Тёмные самоцветы - Челси Ярбро

Ракоци, не желавший зависеть от капризов московской погоды, превратил часть своей конюшни в некое подобие европейской оранжереи, приказав разобрать над ней крышу и установить вместо нее рамы, затянутые промасленным пергаментом, пропускавшим солнечные лучи. В расставленных вдоль стен кадках и конских кормушках, щедро наполненных черно- и красноземом, пустили побеги молодые растения, жадно стремящиеся к приглушенному верхнему свету. На ночь рамы с пергаментом накрывали сколоченными из досок щитами, и слуги с неудовольствием выполняли эту работу, несмотря на солидный прибавок к обычному вознаграждению за труды.

Четверо хмурых малых, осторожно спускавшиеся с крыши, думали только об ужине и в наступающих сумерках не заметили, как мимо них в конюшню проскользнула их госпожа. Ксения шла с гордо вздернутой головой, но глаза ее были тревожны.

Ракоци, разжигавший масляные светильники, приостановился и внимательно посмотрел на нее, ничем не показывая, что удивлен нежданным визитом.

— Входите, Ксения Евгеньевна, — сказал он приветливо. — Если позволите мне продолжить, здесь станет намного светлее.

Она стояла в проходе, озадаченная увиденным, потом выдохнула:

— Как тут хорошо!

— Благодарю, — сказал Ракоци, возвращаясь к светильникам. — Я еще не закончил всего, но сделана уже добрая половина.

— А они говорят… — начала было Ксения, но запнулась.

Они! Вечно — они. Ракоци внутренне передернулся.

— Что же? — спокойно спросил он.

На щеках ее вспыхнул румянец.

— Что у вас тут… — Она замолчала опять.

— Кладбище? — Ему удалось замаскировать иронией горечь.

Ксения красноречиво потупилась, потом прикоснулась к листьям тимьяна и наклонилась, чтобы вдохнуть их аромат.

— Вы устраиваете здесь сад?

Ракоци усмехнулся.

— Можно сказать и так. — Скорее, землехранилище, добавил он про себя. Все лучше, чем прятать карпатскую землю в дубовых ящиках и кожаных сундуках, разжигая и так уже сделавшееся назойливым любопытство прислуги.

— Разве это не сад? — спросила она, склоняясь над кадкой, в которой росла молодая березка.

— Королева Англии или Папа Римский определенно согласились бы с вами. Я же — алхимик, и эти растения нужны мне больше для дела, нежели для услаждения глаз, — произнес он мягко, раздумывая, что же заставило ее прийти на задворки, где русским боярыням вообще не пристало бывать. — Например, вон та ива, когда подрастет, позволит получать из ее коры средство для облегчения страданий от мышечных болей и лихорадки.

Она кивнула — скорее для того, чтобы показать, что слушает, — мало вникая в смысл его слов, и нахмурилась, глядя на ряд ушатов с сине-зелеными луковицеобразными всходами.

— Что это такое? Я видела нечто подобное… еще в детстве в деревне.

— Китайские маки, пока совсем юные, — пояснил Ракоци. — Когда они вызреют, из них можно будет готовить сироп для утоления боли при серьезных ранениях. У меня он был, но кончился, когда я вправлял Неммину перелом.

— Он очень страдал, — напомнила Ксения.

— А без снадобья мучился бы много больше, — спокойно возразил Ракоци, зажигая последний светильник и поворачиваясь. — Лекарство из анютиных глазок тоже хорошее средство от боли. Не столь сильное, как настойка из мака, но более действенное, чем ивовая кора.

Сделав еще шаг к нему, Ксения глубоко вздохнула.

— Ференц Немович, — сказала она, чуть помедлив. — Мне нужно поговорить с вами. Пожалуйста. Выслушайте меня. Я решила, что должна все вам сказать, хотя у меня были сомнения.

— Вот как? — Ракоци загасил свечу и поставил ее на бочонок с ламповым маслом. Его темные глаза потеплели.

Теперь, когда все внимание мужа было направлено на нее, Ксения снова заколебалась.

— Я… я давно ношу в себе это… с месяц, наверное… или больше… — Она отвернулась так резко, что край ее сарафана чуть было не опрокинул горшок с можжевельником. — Боже милостивый! Я так неуклюжа.

— Ничего страшного, — ласково произнес он. — Продолжайте, прошу вас.

— Я пыталась сказать вам все это и раньше, но вы были заняты или… были со мной… и я… и мне не хотелось… — Она всплеснула руками. — Это так скверно, что я…

Ракоци потянулся и тронул ее за плечо.

— Не стоит так мучиться, Ксения. Успокойтесь. Я вас не съем. Говорите.

Она — опять резко — повернулась к нему, но держалась по-прежнему на расстоянии.

— Да, ведь вы так добры… а я… я неблагодарная дура. Не понимаю, отчего вы не бьете меня. Но неустанно благодарю за то Господа и Пречистую Деву.

На этот раз отвернулся он.

— Я слишком хорошо знаю, что такое побои. И повторяю, что никогда не причиню вам зла.

— Вы можете и передумать. — Голос Ксении задрожал. Она глубоко вздохнула. — Я и сама на вашем месте не снесла бы предательства в своем доме.

Несмотря на большое желание утешить ее, ему захотелось узнать, что же она натворила.

— Если моего слова вам недостаточно, вот мой стилет. — Ракоци ощупью нашел на поясе ножны. — Я дам вам его, чтобы вы в крайнем случае смогли от меня защититься. — Он потупился, поймав ее изумленный, испуганный взгляд. — Простите, Ксения. Это шутка. Неуместная шутка.

Его смущение подбодрило ее, она выпрямилась и расправила плечи.

— Я сделала одну вещь… полагая, что в ней ничего нет дурного. Я рассудила, что тот, кто просит меня о ней, не стал бы просить, если бы в этом было что-то неправильное. Возможно, я и сглупила, но сделанного не воротишь. А теперь мне все кажется, что я обманулась и что я перед вами грешна, против собственной воли. Я ведь совсем не хотела вас подвести. Мне сказали, что к вам это отношения не имеет. Я, возможно, плохая жена, Ференц Немович, но я никогда бы не пошла бы на то, что посчитала бы опасным для вас. Никогда. Ни за какие блага, ни даже за все радости рая. — С каждой фразой она отступала на шаг и, замолчав, замерла в отдалении.

Тревога, которая в нем шевельнулась, не нашла отражения на лице Ракоци. Голос его звучал по-прежнему мягко.

— Что же вы сделали, Ксения?

Она всплеснула руками и вновь свела их в замок.

— Мой дядюшка попросил меня рассказать ему о Юрии. О том слуге, которого вы отослали к…

— Я знаю, о каком Юрии вы говорите, — прервал он ее.

— Да. — Ксения судорожно вздохнула. — Да, Анастасий Сергеевич хотел знать, почему его отослали к иезуитам. Он все выяснял, не сделали ли вы это, пытаясь примириться с отцом Погнером, но я ответила, что мне это неведомо. — Она прошлась по импровизированному питомнику, рассеянно оглядела маки, потом подошла к кадке с аконитом и, обогнув большой раскрытый дорожный сундук с землей и торчащим в ней садовым совком, вернулась на место. — Он сказал, что польское посольство настроено против вас и что отец Погнер обвиняет вас в ереси. Это правда?