Анжелика Маркиза Ангелов - Анна Голон

Она дрожала, словно выбившаяся из сил лошадь. Впрочем, Анжелика не чувствовала усталости. Просто это была нервная реакция, протест всего ее существа, которое не выдержало и взбунтовалось в самый неожиданный момент. «Страх ли это? Еще эти истории кормилицы, которая во всем готова увидеть дьявольские проделки. Почему я должна ей верить? Она всегда была склонна к преувеличению. Ни Молин, ни отец никогда не скрывали от меня, что граф де Пейрак — ученый. Но заключить из этого, что он устраивает бог весть какие демонические оргии, это уж слишком. И потом, если бы кормилица действительно подозревала, что я могу попасть в руки такому чудовищу, она бы не отпустила меня. Нет, я ничего не боюсь. Я не верю этому».

Сидящий рядом с ней маркиз д'Андижос, повязав салфетку, держал в одной руке сочный трюфель, а в другой — бокал бордоского вина. Немного охрипшим голосом с небольшим акцентом, то и дело удовлетворенно икая, он декламировал:

— О божественный трюфель! Благодетель влюбленных! Влей же в мои вены любовный трепет! Я буду ласкать мою подружку до зари!

«Вот оно, — поняла вдруг Анжелика, — вот то, на что я никогда не соглашусь и не смогу вынести».

У нее перед глазами встал образ уродливого и страшного сеньора, чьей законной добычей она стала. В ночной тишине в далеком Лангедоке этот пугающий незнакомец будет ее полным властителем. Она может кричать, звать на помощь, умолять, но никто не придет. Он купил ее, ее продали. И так будет до конца ее дней!

«Вот что думают люди, но не говорят открыто, вот о чем, возможно, шепчутся на кухне слуги и служанки. Вот почему жалость ко мне читается в глазах этих музыкантов с юга и этого милого Энрико с вьющимися волосами, который так искусно бьет в тамбурин. А впрочем, лицемерие куда сильнее жалости. Одного человека принесли в жертву, зато сколько довольных! Золото и вино текут рекой! И какое кому дело до того, что там потом произойдет между их господином и мной! Ну нет, клянусь, никогда он до меня не дотронется…»

Анжелика поднялась, ее внезапно охватил страшный гнев, и усилия, которые она прилагала, дабы его превозмочь, вызвали у девушки почти болезненные ощущения. Наблюдая за пирующими, чей гвалт заглушал даже громкую музыку, Анжелика думала, что еще чуть-чуть, и она начнет кричать, выть и бранить их всех. Поздно! Скандал бесполезен! Гости восприняли бы всплеск ее эмоций как бурное выражение радости, знак, что пришло время для танцев и фарандолы!

В этот момент она заметила прибывших музыкантов со свирелью и волынкой. Они поднялись на крыльцо, разговаривая о чем-то с другими, решившими промочить горло. Поздно! Слишком поздно! Больше ей ни к чему слушать сельскую музыку своего детства. Она была в ловушке! Она была обречена!

Внезапно она поняла, что ей надо сделать, чтобы отомстить за принудительный брак, избежать хотя бы в своих собственных глазах унизительной роли жертвы. Жиль де Рец с юга Франции не будет первым.

Она стала удаляться от стола, и в гомоне голосов никто не заметил ее ухода. Больше всего на свете ей хотелось, прежде чем попасть в руки другого, отдаться молодому и красивому мужчине.

Увидев дворецкого по имени Клеман Тоннель, нанятого отцом в Ньоре, она спросила у него, где слуга Николя.

— Он в сарае, разливает вино, мадам.

Девушка отправилась в указанном направлении. Она шла, словно во сне. После сцены в лесу Николя больше на нее не смотрел и ограничивался выполнением своих обязанностей слуги, впрочем, с некоторой небрежностью. Она нашла его в пристройке, где он переливал вино из бочек в кувшины и графины, которые ему непрерывно подносили мальчишки-слуги и пажи. Николя был одет в золотисто-желтую ливрею с обшитыми галуном отворотами, которую барон де Сансе взял напрокат по случаю празднеств. Этот наряд отнюдь не выглядел на нем нелепо, напротив, даже придавал элегантности. Увидев Анжелику, он выпрямился и сделал глубокий поклон в стиле дворецкого Клемана, обучавшего всю домашнюю прислугу двое суток накануне праздника.

— Я искала тебя, Николя…

— Госпожа графиня…

Она бросила взгляд на мальчишек, которые ожидали, стоя с кувшинами в руках.

— Поставь кого-нибудь из мальчиков вместо себя и иди за мной.

Во дворе она снова провела по лбу рукой. Анжелику охватило волнение, которое, казалось, она вдохнула вместе с пьянящим ароматом разлитого на полу вина. Она толкнула дверь в соседний сарай, в котором тоже часть ночи наполняли кувшины. В нем еще держался тяжелый винный дух. Но теперь бочки уже опустели, опустел и сарай. В нем было темно и жарко. Анжелика положила руки на крепкую грудь Николя. И вдруг, сотрясаясь всем телом в глухих рыданиях, она кинулась к нему на шею.

— Николя, — всхлипывала она, — друг мой, скажи, что это все неправда. Они ведь не увезут меня, не отдадут меня ему. Мне страшно, Николя. Обними меня. Обними покрепче!

— Госпожа графиня…

— Замолчи! — закричала она. — Ах! Не будь таким же злым, как они!

И хриплым, срывающимся голосом, которого сама не узнала, добавила:

— Обними меня! Обними крепко-крепко! Это все, что я прошу.

Он, казалось, засомневался, но потом протянул узловатые натруженные руки и обхватил тоненькую талию.

В сарае было темно. От большой кучи сена шло тепло, в воздухе, казалось, застыло что-то тревожное, словно перед грозой. Анжелика, обезумевшая, опьяневшая от всех этих запахов, прижалась лбом к плечу Николя. И снова она почувствовала, как ее захватывает его неистовая страсть, но на этот раз не стала ей противиться.

— Да! Ты добрый! — вздыхала она. — Ты мой друг. Я хочу, чтобы ты любил меня… Один только раз я хочу, чтобы меня любил молодой и красивый мужчина. Ты понимаешь?

Она обхватила руками могучую шею Николя и заставила его склонить к ней свое лицо. Он выпил, и его дыхание отдавало терпким запахом вина.

Он вздохнул.

— Маркиза Ангелов…

— Люби меня, — шептала она, прижимаясь губами к его губам. — Только один раз. А потом я уеду… Ты не хочешь? Ты меня больше не любишь?

Он что-то глухо пробормотал, схватил ее на руки и, споткнувшись в темноте, упал вместе с нею на кучу сена. Сознание Анжелики было до странности ясное, и в то же время она словно разом отрешилась от всех условностей. Она очутилась в каком-то ином мире, поднялась над тем, что до сих пор составляло ее жизнь. Оглушенная темнотой сарая, жарой, спертым воздухом, а также новизной ласк, одновременно грубых и умелых, она старалась главным образом побороть свою стыдливость, помимо ее воли взбунтовавшуюся в ней. Единственным желанием ее было, чтобы это произошло как можно быстрее, потому что она опасалась, что их застанут врасплох. Стиснув зубы, она повторяла себе, что, по крайней мере, тот, другой, уже не будет первым. Таков был ее вызов золоту, за которое, они думают, можно все купить. Она всем сердцем хотела, чтобы все произошло. Однако несколько раз она едва удержалась, чтобы не оттолкнуть тяжелое тело, объятое безумной страстью.