Самозванцы - Дмитрий Шидловский

– Не скажи, Игорь, – возразил Чигирев. – Многие реформаторы…

– Конечно, ты демократ, – перебил его Басов, – Но вот станешь абсолютным диктатором России, что делать будешь? Продуманные тобой реформы железной рукой проводить или с оппозиционной Думой их обсуждать?

Чигирев заметно смутился.

– То‑то, – усмехнулся Басов. – Продолжайте, профессор. Не смею больше вас прерывать.

– Я быстро. – Чигирев заметно сник. – В общем, через канал, ведущий в восемьдесят второй год, мы вряд ли сильно сможем повлиять. То же самое с тридцать пятым годом. Режим Сталина крепок там как никогда. Внутренняя оппозиция разгромлена. Сталинизм может привести только к тому, к чему он привел в нашем мире. Единственной внешней силой, способной свергнуть диктатора, является гитлеровская Германия. Но помогать нацистам – это уже ни в какие ворота не лезет и в любом случае не на пользу России. А вот тысяча девятьсот двенадцатый год – самое то. Хотелось бы начать чуть пораньше, но и это время вполне устроит.

– Складно, – ухмыльнулся Басов. – А отчего не возникло желания залезть в более ранние эпохи?

– Мне кажется, что воздействие с более близкого расстояния более эффективно, – ответил Чигирев. – В более ранние периоды в игру вступит огромное количество факторов.

– Хорошо, но может, все же начать пораньше? – предложил Крапивин. – Скажем, с Русско‑японской войны. Мы ведь можем выйти в это время в любом из миров.

– Но тогда мы не сможем потом воспользоваться выходами в более ранние периоды, – возразил Чигирев.

– А зачем они тебе? – удивился Крапивин.

– Видишь ли, – почему‑то смутился Чигирев, – те изменения, которые мы сделаем в этом мире, никак не повлияют на другие миры. Они так же будут полным ходом идти к катастрофе. Возможно, получив опыт в этом мире, мы придем к выводу о необходимости более раннего вмешательства. Кроме того, мы ведь можем помочь и людям, живущим задолго до нас. Почему бы не предотвратить Крымскую войну или не помочь Руси избавиться от татарского ига на двести лет раньше? Естественно, хочется в первую очередь повлиять на свое время. Но стоит ли отказываться от помощи другим поколениям?

– Значит, все же не только свое время, – съязвил Басов.

– Ну да, открыв такие возможности, скучно жить как простой обыватель! – оживился Чигирев. – Я решил пройти по всем открытым нами мирам, чтобы помочь тамошним людям.

– Заставить людей, живущих в Средние века, принять твою систему ценностей? – уточнил Басов. – Ты ведь хочешь построить для них общество, идеальное с твоей точки зрения. То есть с точки зрения московского интеллигента начала двадцать первого века.

– А я согласен с Сергеем, – вдруг объявил Крапивин, – С такими возможностями и знаниями мы просто не имеем морального права не вмешаться в со бытия. Я думаю, что нам надо немедленно отправиться в Петербург и приступить к активным действиям.

– Да, в Петербург, – подтвердил Чигирев. – В столице будет легче повлиять на ход истории.

– Воля ваша, – развел руками Басов. – Исправляйте, спасайте. Меня только в это дело не втягивайте.

– Разве вы не хотите поменять историю? – удивился Янек.

– Не хочу, – покачал головой Басов.

– Но почему? – искренне удивился Янек. – Мы ведь хотим добра всем людям.

– И что ты будешь делать сейчас, в двенадцатом году? – поинтересовался Басов.

– Я буду бороться с коммунистами, – объявил юноша. – Я помогу Польше обрести независимость. Я поддержу Пилсудского и помогу ему добиться успеха во всех его начинаниях.

– Погоди! – воскликнул Чигирев. – Так резко Польшу отделять нельзя. Это дестабилизирует Россию. Я думаю, что если нам удастся предотвратить революцию, то для Польши стоит ограничиться предоставлением особых прав, как для княжества Финского.

– А что мне Россия? – фыркнул Янек. – Я за Польшу стою, за ее независимость.

– Но неужели тебе не хочется помочь и России? – воскликнул Чигирев‑старший.

– Хотелось бы, – ответил Янек, – но, чтобы жить иначе, русским надо перестать быть рабами. А пока они будут избирать то одного сатрапа, то другого, им ничего не поможет. И пока не займутся устройством собственной страны, они всегда будут пытаться поработить Польшу. Так что если у них будет смута, нам это только на руку.

Несколько секунд Чигирев сидел с открытым ртом, а потом закатил сыну звонкую оплеуху.

– Поуважительнее говори о своем народе! – воскликнул он. – Не забывай, что твои мать и отец – русские.

– Сначала бросит на тринадцать лет, а потом руки распускает! – огрызнулся Янек. – И вообще в споре первым распускает руки тот, кто его проиграл.

– Брейк, – развел руки в стороны Басов. – Первый раунд закончен. По крайней мере планы Янека ясны. Я думаю, Сергей, тебе стоит изложить свои.

– Хорошо, – кивнул Чигирев‑старший, – я расскажу.

Историк был многословен и велеречив, но суть его слов сводилась к простому постулату о том, что будущее Земли – в демократии и принятии общечеловеческих ценностей. Соответственно, если удастся предотвратить наступление коммунистического диктата, который отбросит страну на десятилетия назад и заставит ее свернуть с магистрального пути прогресса, то к началу двадцать первого века весь мир может иметь совсем иные очертания, а Россия будет вполне способна играть в нем ведущую роль.

Как показалось Янеку, во время этого выступления Басов и Алексеев понимающе переглянулись.

Однако вскоре монолог перешел в ожесточенную дискуссию. Как только Чигирев обмолвился о том, что России необходимо установить демократический порядок и обрести независимый парламент, Крапивин сразу перебил его едким замечанием, что демократия – это всегда бардак и власть воров, а порядок может быть обеспечен только при строгом единоначалии. Далее последовал жаркий спор, и Чигирев‑старший все время приводил примеры из истории СССР семидесятых‑восьмидесятых годов, а Крапивин лупил оппонента аргументами из истории России девяностых, из которых Янек понял, что жизнь у восточного соседа после падения коммунизма была совсем не сладкой.

Спор прервал Басов, который спросил Крапивина, чего, собственно, хочет добиться он.

– Сейчас в России есть крепкая власть, ее и надо поддерживать, – объявил Вадим. – Раз стране нужны реформы, то лучше всего, если их проведет царь при поддержке народа. Любая революция – это бардак и торжество непрофессионалов и демагогов. Я хочу удержать царя у власти.

– Значит, свернуть все демократические преобразования! – воскликнул Чигирев. – Это путь к гибели!

– Царь на престоле – это стабильность и процветание России, – ответил Крапивин.

– И порабощение Польши! – вскричал Янек. – Я сделаю все, чтобы русская монархия пала.

– Я рад, господа, что вы так быстро нашли общий язык, – меланхолично заметил Басов. – Я думаю, после вашей содержательной дискуссии вы не удивитесь, что я не последую за вами. Хорошо ты, Сергей, о готовности России к демократии говоришь, только вот не верится что‑то. История как‑то не так повернулась, чтобы слова твои подтвердить. В пути бывают случайности, но итог всегда закономерен. Февральская революция – это путч петербургской и московской интеллигенции, который поддержали солдаты, которым очень не хотелось на фронт. Увы, разрыв в менталитете столиц и провинции здесь не меньший, чем в нашем мире. И кончиться это может либо разделом страны, либо большой дракой… либо тем и другим одновременно. На что ума хватит. Здесь столичные либералы решили предложить стране те ценности, которые ей милы. Сознание большинства жителей страны общинное, монархическое. Царь уже будет дискредитирован и свергнут. Белые кандидата в «природные цари» не предложат. Поэтому народ поддержит коммунистов, с их первобытнообщинным пониманием равенства. А потом Сталина, который вполне отвечал представлениям об отце народов, природном царе. Поддерживать правящий дом, уж извини, Вадим, я тоже смысла не вижу. Поздно. Да и не готов он меняться вместе со страной, а значит – обречен. Тем более, Янек, я не готов поддерживать Пилсудского в его стремлении прибрать побольше украинских, белорусских и русских земель. Мы с Виталием Петровичем на ближайшее время решили перебраться в Париж. Мне так проще будет заниматься торговлей солью и специями в тринадцатом веке, а Алексеев сможет глубже изучить открытый им феномен. Сергей и Вадим, я так понимаю, отправятся в Петербург и предпримут очередную попытку изменить историю. У меня только вопрос к Янеку. У тебя три варианта, малыш: мы можем вернуть тебя к опекунам в восемьдесят второй, ты можешь поехать со мной, а можешь отправиться с отцом. Выбирай.

Янек задумался. В нем боролось два противоречивых чувства. Он хотел остаться с «дядей Войтеком», учиться у него боевому искусству, языкам, да просто умению жить так, как жил этот человек: не вмешиваясь в чужую жизнь, но сохраняя собственный статус‑кво, не задевая чужих интересов, но всегда выходя победителем из любой ситуации. Но еще он хотел поменять историю, которая так несправедливо обошлась с его любимой Польшей. А для этого требовалось поехать с отцом: было ясно, что Басов не только не будет вмешиваться в происходящие события, но и не позволит этого своему подопечному.