Эра 2. Новое поколение - Кирилл Панюшкин

– Если сесть в засаду, шансы на успех достижения цели процентов двадцать. Я могу рискнуть, только если будет процентов шестьдесят. Если я буду следить и прикрывать, шансы – пятьдесят процентов. Вариант с поездкой под видом обычной девушки – шестьдесят процентов. Если правильно оденусь, и, например, приеду на общественном транспорте, шансы на успех – процентов восемьдесят.

Немного помолчала. Подумала о том, что она воин, а не девушка. И та одежда, что ашера собиралась одеть, слегка расходилась с кодексом.

Анна собиралась выйти в спортивном розовом топе, белых эластичных штанах. Кроссовки. Создать вид этакой спортсменки. Однако кодекс не рекомендовал так одеваться, он говорил, что воину пристало обнажать своё тело только в интимные моменты. Ашера «Людей в белом» одевались в классику. Исключения – Мария и Настя. Как и говорилось выше, первая в качестве формы носила белую футболку с чёрными джинсами и чёрной курткой. Летом снимала куртку и оставалась в футболке. Летняя форма Насти – белая футболка с жёлтыми рукавами и воротом. Белые шорты до колен. Осенью и весной – джинсовый плащ чёрного цвета, белая рубашка и чёрные штаны.

– Времени у меня не так много. Нужно торопиться. – С этими словами быстро разоблачилась и надела на себя комплект белого женского белья, затем розовый топ и облегающие спортивные штаны. Следом – белые носки и спортивные кеды.

– Всё. Пора идти. Стоп. Прихвачу с собой немного колюще-режущего – для самозащиты.

Поднялась наверх и стала рыться в одном из своих шкафов. Достала пояс с метательными ножами. Десять остро заточенных лезвий, закреплённых на кожаной полоске. Не забыла одеть и наручи с двойными ножами. Ножи выдвигались из наручей посредством напряжения мышц предплечья. Достаточно было сжать с силой кулак. Убирались точно так же. Сжала кулак – и ножи задвинулись обратно. Наручи можно было скрыть при помощи направленного электромагнитного поля.

Снарядившись оружием, Аня спустилась вниз и вышла из дома на поляну. Направилась по мощёной камнем дороге к калитке. Распахнула. Постояла. Посмотрела на город.

Утро окончательно заявило свои права. Солнце поднялось над ясным небосклоном и озаряло всё вокруг. Небоскрёбы Нью-Йорка окутала лёгкая утренняя дымка. Верхушки протыкали лазурное небо и скрывались где-то там, высоко над землёй. Пустая улица. Немного левее – перекрёсток с кафе «Выстрел бургером». Аня вдохнула воздух. Чистая, острая утренняя свежесть. Расправила грудь и лёгкие. Вдохнула до отказа. Прохладный свежий воздух проник в лёгкие. Приятно закололо верхние дыхательные пути. Ощутила лёгкую прохладу на коже.

– У-у-ух! – восторженно прокричала Аня. Возрадовалась, словно ребёнок. Светлые, поблёскивающие яркими бликами волны радости поднялись из душевного океана, захлестнули душу и разум. Сразу стало весело и легко.

Аня умела радоваться хотя бы тому, что за окном светит солнце и наступил новый день. Возможно, это было продиктовано одним условием – Анна, как и остальные ашера, принимали ту часть кодекса, что гласила «Воин живёт один день, ибо находится в постоянной опасности. Смерть поджидает везде и ждёт удобного момента, чтобы нанести удар». Отсюда следовало – можно и не дожить до следующего дня. Не увидеть очередного заката или рассвета. Именно потому надо ценить каждый миг. Анна и ценила.

Снова вздохнула:

– То, что надо.

Собралась с духом и побежала вперёд. Справа от Анны находилась практически отвесная скала. С каждым шагом её высота только нарастала. Слева были невысокие дома, близко стоящие друг к другу. На широком проспекте не осталось никаких следов ночной разборки. Только многочисленные побитые пулями и осколками снарядов дома говорили – здесь полыхала война. Пробежала несколько сотен ярдов – и картина поменялась. Почти до горизонта простирались руины небольших деревянных домов. Сгоревшие и сгнившие, почерневшие доски, камни. Остатки кирпичных фундаментов. Ржавые сгоревшие остовы машин.

Особенно зловеще выглядели дома без крыш. С обрушенными вторыми или третьими этажами. На лужайке всё ещё сохранившаяся ограда. Облупленная и потресканная. Рядом на небольшом пятачке – полурастащенный на запчасти семейный автомобиль. Семья, скорее всего, так и не успела покинуть дом.

В тот день обычная семья собралась за столом на завтрак. Дети собирались в школу. Отец и мать семейства на работу. Ничто не предвещало беды. Лишь настораживал внезапно переставший работать радиоприёмник. Как, впрочем, и вся электроника. Но никто не придал этому значения. Электричество отключили. Мало ли что бывает. И вдруг размеренную тишину пригорода разорвал рёв авиационных двигателей. Раскатистые звуки мощных моторов тяжёлой техники. Громыхание залпов. Стрёкот выстрелов систем залпового огня. А следом – мощные взрывы. Сверкающие, ослепляющие вспышки белого фосфора. Пригород враз погрузился в хаос и разрушение. Танки прямой наводкой стреляли по домам, уцелевшим после ЭМИ[20] машинам – на них пытались скрыться люди. Но тщетно – те, кто сумели не попасть под танковый снаряд, попадали под снаряд СЗО[21] или того хуже – под белый фосфор. Раскалённая струя растекалась по асфальту, проплавляла его насквозь. Попадая на кожу, прожигала её, мясо, добиралась до костей. Взрывы и канонаду перекрывали истошные вопли тех, кто попал под такие струи, и не только. Стреляли не простым фосфором. Это было особое соединение – при сгорании оно давало свет высокой интенсивности, способный за считанные мгновения выжечь глаза, кожу, воспламенить синтетическую одежду. Сталь под его воздействием превращалась в резину. Резина – в жидкую химическую субстанцию. Боль. Крики. Кровь. Запах палёного мяса и сожжённых волос. Множество оборванных жизней. Искалеченных судеб. Вот что представлял собой в тот день пригород Нью-Йорка.

Анне доводилось видеть подобные картины, но всё равно при виде брошенного пригорода сердце и душа так и сжимались. Давила утренняя мёртвая тишина. Создавалось такое впечатление, что время тут остановилось. Остановилось в тот роковой день. Внезапно среди руин она увидела остатки стен. В большой комнате остались нетронутыми диван, тумбочки, шкафы. Посреди стоял полуразвалившийся стол. На нём до сих сохранилась посуда. Видимо, готовились к какому-то празднеству. День рождения. Помолвка. Мало ли что. Однако торжеству не суждено было сбыться. Вся приготовленная еда уже давно истлела, а то и растащили да съели. На душе стало совсем тяжело. Осознание того, что за каждыми руинами стоит чья-то искалеченная или потерянная жизнь, сильно давило на Анну. Тяжёлая грусть и липкая тоска начали тянуть в тёмную пучину забвения.