«Если», 2000 № 07 - Марина и Сергей Дяченко

Кто пишет лучше: Голсуорси или Агата Кристи? Да? А почему же тогда ее издают чаще и тиражнее?.. Можно предложить и более «здравомысленную» головоломку. Кто более велик: Пушкин или Достоевский? Чернышевский или Твардовский? Загоскин или Маринина? Мне резонно возразят: как можно сравнивать березы с гаечными ключами, холмы с пулеметами, килограммы с амперами! С точки зрения трезвого ума — невозможно. Отчего ж столь часто слышишь незамысловатые суждения о современной фантастике на мотив «кто круче» или кто пишет «правильно», а кто «неправильно»? Как-то подслушал беседу двух страстных любителей фантастики. Один мечтал: вот хорошо бы «избавиться наконец от нудных высоколобых рассуждений», а другой возражал, что его «с души воротит от коммерческих поделок».

Могут ли сосуществовать два этих взгляда на современную фантастику? Если рассматривать ее как монолитный жанр, в рамках которого действует единая система координат, то нет. Но в России за последнее десятилетие фантастическое королевство естественным образом пришло к состоянию феодальной раздробленности. Выделились полусамостоятельные герцогства и графства, каждое из них приняло собственное законодательство и форму правления. Эти стихийно сложившиеся образования назовем «кластерами», или «этажами». Каждый «кластер» имеет собственную ось координат, а по отношению друг к другу они располагаются не по принципу выше/ниже, а просто в разных местах общего здания.

Как и вся литература, фантастика делится на элитарную и массовую. Элитарной всегда меньше. Совершенно так же, как в сепараторах молочной фермы меньше сливок, чем молока. Не бывает монологической фантастики, то есть такой, где автор не желает быть прочитанным и не может быть прочитанным. В «мэйнстриме» напротив — монологические тексты принято печатать. Там могут существовать разнообразные постмодернисты и деконструктивисты, творцы суперневнятных текстов, среда обитания которых — микротиражи. Для фантастики тираж 250 экземпляров — нонсенс, уровень едва заметных фэнзинов. Тираж фантастической книги начинается с нескольких тысяч. А лучше — десятков тысяч. Отсюда вывод: даже самая заумная, самая интеллектуальная, самая элитная фантастика обязана быть увлекательной. Иначе не выживет.

Подписавшись на такие условия, российский автор получает право выбора: работает он «на умных» или «на всех». Это большое благо: в России достаточно умников, чтобы найти среди них 8 — 10 тысяч читателей самого сложного фантастического романа. Есть возможность выбора. В первом случае сочинитель обретает роль советчика, собеседника, художника, философа, а за неимением ничего лучшего — «учителя жизни». Во втором — он становится акробатом, работающим на потеху публике. Профессиональный акробат ничуть не хуже хорошего собеседника или философа. Но судить их, право, следует по разным кодексам. Исчезающе малы различия между метафорической или мистической прозой основного потока (Маканин, Пелевин) и философской фантастикой. И гораздо очевиднее разрыв между ними и массолитом — любым: будь то фантастика, детектив или дамский роман. Вероятно, автор этих строк несколько поторопился, разделив массовую и элитарную фантастику на две державы с философом и акробатом на гербовых щитах. Существует немало определений рубежа, отделяющего массолит от всего остального. Например, такое: граница проходит по тому набору методов, которым автор пытается привлечь читателя. Не по наличию и отсутствию «месседжа», не по степени вторжения философии в художественную ткань. А именно по арсеналу литературных приемов. Иными словами, разграничительная линия между массолитом и элитарностью по сути своей технологична (если читатель простит слово «технология» применительно к литературе). Многое приходится классифицировать на интуитивном уровне. И это понятно: если бы изящную словесность можно было тупо расписать по графам и квадратам, ей бы не поклонялись с такой страстью. Так что подгонка результата до цифр с нулями после запятой здесь просто невозможна. И, разумеется, немыслимо объять необъятное — в рамках журнальной статьи подробно проанализировать весь изощренный петергоф российской фантастики. Я попытаюсь выбрать наиболее ярких представителей тех или иных «этажей».

Начнем с очевидного массолита. В этих краях на протяжении 90-х годов поселилось бесконечное множество персон. Назовем лишь некоторых: В. Головачев, Ю. Петухов, Ю. Никитин, А. Орлов, Р. Злотников, Е. Сусоров, К. Бояндин, А. Бессонов… О них поговорим подробнее, поскольку до настоящего времени массолитовская фантастика при высокой тиражности получала от критиков в основном краткие насмешливые отзывы. Однако важнее понять, «как это делается», а не пинать лишний раз «маргиналов».

В этой фантастической страте неуместны философия, социология, сколько-нибудь рельефная психологическая профилировка героев. И уж тем более — перегруженность скрытыми шифрами, кодами, тайными смыслами. Пользователь не должен тормозить. Наихудшая оценка для массолитного текста: «Я не понял». Здесь недоумение много хуже прямого отрицания: «Мне не понравилось», поскольку оно означает автоматическую отгрузку в «аут» большого числа пользователей. «Не понравилось» — дело вкуса, «не понял» — автор не адаптировал текст до уровня потребителя. У Никитина, Петухова, Злотникова тексты понятны всем, кто хоть как-то умеет читать. Хотя такая доступность полностью закрывает их от «умников»: им просто не о чем там читать.

Массолит предполагает в качестве глобальной задачи исключительно прямое обслуживание запросов как можно более широкой аудитории. Доставлять удовольствие десяткам тысяч можно, лишь воздействуя на центры наслаждения сильными и грубыми способами, чтобы не промахнуться. А для этого приходится выбирать тот психологический «заказ», который сидит очень глубоко и буквально у абсолютного большинства, работать с фундаментальными архетипами на самом дне личности. Под этим углом зрения идеальные тексты для масс делал Вилли Конн, затрагивая самые древние, самые простые эмоции. Приснопамятные «Похождения космической проститутки» — соединение идеи опасности из космоса и неземного наслаждения: страх плюс сексуальное желание.

Если сравнивать фантастические кластеры с танцами, то массолит больше всего похож на незамысловатое раскачивание-топтание, пригодное для любой простецкой дискотеки. Доступно всем!

Персональный психологизм — прерогатива иных «этажей». Массолитовский текст предпочитает психологизм ситуаций. Читателю не хватает некоторых жизненных ситуаций: рискованных, эскапистских, эротической экзотики или, по меткому выражению А. Мирера, «ориентировочной деятельности» (сродни походу, охоте, путешествию). Читатель — горожанин, у него режим «работа-дом» съедает шесть седьмых жизни. Вот читателю и дают возможность компенсировать «серые будни». Гипертрофия психологической картины невероятных ситуаций и есть один из самых верных признаков массолита.