что она намекает, но Джейн сразу уловила этот момент, потому что граф внезапно замер.

— А Кэролайн? — глухо вырвалось из его горла.

Джейн обняла себя за талию, собираясь с духом.

— Нет, и я никогда ей не скажу. Правда не только шокирует Кэролайн, как она шокировала меня, но, учитывая теперешнее положение вещей, просто уничтожит ее. — Понизив голос до едва слышного шепота, она смело предостерегла: — Тайны, которые берут с собой на брачное ложе, могут приводить к опустошительным последствиям, лорд Уэймерт. Теперь-то вы это знаете. Но мне кажется, что страшнее вашей лжи между вами еще не было.

Джейн умолкла, ожидая ответа, но граф ничего не говорил, ничего не делал. Просто смотрел на горящие языки, будто завороженный мерцающими узорами загустевших синего и желтого света и уютом их обволакивающей теплоты. Он слышал ее, понимал весь подтекст ее слов, но, кроме частого дыхания и судорожных сглатываний, не видно было никаких признаков, что сказанное как-то на него повлияло.

Наконец Джейн повернулась и решительно пошла к креслу, чтобы забрать перчатки. Она сделала все, что в ее силах, но графа нельзя было заставить уступить жене, которая, как ему казалось, предала его. Пусть даже с точки зрения логики его чувства были необоснованны. Это уже не в ее власти. Их будущее с Кэролайн теперь в его руках.

— У вас три дня, — мягко предупредила Джейн. — Если хотите ее вернуть, думаю, вы знаете, что вам надо делать.

Она смолкла в ожидании. Потом, не услышав ни слова в ответ, не заметив хотя бы движения, Джейн понурила голову, признавая свое поражение, и неслышно направилась к двери.

— Благодарю, что уделили мне время. Не провожайте, я сама найду выход.

Услышав эти последние, вежливые слова, граф смягчился. В мертвой тишине Джейн явственно расслышала тихое проклятье.

Она резко обернулась на звук этих приглушенных слов, и почти так же молниеносно разительно изменилось поведение графа. Он стоял очень прямо, в официальной, чопорной позе, сцепив за спиной руки и по-прежнему не сводя глаз с камина.

Потом он спокойно проговорил:

— Я был бы признателен вам за помощь, Джейн.

Никогда еще восемь слов, произнесенных обыденным, ровным тоном, не сражали ее такой мощной волной облегчения.

— Что я могу сделать?

— Мне нужен завтрашний день, — тихо, задумчиво промолвил он, — но сможете ли вы устроить так, чтобы в четверг она пришла в теплицу одна?

Джейн крепко сжала перчатки и закусила губу, чтобы не улыбнуться. Она поняла, что задумал граф.

— В котором часу?

— В три?

— Безусловно. — Она помедлила в нерешительности. — Передать ей что-нибудь?

— Не говорите ей ничего, — поспешил буркнуть он. Потом смягчился и посмотрел в пол. — Говорите все, что необходимо, лишь бы она пришла туда, но не больше.

Джейн не смогла больше сдерживаться и расплылась в широкой, довольной улыбке.

— В четверг, в три часа Кэролайн будет в теплице.

Брент громко выдохнул и пальцами обеих рук взъерошил волосы.

— С тех пор, как я женился на вашей сестре, я понял две вещи. — Он повернулся лицом к Джейн. — Во-первых, никогда нельзя недооценивать ум дочерей барона Сайзфорда.

— А во-вторых? — спросила Джейн, и в глазах у нее заплясали огоньки.

Брент фыркнул и покачал головой, приподняв уголок рта в легкой усмешке.

— Землю унаследуют не кроткие, а женщины. Я уверен в этом, как ни в чем другом.

Джейн рассмеялась и кивнула.

— Всего доброго, лорд Уэймерт.

— Всего доброго, сударыня.

Глава двадцать третья

Брань была не в ее характере, и такие сочные эпитеты никогда не входили в привычный словарь Кэролайн. Но в последнее время она ловила себя на том, что придумывает подходящие красочные выражения, которыми могла бы описать своего высокомерного поганца мужа.

День выдался прохладным и облачным, хотя для февраля довольно приятным. Но за последний час небо потемнело до мрачного, дымчато-серого цвета, а воздух сделался почти неестественно неподвижным.

Затишье перед бурей.

Кэролайн не желала заходить в дом, но, чтобы попасть в теплицу, необходимо было пересечь земли рядом с южной стеной. С достоинством и страстной мольбой к Господу, чтобы тот сделал ее невидимой на час, она подала руку одному из лакеев, который как будто даже не узнал ее, вышла из экипажа и отправилась в короткое путешествие по лесу.

Кэролайн подозревала, что кто-то из сестер рассказал ее мужу, что она еще не уехала из Англии, но это не имело особого значения, и она, вероятно, так и не узнает, кто. Важно было то, что, по словам Джейн, Брент сегодня на весь день уехал в Лондон и потребовал, чтобы в его отсутствие она вернулась за старыми бумагами, которые этот идиот нашел в теплице и даже не счел нужным ей отослать. Как видно, время его не смягчило.

Подавив первое за долгие недели желание расплакаться, Кэролайн опустила голову и решительно зашагала к лесу.

Довольно горевать и злиться. Нельзя падать духом, нужно оставаться сильной, ибо она беременна его ребенком и завтра уезжает на другой конец земного шара.

Слава Богу, беременность сделала ее раздражительной, а не скорбной.

Она уже обожала ребенка, и это ее немного удивляло. Кэролайн никогда особенно не хотела детей, но теперь, когда в ней рос этот малыш, при одной мысли о дурацких требованиях Брента она вскипала от негодования. Когда ребенок появится на свет, только сам Господь сможет вырвать его у нее из рук. Бренту придется перерезать ей горло, если он захочет забрать своего сына и выбросить ее из его жизни. Как ни печально, но, зная, как теперь относится к ней муж, Кэролайн почти боялась, что он задумается над этим.

Ей также досаждало, что при таких темпах, какими растет сейчас ребенок, через шесть месяцев она будет похожа на кита. Конечно, маленький рост и изящная фигура не помогали скрыть живот и ее беременность уже начинала бросаться в глаза, хотя, даже если зачатие произошло в первую брачную ночь, с ее начала не могло пройти больше тринадцати недель. Вероятно, она вынашивает собачий приплод.

Вот и поделом заносчивому глупцу. Пусть его наследником будет щенок. А когда тот нагло сделает лужицу на туфли великого графа Уэймерта, быть может, его сиятельство соблаговолит отдать своего отпрыска под ее опеку.