Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

Поэт верил своей жене, но все же беспокойство его проявлялось: «И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, – пишет Пушкин жене. – Видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц». Надо было обладать большой смелостью, чтоб посылать такое письмо почтой, заранее зная, что его перлюстрируют и доведут до сведения «кого-то».

И Натали Пушкина, и другие красавицы-фрейлины и молодые дамы двора, по слова П. Е. Щеголева, «не только ласкали высочайшие взоры, но и будили высочайшие вожделения. Для придворных красавиц было величайшим счастьем понравиться монарху и ответить на его любовный пыл. Фаворитизм крепко привился в закрытом заведении, которым был русский двор».

В своей статье о «Разврате Николая Павловича и его приближенных любимцев» известный критик Н. А. Добролюбов писал: «Можно сказать, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушений на ее любовь со стороны или самого государя или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов».

Другая современница сообщала о дворцовых нравах следующее: «Царь – самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, – о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья».

«Николай Павлович был царь крепких мужских качеств, – пишет П. Е. Щеголев – кроме жены, у него была еще и официальная, признанная фаворитка фрейлина В. А. Нелидова, жившая во дворце, но и двоеженство не успокаивало царской похоти; дальше шли “васильковые дурачества”, короткие связи с фрейлинами, минуты увлечения молодыми дамами – даже на общедоступных маскарадах». Поэт знал о царе все, и то, что он увлечен немного Натальей Николаевной. Самая большая опасность грозила ему не от Дантеса, а от «милого» самодержца, взявшего на себя покровительство над поэтом. «Император и поручик играли одинаково зловещую роль в трагедии Пушкина», – пишет М. Яшин в своем исследовании «История гибели Пушкина».

У поэта скопилось векселей на 120000 рублей, он был должен даже своему камердинеру. Все ценности были заложены. Сколько раз Пушкин порывался бросить службу и уехать в деревню, но именно царь каждый раз запрещал ему совершить этот благотворный для его состояния шаг. Дела «Современника» шли хуже некуда, четверо детей, неудачи, легкомыслие жены в поведении с Дантесом, выжидательная, но настойчивая позиция царя по отношению к Наталье Николаевне.

Пушкин был готов к смерти. У кого он мог найти утешение в эти трудные минуты психологического стресса? Кто мог помочь ему хоть на короткое время забыть все трудности, обрушившиеся на голову поэта? Только женщина, любящая его, понимающая его творческую натуру, умеющая успокоить взволнованную душу!

5

Ею оказалась младшая сестра его жены, Александра Николаевна Гончарова, или как ее называли, Александрина, Азя. Пушкин еще и раньше выделял ее своей симпатий из общей, довольно чуждой ему гончаровской семьи. Он нежно ухаживает за ней во время болезни еще в 1834 году, когда Александрина только появилась в доме Пушкиных.

Она была симпатичной, бойкой, немного раздражительной, но веселой девушкой; любила поэзию, музыку, искусство, особенно стихи Пушкина. Еще в 1832 году она пишет в письме к брату Дмитрию: «Попроси ее (т. е. Натали. – А. Л.) попросить мужа, не будет ли он так добр прислать мне третий том его собрания стихотворений». В то же время Александрина не была чужда и различным удовольствиям, и, как пишет сама, «достаточно я наделала глупостей в юности». Что это за глупости, можно понять из другого письма к Дмитрию, написанному уже из Петербурга в 1834 году: «Ты пишешь, что в Заводе стоит полк; вот не везет нам: всегда он там бывал до нашего приезда в прекрасную столицу; три года мы там провели впустую, и вот теперь они опять вернулись, эти молодые красавцы, жалко».

Александрина отнюдь не была домоседкой и, как ее сестры, любила балы, пикники, светские встречи. Часто выезжали они верхом, пленяя свет своими тонкими талиями и красивыми мордашками, ходили в гости к Вяземским и Карамзиным. Во всех этих светских раутах была одна определенная цель: «одна беда: множество мужчин, но все юноши, – с горечью восклицает Александрина, – нет подходящей партии, и выходит, что из пустого в порожнее переливаем, больше ничего».

Видимо, несколько вольное поведение в юности, жажда мужского общества, и неудачные поиски супруга (очень долго к Александрине сватался Аркадий Осипович Россет, но, не имея средств, постоянно откладывал свое предложение) привели к сближению Александрины с поэтом. Об этом сообщают и А. Арапова, и В. Ф. Вяземская, и, наконец, внук П. В. Нащокина, который рассказывал о том, что даже Наталья Николаевна знала об этой связи, и у нее не раз происходили бурные сцены с мужем. Это была своего рода козырная карта в ее отношениях с Дантесом, против которой поэт был бессилен.

Князь Трубецкой, сообщая о связи поэта со свояченицей, говорит, что об этом ему сказала Идалия Полетика, лучшая подруга Натали. Пушкин даже, по его словам, ревновал больше не жену, а Александрину. В это можно поверить, если учесть, как долго поэт не предпринимал никаких мер против ухаживаний Дантеса, и только когда они стали явно публичными, порочащими его честь, он начал приходить в ярость.

Старая няня сестер Гончаровых рассказывала, что «как-то раз Александра Николаевна заметила пропажу шейного креста, которым она очень дорожила. Всю прислугу поставили на ноги, чтобы его отыскать. Тщетно перешарив комнаты, уже отложили надежду, когда камердинер, постилая на ночь кровать Александра Сергеевича, – это совпало с родами его жены, – нечаянно вытряхнул искомый предмет». Все это рассказывает А. Арапова. Конечно, можно было засомневаться в ее словах, но сохранилось свидетельство В. Ф. Вяземской. Перед смертью поэт передал ей цепочку с крестиком и просил отдать ее Александрине. Вручая последней этот подарок поэта, Вера Федоровна заметила, как Александрина густо покраснела.

Александра Николаевна играла роль несколько странную и малоприятную. Ей приходилось выслушивать от сестры все ее злоключения с Дантесом, успокаивать поэта, брать на себя заботу о детях и доме. Непросты были отношения между сестрами. «Мать, – пишет А. Арапова, – до самой смерти питала к сестре самую нежную и, можно сказать, самую самоотверженную привязанность. Она инстинктивно подчинялась ее властному влиянию и часто стушевывалась перед ей, окружая ее неустанной заботой и всячески ублажая ее. Никогда не только слов упрека, но даже и критики не сорвалось у нее с языка, одному богу известно, сколько она выстрадала за нее, с каким христианским смирением она могла ее простить!

Названная в честь этой тети, сохраняя в памяти образец этой редкой любви, я не дерзнула бы коснуться болезненно-жгучего спроса, если бы за последние годы толки о нем уже не проникли в печать.

Александра Николаевна принадлежала к многочисленной плеяде восторженных поклонниц поэта; совместная жизнь, увядавшая молодость, не пригретая любовью, незаметно для нее самой могли переродить родственное сближение в более пылкое чувство. Вызвало ли оно в Пушкине кратковременную вспышку? Где оказался предел обоюдного увлечения? Эта неразгаданная тайна давно лежит под могильными плитами».

Но вернемся снова к любовной истории молодого Геккерна. Любовь Дантеса и взаимное чувство Натальи Николаевны встревожили царя. Вызвав Дантеса, он, видимо, заставил его поскорее сделать выбор – жениться. Понял или не понял молодой Геккерн намерения царя, но через некоторое время он делает предложение княжне Барятинской. Дантеса перестают приглашать на придворные балы и концерты, он получает строжайшие выговоры по службе. Карьера Дантеса находится под угрозой.

Тогда барон Геккерн-старший, влюбленный в своего приемного сына, с одной стороны, умоляет Наталью Николаевну «оставить своего мужа и выйти за его приемного сына» (по словам Александрины), а с другой стороны, когда та отвечает отказом, уговаривает Дантеса написать письмо жене поэта, в котором он «отказывается от каких бы то ни было видов на нее». Однако все это не помогает.