Бумер-2 - Андрей Троицкий

— Слушай, — Китай тронул Дашку за плечо и вложил в ее ладонь паспорт, в котором лежала сложенная вчетверо справка об освобождении Кота. — Вот ксива того мужика. Может, захочешь выпить за помин его души. Или как. Не нужна, так выброси. А так можешь по паспорту взять в магазине какую-нибудь электронику в кредит. И продать за полцены. Покупатели быстро найдутся. Однажды я по паспорту одного торгаша взял в разных магазинах телевизор, стерео систему и два дорогих ноута.

Дашка, не развернув паспорт, сунула его во внутренний карман ветровки, села за руль, хлопнув дверцей, повернула ключ в замке зажигания. Движок, кажется, потянет. Без колес ей никак нельзя, а попиленный «нисан» лучше, чем ничего. Дашка опустила боковое стекло и, глядя на Китая снизу вверх, сказала:

— Хрен с тобой. Покатаюсь пару дней. А там видно будет.

Машина медленно тронулась с места, по дороге, присыпанной гравием, покатила к распахнутым воротам. Китай, удовлетворенный тем, что дипломатические переговоры завершились быстро и, главное, в его пользу, вернулся к столу, присев на скамейку, щедро плеснул в чашку кипятка и долил коньяка на палец.

Дашка доехала до ворот, когда рука сама потянулась к паспорту. Она тормознула, включив верхний свет, перевернула пару страниц, слюнявя палец. Все-таки интересно, кем был по жизни тот фраерок. Так-так, Виталий Елистратов, прописан в Питере, женат. Странно все это. За какой надобностью занесло этого парня в их края? Что он тут искал? Свою любовь? Или свою смерть? Но в паспорте о таких делах ни фига не пишут.

На колени вывалилась сложенная бумажка, истертая на линиях сгибов. А это что за хрень? Справка об освобождении, выданная ИТУ номер неразборчиво Шубину Николаю Сергеевичу, в том, что он освобождается… Начальник колонии такой-то, подпись и круглая колотушка. Дашка трижды перечитала короткий текст. Минуту сидела, закрыв глаза и опустив руки.

Услышав рев движка, Китай повернул голову назад, в изумлении раскрыл варежку и забыл ее закрыть. Вспыхнули огни стоп-сигналов, «скалик», дав задний ход, помчался обратно на полном газу. Чашка дрогнула в руке, кипяток расплескался по брюкам, обжог безволосые ляжки. Китай вскрикнул от боли, приподнялся, и выплеснул остатки кипятка на ноги, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы боли. И застыл, парализованный животным страхом.

Дашка, кажется, хотела припечатать его задним бампером к дубовому столу, но в последнее мгновение, передумав, дала по тормозам. «Скалик» остановился в сантиметре от скамейки. Девчонка выскочила из машины, рванулась к Паку, сграбастала его за лацканы пиджака.

— Где он? — проорала она в лицо Китая.

Пак промычал что-то невразумительное. Секунду назад он чуть было не попрощался со своей грешной жизнью, и теперь искренне не понимал, чего добивается эта стерва.

— Слышь, ты, козел сраный, где вы его высадили?

— Даш, ты чего, первый раз в теме? — пробормотал Китай, он боялся, что Дашка схватит со стола увесистый чайник и навернет его по репе. — Там где высадили, нас уже нет. И такие места я на карте не отмечаю. Не знаю, кум он тебе или сват, но роиться там не советую.

Привлеченные криками и разговором на повышенных тонах, из темноты появились Миха и Вася Рослый. Не понимая, по какому поводу кипеш, они переглядывались и пожимали плечами. Дашка со всей силы толкнула Китая ладонью в грудь, он едва устоял на ногах. Развернувшись, она шагнула к машине, упала в водительское кресло и газанула так, что мелкий гравий и земля фонтанами полетели из-под колес.

Китай, шмыгая носом, тер грязноватой тряпкой промокшие штаны.

— Вот же лярва, — шептал он. — Такой костюм испортила. Шалашовка. Поганка вольтанутая. А я ей, дурак, «скалик» отдал.

Последние два дня в Москве стояла гнетущая жара, и свежий утренний холодок показался Жоре Бубнову подарком судьбы. Он вышел из подъезда старого дома в районе Сухаревки ровно в девять тридцать утра. Одетый в серо-бежевый летний костюм и плетеные мокасины, он полной грудью поймал дуновение ветра и с наслаждением глотнул воздуха, еще не отравленного бензиновыми выхлопами. Впереди масса дел, и среди них есть приятные. После обеда ему уделит внимание одна особа, благосклонности которой он добивался уже вторую неделю, извел кучу денег и времени. И в награду за терпение готов получить свой бонус.

Пешеходов и проезжающих мимо машин не видно. Бубен сообразил, что легче поймать тачку у метро и двинул вверх по переулку, когда навстречу из-за поворота выехала «девятка». Бубен уже поднял руку, чтобы проголосовать, но машина, резко тормознув, заехала колесами на тротуар, преграждая ему путь. Жора, легко и артистично, развернулся на каблуках и, ускоряя движение, зашагал в обратную сторону, хорошо понимая, что уйти ему не дадут. И хрен с ними. Он даже насвистывал себе под нос легкомысленный мотивчик популярного мюзикла, потому что серьезных неприятностей от встречи с ментами не ждал.

Другая машина, стоявшая у кромки противоположного тротуара, сорвавшись с места, отрезала путь к отходу с другой стороны. Два оперативника в штатском выскочили из салона, сверху прибежали еще двое. Через несколько секунд Жора, уперевшись ладонями в капот машины и широко расставив ноги, ждал, когда закончится шмон и можно будет перейти от формальностей к делу.

На капот выложили ключи, пухлый бумажник, пачку сигарет и крошечный пластиковый пакетик с белым порошком. Всегдашний ментовской фокус. Неизвестно откуда взявшиеся понятые, баба с мужиком, по виду ханыги, которым менты пообещали хорошую опохмелку, кивали головами, когда опер растолковывал им, что находится в карманах задержанного. Подмахнув протокол, эти персонажи заспешили к магазину, а Бубна заткнули на заднее сидение «девятки», с двух сторон опера сжали его крепкими плечами, в довершении всего заковали в наручники. И приказали опустить голову на колени.

Минут сорок ехали неизвестно куда, наконец тормознули во дворе какого-то незнакомого дома, похожего на огромный высохший колодец. Жору подхватили под руки, спустили в подвал, на двери которого висела табличка «опорный пункт милиции», потащили дальше по длинному коридору. Еще не зная, что произошло и какую поганку ему станут клеить, Бубен решил, что дело дрянь. Его привезли даже не в районное отделение внутренних дел, а в эту поганую дыру, значит, разговор будет не из приятных. И не поймешь, что на уме у ментов.

Устроившись на привинченном к полу табурете, Жора попросил снять с него браслеты и старший по группе выполнил просьбу задержанного. И сказал своим парням, чтобы вышли на воздух, пусть один Хомич останется.

— Меня зовут Иван Павлович Ерохин, капитан, — представился старший оперативник. — Честно говоря, я никогда карманников не брал. Всю жизнь занимаюсь серьезными делами. Ну, что ж… Раз такое дело, раз у нас состоялась первая встреча, давай знакомиться, Бубнов.

Капитан протянул руку для пожатия. Бубнов, никогда не ручкался с ментами и был удивлен изысканно вежливым обращением. Поднявшись с табурета, он протянул свою ладонь гражданину начальнику. И в следующее мгновение получил такой удар кулаком в лицо, что, перелетев табурет, отказался у противоположной стены.

Рядом со своим носом он увидел чужой начищенный до блеска башмак и получил подметкой по носу. Жора вскрикнул от боли, кто-то навернул его по ребрам. Ерохин поставил каблук тяжелого ботинка на растопыренную ладонь, надавил на пальцы до костяного хруста. Когда Жора закричал, ударил его коленом в лицо. Бубен решил, что его забьют до смерти, молча и остервенело. Или превратят в никчемного инвалида, который без посторонней помощи не сможет завязать шнурки на ботинках.

Он не был трусом и мог пережить боль, но сама мысль о том, что менты раздавят каблуками башмаков суставы пальцев, казалась ему нестерпимой. Это страшнее боли. Ведь он навсегда лишится всего, чего имел: своего уникального ремесла и весьма приличной, даже красивой жизни, к которой успел привыкнуть. Еще раза три-четыре ему въехали по морде и в грудь, на том экзекуция закончилась. Опера, плюнув на пол, вышли в коридор, лязгнула задвижка и наступила тишина.

В следующие полчаса Жора сумел привести себя в божеский вид, остановил кровь, сочившуюся из носа, стер платком грязные полосы с физиономии, поправил вырванный рукав испорченного пиджака и пересел с бетонного пола на табурет.

В эту минуту порог комнатенки переступил мужик в цивильном костюме, расстегнув портфель, даже не взглянув на Жору, стал молча раскладывать на столе никчемные бумажки. Жора сжался на табурете, узнав в этом хмыре мента, который накануне вытряхнул его из троллейбуса и отобрал мобильник за четыре сотни баксов. Сейчас этот хмырь назовет себя по имени, предложит познакомиться, протянет руку… И жестокое избиение пойдет по второму кругу.

Но Стас Азаров, позабыв про бумаги, стал молча раскачиваться на задних ножках стула, будто только за этим сюда и пришел. Утомившись этим занятием, заговорил: