Тайны йога-центра - Виктор Корнеев

Услышав из уст инспектора эту фамилию, банкир от неожиданности даже вздрогнул.

— Как, какие улики? Я решительно ничего не понимаю, господин инспектор. И почему вы вдруг назвали меня Голифаксом?

— Простите, у меня, к сожалению, сейчас очень мало времени, и приехал я по срочному делу. Вот ознакомьтесь, пожалуйста, с этими материалами.

Виджей протянул собеседнику папку, захваченную им из сейфа. Банкир взял папку, быстро ее перелистал, а затем углубился в чтение. По выражению его лица инспектор старался определить возможную реакцию и, исходя из этого, построить свои дальнейшие действия.

Для банкира отчет Агарвала о поездке в Анандпур и фотографии сначала казались чем-то нереальным — как будто он читает детективный роман. За почти 30 лет он уже свыкся с мыслью, что все происшедшее тогда, таким же вот, как сейчас, дождливым декабрьским днем, так и останется их с отцом тайной. Тем более что в случившемся он не видел за собой никакой особой вины, а просто роковое стечение обстоятельств.

Он вспомнил себя 16-летним юношей, подавленным тем, что его из-за маленького роста все еще принимают за 10-летнего мальчика. В ту ночь дождь лил, вот как сегодня. Частые раскаты грома приближались все ближе и не давали ему заснуть. Лежа, он считал секунды между отблеском молнии и следовавшим за этим с некоторым запозданием ударом грома. Наконец, когда это занятие ему надоело, он встал с кровати, подошел к окну флигеля. Все окна в хозяйском особняке были темными, и только в одном, в окне кабинета Франклина Смита, горел огонь. Мальчик увидел фигуры, мелькнувшие в окне, одна из которых принадлежала, несомненно, отцу. В этот момент оттуда раздался резкий звук, похожий на разрыв хлопушки, и фигура отца метнулась в глубь комнаты. Затем минуты через три мальчик увидел, как отец перебегает лужайку, отделявшую флигель от хозяйского дома. Он отпрянул от окна, мимо которого тут же пробежал отец. Хлопнула входная дверь, а потом дверь в комнату отца, и все затихло. Мальчик припал ухом к стене, ему показалось, что там плачет его отец.

И здесь раздался чей-то истошный вопль: «Пожар!» Мальчик вновь подбежал к своему окну — из окна кабинета, где недавно он заметил отца, вырвались мощные языки пламени. Ветер подхватил их, и они, несмотря на ливень, начали лизать крышу дома.

Со всех сторон к дому, не обращая внимания на все усиливающийся ливень и раскаты грома, побежали люди. Дождь помог затушить пожар, но кабинет Смита сгорел почти полностью. Самого же хозяина нашли наполовину обгорелым в углу комнаты, рядом с ним лежал пистолет. Приехавший на следующее утро следователь, опросив Голифакса и других слуг в доме, установил, что хозяин покончил жизнь самоубийством, а пожар произошел то ли от непотушенной трубки, то ли от разлитой им керосиновой лампы.

Заметив, как лицо банкира вдруг приняло какое-то отсутствующее выражение, инспектор понял, что сейчас творится в его душе. По опыту он знал — редкие люди уносят с собой свою тайну. Даже отпетые преступники, для которых признание в совершенном ими могло стоить им жизни, не выдерживали и через много лет рассказывали все, что с ними произошло. «Интересно, — подумал инспектор, — что за тайну или, как англичане это называют, скелет в семейном шкафу хранит банкир».

Но Виджей решил не беспокоить банкира, пока он сам не заговорит. И ждать ему пришлось недолго — видно, долго носил в себе свою тайну этот уже немолодой, добившийся многого в жизни человек.

— Я навсегда запомнил день после пожара, в котором погиб отец Бенджамина. Мне тогда показалось, что он, как и дождь, продолжавший лить как из ведра, никогда не кончится, — начал свой рассказ банкир. — Мой отец находился в странном состоянии — то и дело с ним случались какие-то припадки, он подолгу лежал без движения на диване. Даже следователь был вынужден долго ждать, пока отец наконец успокоится и сможет дать хоть какие-нибудь показания. Я был удивлен таким его поведением, так как обычно он был всегда подтянут и сдержан. Правда, странности у него начались давно, сразу после гибели моей матери во время погрома. Тогда мы бежали из Восточной провинции и нашли приют у Смита, где я очень подружился с Вилли — мы ведь были одногодки.

Моя мать была очень религиозна, она и погибла со Священным писанием в руках. Отец же после этого стал просто ненавидеть все, что было связано с церковью. Накануне я случайно узнал, что он вступил в «Ананда Марг» и по ночам ходит на их сборища, однажды он попытался увлечь идеями тантризма и меня, но это ему не удалось — слишком свежи были уроки Библии, которые давала мне мать. Я понял, что с отцом случилось сильное нервное потрясение, уложил его в постель, дал снотворного, а сам вернулся в дом, где меня ждал мой приятель — Вилли Смит, который тоже был в ужасном состоянии, потрясенный смертью своего отца. — Банкир сделал небольшую паузу, налил себе в стакан виски и, не разбавляя, жадно выпил. — Не знаю почему, но мы с ним подружились с самых первых дней после нашего с отцом приезда в Анандпур. Мы были очень разные, и это, наверное, притягивало нас друг к другу. Я знал, что на следующий день Вилли должен был по настоянию отца уехать в Англию, в семью своего брата Бенджамина, чтобы готовиться к поступлению в колледж. Мы еще накануне договорились — и его отец дал свое согласие на то, что я поеду провожать Вилли до самого парохода. Я уже смирился с отъездом Вилли, мы условились переписываться, а через год надеялись встретиться, когда он приедет на рождество в Анандпур. Но сейчас, после столь трагической смерти его отца, все могло измениться, мы могли расстаться навсегда.

Вилли, мой отец, шофер Джеймс и я выехали из Анандпура рано утром. Дождь прекратился, но путь, учитывая состояние дороги, размытой дождями, и продолжавшиеся беспорядки, предстоял нелегкий. И наши опасения быстро подтвердились. Уже на первом перевале был такой туман, что нам пришлось свернуть с дороги и остановиться. Мы с отцом вышли из машины. Отец прошел вперед и сразу же исчез, словно растворился в густом тумане. Минут через двадцать отец вернулся. Он был, как мне бросилось в глаза, какой-то очень возбужденный. Начал говорить, что надо потихоньку двигаться вперед, чтобы преодолеть перевал, — он пойдет впереди машины, а я сзади. Джеймс включил мотор, и мы двинулись вперед.

Но мы не одолели так и ста метров, как я заметил, что отец вдруг сделал шаг в сторону, а сам махнул рукой Джеймсу — поезжай, мол, вперед. И здесь на моих глазах машина, чуть проехав вперед, куда-то нырнула и исчезла. Наступила ужасная тишина. Только через несколько секунд где-то внизу раздался сильный удар. До моего сознания дошло, что машина, вероятно, упала в пропасть. Я закричал, но тут подошел отец и крепко обнял меня. Так мы, обнявшись, шли метров двести, пока не дошли до будки смотрителя перевала. Туман стал постепенно рассеиваться, и отец упросил водителя рейсового автобуса взять нас до ближайшего города, где он нанял машину до порта. Я ничего не мог понять — зачем и куда мы едем?

Наконец в порту, где уже готовился к отправке в Англию огромный пароход, отец объяснил мне, что теперь я должен стать Вилли, его все равно уже не вернешь, а для меня это единственный шанс получить образование. Отец был уверен, что никто в Лондоне не знал Вилли, и поэтому мне без труда можно будет год-другой пожить под его именем, окончить колледж, а затем — видно будет. Он так меня умолял уехать, заклинал памятью матери, что я не выдержал и сдался. Через три недели я благополучно добрался до Лондона, где меня встречали Бенджамин и его мать.

Первые дни в Лондоне были самыми тяжелыми в моей жизни. Я знал, что Вилли похоронен в Анандпуре под моей фамилией, и сначала не мог смотреть в глаза Бенджамину и его матери, старался избегать встреч с ними и был рад, когда в сентябре меня отправили наконец в Брайтон в частный колледж. Постепенно я стал привыкать к своему новому имени и, чтобы забыть прошлое, с головой ушел в учебу.

В первый год моего пребывания в Англии мне удалось на рождество и пасху остаться, сказавшись больным, в Брайтоне, хотя все мои сокурсники с радостью отправились на каникулы по домам, но на летние каникулы я был вынужден уехать в Лондон. Правда, я тогда уже несколько привык к тому, что я — Вилли Смит, но потом, через неделю после моего приезда из Брайтона, я два месяца жил в Лондоне в ожидании неминуемого разоблачения. — Банкир откашлялся и сделал еще несколько глотков из стакана, а затем продолжил: — Все началось с письма от Луизы — нашей экономки, которая была очень привязана к Вилли. Она и раньше присылала в Лондон письма и открытки, но я, естественно, ей не отвечал, так как опасался, что она может знать почерк Вилли. Но в этом письме она сообщала, что намерена приехать в Лондон в конце июня и уже заказала билет на пароход. Все это время до середины июня я был как на иголках и уже подготовил план бегства в Южную Америку, куда меня брали матросом на грузовое судно, как совершенно неожиданно пришло письмо от викария, в котором он сообщал, что Луиза накануне ее отъезда в Англию была зверски убита, а мой отец после этого окончательно свихнулся, и его пришлось поместить в психиатрическую больницу.