Кровавые кости - Лорел Гамильтон

— У меня сегодня великодушное настроение. — Голос его был похож на голос засыпающего.

— Если бы вы не сидели голым в пенной ванне, вы бы предложили мне ответы на вопросы?

Он улыбнулся — быстрой знакомой улыбкой.

— Может быть, и нет, но если я должен удовлетворить ваше жадное любопытство, почему бы не совместить это с некоторым удовольствием?

— Удовольствием для кого?

— Для нас обоих, если вы согласны это признать.

Это замечание вызвало у меня улыбку, а я не хотела улыбаться. Я не хотела радоваться, что вижу его мыльного и мокрого. Я хотела бояться его — и боялась, но при этом я его хотела. Хотела провести пальцами по мокрому телу, коснуться того, что там под этой пеной. Я не хотела близости — этого я себе с ним даже представить не могла, но мне хотелось посмотреть, потрогать. И за это я на себя злилась. Он же труп; неужели то, что я этой ночью видела, меня не убедило?

— Вы хмуритесь, ma petite. Почему?

— Я спрашивала вас, не иллюзия ли те разложившиеся вампирши. Вы сказали нет. Я спросила вас, реальна ли ваша форма, и вы сказали «да». Вы сказали, что обе формы реальны.

— Это правда, — ответил он.

— И вы — разложившийся труп?

Он погрузился ниже в теплую пенистую воду, окунул руки, и над водой осталась только голова.

— Среди моих форм такой нет.

— Это не ответ.

Он поднял из воды бледную руку, держа ком пены, как снежок.

— Существуют разные вампирские способности, ma petite, вы это знаете.

— Какое это имеет отношение?

Он поднял вторую руку и стал перебрасывать пену с руки на руку.

— Янош и его две спутницы — вампиры другого типа, не такие, как я. Не такие, как большинство из нас. Они куда более редкие. Если вы когда-нибудь увидите меня в виде разложившегося трупа, это будет значить, что я окончательно мертв. Они могут разлагаться и формироваться снова, и потому их куда труднее убить. Единственный надежный метод — огонь.

— Вы мне добровольно выдаете кучу информации. Зачем?

Он опустил руки в воду, смывая пену. На теле остались следы пузырей.

— Может быть, я боюсь, что вы подумаете, будто то, что случилось с Джейсоном, могло бы случиться и с нами.

— Эту теорию мы никогда не проверим.

— Вы так уверенно говорите, — сказал он. — Ваше вожделение наполняет воздух, и вы все же искренне верите, что мы никогда не будем вместе. Как вы можете хотеть меня почти так же сильно, как я хочу вас, и в то же время так твердо верить, что мы никогда не узнаем тел друг друга?

На это я не могла найти нужного ответа. Я села у стены, подтянув колени к подбородку. Переместив пистолет поудобнее, я сказала:

— Просто мы не будем этого делать, Жан-Клод, никогда не будем. Я не могу.

Где-то в душе я об этом жалела, но далеко не всей душой.

— Почему, ma petite?

— Секс — это доверие. Чтобы иметь с кем-то близость, я должна ему доверять. Вам я не доверяю.

Он посмотрел на меня синими-синими глазами, сногсшибательно красивый и мокрый.

— Вы ведь говорите искренне.

— Да, — кивнула я.

— Я вас не понимаю, ma petite. Стараюсь понять, но не могу.

— Вы для меня тоже загадка, если это вас утешает.

— Нисколько. Если бы вы были женщиной, уступающей случайному капризу, мы бы давно уже были в постели. — Он вздохнул и выпрямился. Вода едва доходила ему до пояса. — Конечно, если бы вы были женщиной столь легкомысленной, я бы вряд ли вас любил.

— Вам нравится трудность, преодоление.

— Верно, но с вами дело не только в этом, поверьте мне.

Он наклонился вперед, подобрав колени к груди, ссутулив плечи. По его спине сбегали, исчезая в воде, белые шрамы. Немного, но достаточно.

— Откуда у вас эти шрамы на спине? Если они не оставлены освященным предметом, они должны были бы зажить.

Он приложился щекой к коленям, глядя на меня. Вдруг он стал с виду моложе, уязвимее, больше похожим на человека.

— Не тогда, когда раны получены до смерти.

— Кто вас порол?

— Я был мальчиком для битья у сына аристократа.

Я вытаращила глаза.

— Вы говорите правду?

— Да.

— И потому Янош сегодня ночью выбрал плети — напомнить вам о вашем прошлом?

— Да.

— Вы не родились аристократом?

— Я родился в лачуге с земляным полом, ma petite.

Я поглядела недоверчиво:

— Ну да!

Он поднял голову:

— Если бы я что-то придумал, ma petite, это было бы что-нибудь более романтичное, более увлекательное, чем французский крестьянин.

— Значит, вы были слугой в замке?

— Я был компаньоном единственного сына хозяев. Когда шили одежду ему, шили и мне. У нас был один учитель. Один инструктор верховой езды. Меня учили фехтовать, танцевать и вести себя за столом. А когда он вел себя плохо, меня наказывали, поскольку он был единственным сыном, единственным наследником древнего имени. Сейчас говорят о жестоком обращении с детьми. — Он снова лег в ванну, в теплую воду. — Жалуются на то, что детей шлепают. Люди понятия не имеют, что такое жестокое обращение. Когда я был мальчиком, родители ничего особенного не видели в том, чтобы выпороть ребенка лошадиной плетью за плохое поведение или избить до крови. Даже аристократы секли своих детей — это была норма. Но он был их наследником, единственным ребенком. Поэтому моим родителям заплатили и взяли меня в замок. Владелица поместья выбрала меня за красивое лицо. Когда вампирша, которая меня превратила в вампира, наложила на меня руки, она тоже сказала, что ее привлекла моя красота.

— Погодите!

Он повернулся ко мне, глядя в упор темно-синими глазами.

— Это великолепное тело и лицо — это же все вампирская иллюзия? Ведь таких красивых не бывает?

— Я вам уже говорил, что это не моя сила заставляет вас видеть то, что вы видите. По крайней мере далеко не всегда.

— Серефина сказала, что вы были мальчиком для всех вампиров, которые вас хотели. Что она имела в виду?

— Вампиры убивают ради еды, но других превращают в вампиров по многим причинам. Некоторые — ради денег, богатства, даже титула, ради любви, а меня превратили в вампира ради похоти. Когда я был молод и слаб, меня передавали из рук в руки. Когда я кому-нибудь приедался, всегда находился другой.

Я смотрела на него в ужасе.

— Да, правда. Если бы вы придумали историю, она была бы не такой.

— Правда часто бывает неприятной или противной. Вы этого не замечали, ma petite?

Я кивнула:

— Да. Серефина стара. Я думала, вампиры не стареют.

— Мы сохраняем возраст, в котором умираем.

— Вы знали Серефину, когда были молоды?