Песня для Корби - "Румит Кин"

Они стояли на совершенно пустынной площади, около старого бара, у крыльца которого ночевали несколько мотоциклов. Утро было совершенно тихим, только слабый ветер шуршал в мокрой траве и раскачивал жестяную вывеску над входом байкерской забегаловки.

– Ты знаешь, я не могу идти дальше, – услышал Корби собственный голос. – Это город моей музыки.

– Я вернусь, – обещал Андрей. – Как только научусь летать и делать другие вещи. И тогда мы отправимся дальше вместе.

Он улыбнулся. Они долго смотрели друг на друга, а потом Андрей пошел вперед по дороге. Он шел по обочине и сбивал кончиками пальцев капли росы с растущих у дороги колосьев. Восходящее солнце позолотило его волосы. Корби смотрел ему вслед даже тогда, когда фигурку друга уже нельзя было различить над линией горизонта. Солнце успело высушить полосу асфальта у его ног, когда он повернулся и направился назад, в свой преображенный город. Он улыбался и думал о том, что больше нет того места, где его мучила ужасная печаль. Он верил, что Андрей сделает все, как обещал, и однажды они снова будут стоять вместе у резных каменных зубцов на вершине бесконечно высокой белой башни и смотреть вниз, на зеленую гористую страну, лежащую под лучами незаходящего солнца.

Корби проснулся и увидел, что, как ему и приснилось, восходит солнце. Он бесшумно выскользнул из постели, включил ноутбук, открыл созданный Ником сайт. Страничка была просто оформлена: фотография Андрея в черной рамке висела посреди пустынного белого поля, под ней шли прощальные слова трех десятков людей. Корби промотал их все и набрал в окошке формы свой текст.

«Ты не умер. Ты продолжаешь свой путь. Дорога уходит вдаль. Над ней восходит солнце. И я верю, что мы все сделали правильный выбор. Спасибо тебе, друг».

Корби допечатал последние слова и несколько долгих секунд смотрел на то, как выглядит его послание. Он подумал, что те, кто не знал Андрея, сочтут его сумасшедшим, но это было неважно. Он отправил сообщение и закрыл глаза. Мысленно нашел своих друзей.

Ник уже встал. С банкой энергетика он сидел за компьютером и просматривал написанные за вчера программные коды. Он собирался поступать на математический.

Ара лежал в постели. Его взгляды сильно изменились за прошлое лето, и он пошел учиться в семинарию. Правой рукой он прижимал к себе учебник богословия, левой обнимал очередную возлюбленную.

«Я, наконец, написал на сайте Андрея, – подумал для них Корби. – Будет здорово, если вы прочитаете».

«Хорошо», – ответили друзья.

Корби встал из-за компьютера. «Тот, кто снится мне каждую ночь, не совсем я, – подумал он. – Он прошел через холод, одиночество и боль, которых не выдержит ни один человек. Он странствовал через темные вселенные и нашел места, где пребывают неспокойные души и тени. Он учился у них. Теперь мне предстоит учиться у него».

Он оглянулся и посмотрел на две гитары, который стояли на своих подставках у стены. Одна – Ирина. Другая – его. Теперь и уже навсегда. Модель IBANEZ GRGR121EX BLACK NIGHT. Он называл ее просто «Черная ночь». Под струнами на грифе маленькие желтые листья. «Скоро нам с тобой предстоит выйти на сцену, – подумал Корби, – с нашей первой собственной песней». И на мгновение ему показалось, что листья на грифе кружатся, как кружились опавшие листья над тропой, ведущей через мост к охотничьим угодьям «Белая Запь», и он снова ощутил, как склизкая рука из призрачной плоти с болью вытягивает что-то у него изнутри.

Ира смотрела, как он идет к ней, озаренный алыми лучами рассветного солнца. Растрепанные черные волосы, солнечные зайчики на белой коже. Он был гибким, тонкокостным, таким красивым. Он улыбнулся ей, но оставался странно серьезным и сосредоточенным. На мгновение он остановился, словно прислушиваясь к чему-то. Его бледное, целеустремленное лицо теперь было повернуто к ней в профиль. «Ангел или эльф», – подумала она. Озноб охватил ее всю, с ног до головы – даже пальцы, щеки, кожу под волосами на голове. Она не шевелилась, почти не дышала. Она поняла, что хочет его, но не могла нарушить то, что происходило у нее на глазах. Она стала скованной и беспомощной.

Корби наклонился к ней и поцеловал. Она приподнялась на кровати, подалась ему навстречу, скользнула руками вдоль его тела. Оно было очень холодным, как будто в нем все еще находились частички той ледяной стекловидной мерзости, которая висела между ним и Андреем. На какое-то мгновение она испугалась за него и за себя, но потом почувствовала, как напрягается его плоть, и забыла об этом, забыла обо всем.

Корби шел один по кладбищенской аллее. Дул ветер – свежий, порывистый, влажный. Небо пахло грозой.

Лист он увидел издалека, и сразу понял, что именно видит. Он осторожно подошел.

Лист, казалось, только вчера упал с дерева. Кленовый, желтый, с красной сетью прожилок. Поверхность перекладины под ним была чистая, но мокрая. Лист слегка трепетал на ветру, но не улетал. Шторм-листобой сорвал его, буря принесла сюда, дождь прибил к камню. Он отжил свой век, закончил свой путь, и все же шевелился, приподнимая уголки, тянул к небу свои остроконечные руки, пропитывался солнцем, прежде чем окончательно умереть.

Еще на мокрой поверхности камня лежал второй лист – бумажный. Неопрятный, желто-серый, словно вырванный из старой ученической тетрадки. Немного помятый. На нем – синие ряды рукописных строчек. Почерк неровный, многое перемарано. По виду это напоминало стихотворение.

Или текст песни.

Корби облизнул губы. Во рту у него пересохло. Чернила чуть поплыли от влаги, но он не сомневался, что сможет прочитать текст. Если возьмет бумагу в руки. Если… Он понял, что слышит свое слабое, прерывистое дыхание. Снова взглянул на кленовый лист. Когда его принесло сюда? Час назад? Сегодня ночью? Вчера?

Холодный запах ветра. Золото в лучах солнца. Клочок бумаги ценой в жизнь, смерть и то, что больше их обоих.

Его руки легли на мокрый камень. Ветер уже начал сушить влагу. Ему стало ужасно холодно. И больно. Но это все неважно. Нет.

– Это для меня, – тихо сказал Корби. Он услышал свой пульс. Частота ударов сердца нарастала, пока они не слились в единый, все застящий гул. Он посмотрел на бумагу и понял, что не хочет ее брать.

Но есть ведь и другая сторона.

Корби наклонился над листком.

Он был двойной. Текст продолжался на развороте, и даже на другой стороне. Корби взял его. Секунду он ждал, что что-то случится. Но листок просто трепетал на ветру. В нем не было ничего мистического, надписи не исчезали от угла падения солнечных лучей. И бумага на ощупь была самой обычной.

Глаза Корби выхватили самый цельный кусок. Теперь он точно знал, что это ему. Еще он подумал, что это ответ, объяснение, почему он продолжал приходить сюда, раз за разом. Но этот раз был последним. Он отпущен.

Он вдруг вспомнил маму, вспомнил, как они встречали Новый год всей семьей. Он, единственный и любимый ребенок, оказывался главным зрителем праздника. Мама говорила ему, чтобы он закрыл глаза, и вела в сказочную комнату, где уже стояла наряженная взрослыми елка. Он открывал глаза, и его ослепляли два десятка мигающих лампочек. Тысяча ленточек блестящей мишуры. Вспышки преломленного света.

Корби стоял с закрытыми глазами, чувствуя шершавую поверхность листа под пальцами, холод, запах грозы, и думал о том, что снова дорогой слепых вошел в волшебную страну.

Потом он открыл глаза и начал читать.