Степной рассвет - Георгий Юленков

— Меня радует уже то, что вы хотя бы, ни КБ Ильюшина, ни Таирова, ни КБ Микояна с Гуревичем, ни КБ Лавочкина с Горбуновым и Гудковым не трогаете. Наверное, в силу высокой готовности их конструкций.

— Мы их ПОКА не трогаем. Вот когда их прототипы выйдут на госиспытания… Тогда я снова попрошу вас поделиться с нами людьми. Вот тогда будем раскрывать нераскрытые таланты и из этих КБ. А взамен, я под подписку о неразглашении верну в НКАП часть специалистов, которые окажутся неспособными работать по новым темам.

— Хорошо. Будь, по-вашему. Я через неделю подготовлю вам списки передаваемых в ваше новое управление специалистов и производственных мощностей. И письмо в ЦК о целесообразности объединения близких проектов я тоже напишу. Только я прошу вашей поддержки по последнему вопросу. Там совершенно точно без боя пройти не удастся, хотя серьезный смысл в этом, наверное, есть. Хотя бы по части экономии денег и в плане обмена опытом. Ну как договорились?

— Договорились Михал Моисеевич. Нам с вами, как двум наркомам, всегда нужно договариваться и друг друга поддерживать. Мы ведь одно большое дело делаем…

Берия покинул кабинет наркома авиапромышленности, и ослабил галстук. Расслабляться было рано, но очередное «прирастание» его ведомства было уже не за горами. Впрочем, кроме расширения власти в ближайшем будущем маячил непочатый край работы. Теперь главным становилась четкая организация этого авиационно-ракетного «бедлама». А на очереди было продавливание в верхах решения о создании отдельного авиационного рода войск…

/Черновой вариант продолжения от 27.01.2013/

«Как же вы так, ребята? Знаю, что нет глупее этого вопроса. И все же, как я надеялась, что этого не случится. Понимаю, что война есть война. Но ведь наша особая эскадрилья до этого дня не теряла погибшими пилотов. Почему ж теперь?! А теперь у нас эскадрилья стала полком. Полком, который сразу недосчитался четверых. Да, вылет был тяжелый. Да, попали под сосредоточенный удар. Да, из старого состава потеряли одного Симончука. Веселый был белорус. И все-таки, как же так? Может, мы плохо учились? А? Может я где-то не доработала? И Кольчугин на плацдарме погиб. Эх, такой был замечательный дядька! Как же так? Может, зря я на плацдарме не осталась? Э-эх!».

Самоедство начлета прервал начальник охраны, прислав посыльного. Полынкин был сама любезность. Усадил за стол, своей рукой налил чаю. Заботливо спросил о здоровье, после чего предупредил о предстоящей встрече с кем-то из Москвы. Павла напряглась, перебирая всех, кто по ее душу мог прибыть из первопрестольной. Мысли путались, перескакивая с пятого на десятое. Собраться никак не удавалось. В тот момент, когда ей уже стало мерещиться, что сейчас ее столкнут с кем-то близко знакомым Павлу, и начнут ловить на нестыковках, дверь отворилась, и кабинет начальника охраны наполнился запахом «Красной Москвы» и громкими голосами гостей.

— Знакомьтесь, Павел Владимирович. Вот товарищи из НИИ ВВС за вашим трофеем прилетели.

— Синельников Алексей Викторович.

— Стефановский Петр Михайлович.

— Рад познакомиться, Колун Павел Владимирович.

— И мы рады… Павел Владимирович, а расскажете-ка нам, как вы этого «языка» захватили? Мы слышали, что вы для этого на лихом коне впереди атакующей цепи лично японскую оборону взломали, и целый японский штаб разнесли. Ну как, не обманули нас?

«Угу. Отыскался на мою голову юморист. Или это у испытателей «форс» такой, чужих пилотов задирать? Шиянов, правда, в отличие от вот этого «ероя» мог бы, наверное, уроки вежливости вести. А тут… Ты только глянь – прямо плакатный комсомолец мне, старой партийке, шпильки в трудовую мозоль вставлять пытается. Тебя бы, товарищ Синельников, на ту «окровавленную лярву» посадить, да между окопами по ямам заставить прыгать. А? Но агрессии вы от меня не дождетесь».

— Да, НПП с вами, Алексей Викторович, никого я в текущем сезоне не захватывал. Мало мне своих дел. Просто меня вот этой «восточной красавицей» за виртуозный «подводный пилотаж» прямо на поле боя наградили. Это ведь вы там у себя в институте бессмертные научные подвиги совершаете, а мы тут так – погулять вышли.

— Что, получил Леша?! Будешь теперь знать, как с монгольскими ветеранами шутить и задираться.

— Да, теперь я точно вижу, что Жора Шиянов, в вас не ошибся. На ваш острый язык, действительно, лучше не попадаться. Громов Михал Михалыч нам тоже про вас много чего рассказывал. Правда, больше по части ваших летных талантов.

— На скромность и кокетство, думаю, время терять не стоит. Может нам, товарищи, прямо к делу приступить? Чем сейчас могу помочь, один отчет по ускорителям и вооружению мы уже вроде в НИИ отсылали?

— Видели ваш отчет. И сегодня, пока медицина вас там мучила, даже успели с нашими ребятами Таракановским и Сорокиным уточняющие беседы провести. Так что теперь нас другое интересует. О ваших новых предложениях по развитию реактивного самолетостроения можете нам рассказать?

— А что именно вас интересует?

— Да все?! Все о чем вы уже думали или начали думать, но никому пока еще не говорили. Допуск к секретам реактивной техники у нас есть, вот читайте. Товарищ Бабич из НКВД нас уже предупреждал о вашем пиетете перед секретностью…

— Гм. Допуск, это хорошо. Правда, товарища Бабича я что-то не помню, ну да ладно. А почему сюда к нам с этими вопросами не инженеров прислали? Ведь им же, а не вам новые самолеты делать.

— Вообще-то и нас сюда с трудом отпустили. Мы же ведь, как и вы, такие же секретоносители. Да и мы сами вам сейчас ничего рассказывать не вправе. Кроме того инженеры-проектировщики сейчас делом заняты, они результатами испытаний ваших ускорителей сильно озадачены. И, кстати, чем это таким мы их вам заменить не можем? У нас ведь тоже квалификация инженер-пилот.

«А дядьки-то неглупые. Стефановский вон, помнится, один из самых наикрутейших пилотов в НИИ. Кабы не третий после Громова и Филина по авторитету. И «звено» Вахмистрова он поднимал, и много чего еще. Про Синельникова не помню, но тоже наверняка не пустышка. Чую, надо мне перед ними колоться. А то все больше сама ходы-выходы ищу, как бы своими знаниями поделиться. Подкрадываюсь, переживаю, как бы секреты не уплыли, а пока я сама с собой торгуюсь, время-то утекает сквозь пальцы. А тут мне на блюдечке две пары внимательных ушей из авиационной кухни вынесли, а я, понимаешь, носом кручу. В общем, конец метаниям, надо делиться и баста!».

— Петр Михайлович, вы можете не делиться со мной секретами, но попробуйте ответить, как вы считаете, когда первые полеты полностью реактивной техники начнутся?

— Гм. Это вообще-то вопрос вопросов. Лично я думаю не раньше середины-конца следующего года. А к чему вы это спросили?

— Убедиться хотел, в актуальности собственных идей, о которых вы меня расспросить приехали. А вы, правда, сможете все, о чем здесь говорить будем, донести не только до товарища Филина, но и до конструкторов?

— Мы, Павел Владимирович, конечно, связаны субординацией. «Поперед батьки» выступать мы не должны, но вот тут я вас успокою. Как пилоты-испытатели новой авиатехники, мы имеем право вести профессиональные беседы с конструкторами в рамках нашего уровня допуска к секретным сведениям. Так что…

— Гм. А вы хотите узнать, как получить летный образец полностью реактивного самолета до конца этого года. И заодно прошу вас ответить, сможете ли вы сами или через кого-нибудь продавить закупку авиатехники за рубежом?

— Гм. Ну и вопросы у вас. Узнать-то мы хотим, можете не сомневаться. Дураками были бы, если бы слушать вас отказались. Хотя и «свежо это ваше предание». Ну, а по закупкам авиатехники… Гарантировать, что пробьем эту беду, мы вам пока не можем… Но если дело того будет стоить, то все кабинеты обойдем и попытаемся добиться правды. Да, Алексей?

— А-то, Петр Михайлович! Нам же меньше бестолковой работы, если это дело выгорит.

«А что, ребята они бравые. Наверняка про них много хорошего даже Самому известно. Он же как-никак авиацию любил, и во все вникал. Может и выйдет у них чего-нибудь».

— Тогда отлично. До конца года я считаю вопрос решить просто необходимо. Разумеется, бесплатно или задешево этого не достичь. Денег и усилий потребуется прилично, но результат того стоит. Глядите вот сюда…

Взяв у Полынкина лист писчей бумаги, Павла за пару минут набросала три проекции аппарата. Пилоты оживились.

— Это не И-12 случайно? Только почему-то моторы у него жидкостные и шасси другое.

— Нет, товарищ Синельников. Это вообще не наш самолет. С И-12 его роднит только схема тандем, и на этом все. А называется он «Фоккер Д-23», и сконструирован в Голландии. Я в начале июня в Житомирском Центре воздушного боя делал обзор по самолетам иностранных армий, вот он мне среди материалов по голландской авиации и попался. Правда, в журнале было написано, что испытания его еще не закончены, но это даже хорошо. В идеале надо бы через какую-нибудь далекую южную страну заключить с голландцами договор на поставку двух планеров такого самолета без кабин, и без моторов (они у него слабенькие вроде нашего М-17). А вот шасси для каждого экземпляра желательно иметь два комплекта. Одно неубираемое «в штанах» и одно полностью убираемое. Дальше уже нашим советским конструкторам нужно будет с этими скелетами сделать следующее. Берем стандартную кабину, к примеру от того же И-16, и монтируем ее спереди гондолы фюзеляжа. Вот здесь, вместо переднего мотора, а в том месте, где должна была быть кабина и вместо заднего мотора, ставим прототип двигателя Люльки. Воздухозаборники к нему либо за головой пилота, либо в центроплан прячем. Причем желательно все наиболее удобные варианты компоновки опробовать, чтобы из них лучший выбрать. За пару месяцев это «чудо» вполне можно доработать до летного состояния и начать подлеты. Пусть хоть не в этом году, но в начале следующего прототип бы уже летал. А все материалы его испытаний с максимальной скоростью можно было бы передавать в конструкторские бюро, занимающиеся проектированием и постройкой уже полностью отечественных образцов. Вот так примерно. Вот тогда станет можно говорить, что мы обогнали весь мир и первыми взлетели на реактивной машине. А выглядеть она могла бы вот та-ак…