Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции - Глеб Сташков

Кирилл Владимирович 27 февраля предлагал свой Гвардейский экипаж в распоряжение Беляева и Хабалова, но, видимо, не слишком настойчиво.

Как видим, в день, когда войска переходили на сторону восставших, никто из великих князей не проявил мужества и настойчивости.

28 февраля Павел Александрович «шагал вдоль и поперек своего рабочего кабинета, нервно крутил усы»[466]. Достойное занятие. В четыре часа дня он был вызван к Александре Федоровне и получил «страшнейшую головомойку за то, что ничего не делал с гвардией»[467].

1 марта к Павлу и княгине Палей ворвались управляющий Царскосельским дворцом Путятин, секретарь дворцового министерства Бирюков и «юноша Иванов». На пишущей машинке «написали манифест, которым император даровал стране конституцию. Павел согласился, что ради спасения трона все средства хороши. Не до жиру, быть бы живу…»[468].

Манифест был составлен второпях и крайне неуклюже. «Даровался» какой-то абстрактный «конституционный строй», а председателю Думы поручалось «немедленно составить временный кабинет»[469]. От имени царя манифест должна была подписать Александра Федоровна. Но она отказалась. Тогда его подписал сам Павел. А «юноша Иванов» поехал в Петроград за подписями Михаила Александровича и Кирилла Владимировича. «Манифест 3-х» отослали в Думу, где он попал к Милюкову. «Они опоздали, и я сказал принесшим: это интересный исторический документ – и положил бумажку в портфель», – вспоминает Милюков[470].

В это время думцы уже боролись за власть с Советом рабочих депутатов. А Павел Александрович, проспавший революцию в Царском Селе, искренне верил в значение этого манифеста. «Если Ники согласиться на конституцию и подпишет наш манифест, народ и правительство угомонятся, – писал он 1 марта Кириллу Владимировичу. – Поговори об этом с Родзянко и покажи ему письмо»[471].

Кирилл действительно пошел в Думу поговорить с Родзянко. А заодно привел свой Гвардейский экипаж, чтобы передать его в распоряжение новой власти. Это произошло еще до отречения Николая II.

Впоследствии Кирилл Владимирович оправдывался: «Меня заботило только одно: любыми средствами, даже ценой собственной чести, способствовать восстановлению порядка в столице, сделать все возможное, чтобы государь мог вернуться в столицу. Правительство еще не стало откровенно революционным, хотя и склонялось к этому. Как я говорил, оно оставалось последней опорой среди всеобщего краха»[472].

В эмиграции противники Кирилла постоянно припоминали ему этот эпизод. Говорили, будто он явился в Думу, нацепив красный бант. Хотя первый революционный комендант Петрограда полковник Энгельгардт уверяет, что великий князь был одет по форме, а красные банты вообще появились на день или два позже[473]. Так что «красный бант Кирилла – элемент легенды»[474].

А вот красный флаг над своим дворцом великий князь все-таки вывешивал. Его видел французский посол Палеолог. О том же рассказывала шведскому историку Стаффану Скотту княжна Вера Константиновна.

Впрочем, я бы не преувеличивал мартовские грехи Кирилла Владимировича. 2 марта он пишет Павлу Александровичу: «Миша (Михаил Александрович – Г. С.) в ответ на мои мольбы держаться заодно с семьей увертывается, а сам тайком вступает в отношения с Родзянкой. И одному мне придется отвечать теперь перед Никой и отчизной за признание Временного правительства во имя спасения положения»[475].

Это правда. Переход на сторону мятежной Думы не красит Кирилла Владимировича. Но бездействующий в Царском Селе Павел Александрович и прячущийся у Путятина Михаил Александрович, по сути дела, ничем не лучше.

А теперь подумаем, были ли у трех великих князей основания, не щадя живота своего, биться за Николая II? Вспомним главы этой книги, посвященные морганатическим бракам. Вся троица – это как раз те великие князья, которых Николай II увольнял со службы, лишал содержания и высылал за границу в связи с их женитьбой. У них с царем давние счеты.

В эмиграции главным противником Кирилла Владимировича был Николай Николаевич. Именно его противопоставляли «изменнику» Кириллу.

Посмотрим на поведение Николая Николаевича в эти дни. Последним толчком, побудившим Николая II отречься от престола, стало, конечно, не известие о предательстве Кирилла. Он о нем еще и не знал. Это были телеграммы от командующих фронтами. В том числе от командующего Кавказским фронтом Николая Николаевича. Великий князь «коленопреклоненно» молил царя отречься: «Другого выхода нет»[476].

Генерал Рузский рассказывал, что телеграмму Николая Николаевича «государь прочел внимательно два раза и в третий раз пробежал. Потом обратился к нам и сказал: “Я согласен на отречение, пойду и напишу телеграмму”»[477].

Отречение Николая II – большая и сложная тема. Существовал ли «заговор генералов» или все они лишь под влиянием обстоятельств решили, что царю нужно отречься? Не буду в это вдаваться.

Рассмотрим лучше другой вопрос. Известно, что сначала Николай II собирался отречься в пользу сына. Но в последний момент передумал и, «не желая расставаться с любимым сыном нашим», передал «наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу».

Вот что писал по этому поводу известный политик и юрист Владимир Набоков (отец писателя): «Наши основные законы не предусматривали возможности отречения царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаследия в этом случае… И так как, при таком молчании основных законов, отречение имеет то же самое значение, как смерть, то очевидно, что и последствия его должны быть те же, т. е. – престол переходит к законному наследнику. Отрекаться можно только за самого себя… Поэтому передача престола Михаилу была актом незаконным»[478].

Великий князь Сергей Михайлович говорил Милюкову, что «все великие князья сразу поняли незаконность акта императора»[479]. Лидер кадетов начинает фантазировать, будто Николай II нарочно так поступил, чтобы, когда смута уляжется, взять свои слова об отречении назад. Конечно, фантазии приват-доцента Милюкова, всю жизнь величавшего себя профессором, нас мало интересуют.

И все же остается загадкой – знал ли Николай II о незаконности акта отречения? Этого мы уже никогда не узнаем.

Вслед за Николаем II «отрекся» и Михаил Александрович. Ставлю кавычки, поскольку манифест Михаила никак нельзя назвать отречением. «Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего», – говорится в этом акте. Михаил призывает всех граждан подчиниться Временному правительству «впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».