Замок Ист-Линн - Генри Вуд

— Ты делаешь это специально, чтобы позлить меня, — громовым голосом возвестил судья, стукнув по столу так, что чайные чашки жалобно задребезжали.

— Это не так, папа, — всхлипывая, ответила Барбара.

— Тогда почему же?

Барбара хранила молчание.

— Разумеется, ты не можешь ответить: тебе нечего возразить. Ну чем, Бога ради, не хорош майор Торн? Отвечай же!

— Мне он не нравится, — запинаясь, сказала Барбара.

— Он тебе не нравится! Ты говоришь неправду. Когда бы он ни бывал здесь, тебе это доставляло удовольствие.

— Он мне нравится как знакомый, папа, но не в качестве мужа.

— Не в качестве мужа! — повторил доведенный до белого каления м-р Хэйр. — Ну, клянусь всем святым, эта девица утрачивает остатки разума! Не как муж! А кто тебя просит любить его как мужа, пока он не стал таковым? Ты когда-нибудь слыхивала о том, что молодой леди должно, или желательно, или хотя бы просто пристало ни с того ни с сего симпатизировать джентльмену «как мужу?»

Барбара почувствовала замешательство.

— Весь приход судачит о том, что Барбара Хэйр не может выйти замуж, что никто не берет ее из-за… из-за этого проклятого пятна, которое поставил на нашей репутации… не хочу даже называть его, иначе я просто за себя не ручаюсь! Не считаешь ли ты, что такое расчудесное положение дел — самый настоящий позор для семьи?

— Но это же неправда, — сказала Барбара. — Мне делают предложения.

— Какой прок от этих предложений, если ты говоришь «нет?» — продолжал бушевать судья. — Разве так приход узнает о том, что они делают предложения? Ты — неблагодарная, взбалмошная, своевольная дочь, и никогда уже не изменишься.

При этих словах слезы рекой хлынули из глаз Барбары. Судья позвонил слугам и велел убрать чайные принадлежности, после чего снова вернулся к этой теме, продолжив страдания бедной дочери. Таков уж был судья Хэйр. Дайте ему почувствовать ваше огорчение (а ему нечасто удавалось на самом деле огорчить кого-либо), и он будет наносить удар за ударом, без устали, как кузнец, орудующий молотом. И вот, когда словесная буря достигла наивысшей точки, когда язык и руки, которыми бурно жестикулировал судья, в унисон заиграли гневную мелодию, вошел м-р Карлайл.

Он не слишком изменился. Прошедшие год и девять месяцев лишь слегка посеребрили его виски. Исчезла также прежняя беззаботность и легкость в обращении. Но в целом он оставался все тем же цепким деловым человеком, приятным, умным собеседником, и большинству людей были незаметны перемены, происшедшие в нем. Барбара встала, чтобы выйти.

— Нет, — сказал судья Хэйр, величественно встав между ней и дверью. — Вот так всегда: ты пытаешься ускользнуть, когда я говорю с тобой. Ты никуда не уйдешь. Сядь на место. Я расскажу о твоем непозволительном поведении мистеру Карлайлу: может быть, хотя бы в этом случае тебе станет стыдно.

Барбара села на место с пунцовыми от стыда щеками. М-р Карлайл вопросительно посмотрел на нее, словно спрашивая, что так огорчило ее. Достопочтенный судья изложил суть дела в своей напыщенной манере.

— Вы знаете, Карлайл, какой ужасный удар нанесла нам судьба, покрыв позором нашу семью. Ну, поскольку нашим прихожанам недостаточно судачить только об этом происшествии, они принялись за Барбару. Они говорят, что этот позор и унижение сказались и на ней, что никто теперь не предложит ей руку и сердце. Казалось бы, чем нести это пятно и позволять судачить о себе всему приходу, ей следовало бы выйти за первого человека, который посватается, будь это хоть приходской сторож, как поступила бы на ее месте любая другая девушка. И что же мы видим? Вы изумитесь, когда узнаете факты. Ей делают предложения одно за другим, одно за другим, — повторил судья, хлопнув себя по колену, — а она всем отказывает. Сегодня ей сделал предложение майор Торн, а эта юная особа дала ему от ворот поворот, как всегда не посоветовавшись ни с матерью, ни со мной, и даже не смягчив своего отказа дежурным извинением. Не иначе как ей хочется, чтобы ее привели в чувство, продержав недельку взаперти, на хлебе и воде.

М-р Карлайл взглянул на Барбару. Она безропотно принимала свое наказание, опустив мокрые от слез ресницы. Судья же так распалился, что нахлобучил соломенный парик задом наперед в финале своей обвинительной речи.

— Ну, что Вы на это скажете? — резко спросил он.

— Возможно, семейная жизнь не обладает большой притягательностью для Барбары, — полушутливо заметил м-р Карлайл.

— Для нее ничто не кажется особо притягательным из того, чему следовало бы казаться таковым, — проворчал судья Хэйр. — Она все делает наперекор. Кстати, — поспешно заговорил судья, оставив этот спорный вопрос, поскольку припомнил еще кое-что, — вчера вечером в «Оленьей Голове» судачили и о Ваших матримониальных планах, Карлайл.

М-р Карлайл заметно покраснел; впрочем, ни голосом, ни поведением он не выдал своего внутреннего волнения.

— Вот как? — небрежно заметил он.

— А Вы хитрец, Карлайл, хитрец: помните, как хитро Вы устроили свой первый… — судья Хэйр хотел сказать «брак», но ему внезапно пришло в голову, что при теперешних обстоятельствах это будет не самая приятная тема для м-ра Карлайла. Поэтому он оборвал себя на полуслове, кашлянул и продолжил. — Вы бываете у сэра Джона Доубида, однако не для того, чтобы увидеться с сэром Джоном, а чтобы поухаживать за мисс Доубид.

— Так вот о чем судачат в «Оленьей Голове», — добродушно заметил м-р Карлайл. — Ну что ж: мисс Доубид выходит замуж, а я составляю финансовые распоряжения на этот счет.

— Речь не о ней: она выходит за молодого Сомерсета, о чем все знают. Речь идет о другой дочери, Луизе. Чудная девушка, Карлайл.

— Весьма, — только и ответил м-р Карлайл.

Судья, притомившись, то ли от сидения в доме, то ли от бесплодных попыток выведать что-либо у м-ра Карлайла, встал, поправил парик перед зеркалом, висевшим над камином, и отправился в «Оленью Голову», которую посещал каждый вечер.

Барбара, смотревшая, как он удаляется по дорожке, увидела, как он встретился с каким-то прохожим. Сначала ей не удалось разглядеть, кто это: видна была лишь рука да плечо в вельветовом костюме, но когда собеседники поменялись местами во время разговора, она увидела, что это был Локсли, главный свидетель (вовсе не из мести, а потому, что у него не было другого выхода) против ее брата Ричарда на процессе по убийству Хэллиджона.

— Что это случилось с папой? — воскликнула Барбара. — Локсли, должно быть, чем-то рассердил его. Папа уже почти вне себя, мамочка: лицо его побагровело, и он размахивает руками.

— Ах, дорогая Барбара! — только и смогла ответить бедная миссис Хэйр. Ее пугали приступы ярости супруга.

Последний вошел в комнату, закрыл дверь и встал посреди комнаты, переводя взгляд с миссис Хэйр на Барбару и обратно.

— О чем это, черт побери, шепчутся все в городе? — вопросил он тоном, в котором чувствовалась плохо сдерживаемая ярость, однако не без примеси страха.

— Что это за слухи? — спросил м-р Карлайл, ибо судья ждал ответа, а миссис Хэйр, казалось, не могла произнести ни слова.

Барбара тоже не собиралась нарушать молчания: она опасалась, что эти слова судьи могут относиться к ней, к ее только что пережитым горестям.

— Слухи о том, что он… он… был здесь, переодетый батраком, посмел появиться в том месте, где его поджидает виселица.

Лицо миссис Хэйр сделалось мертвенно-бледным. М-р Карлайл поднялся и быстро встал перед ней, чтобы эта бледность не была замечена. Барбара молча сцепила руки и повернулась к окну.

— О ком Вы говорите? — спросил м-р Карлайл небрежным тоном, словно это был самый обычный вопрос. Он-то прекрасно знал, о ком шла речь, но пытался оттянуть время ради миссис Хэйр.

— О ком я говорю! — воскликнул сердито достопочтенный господин судья почти вне себя от ярости. — О ком же мне говорить, как не об этом ублюдке Дике. Кто же еще закончит свои дни, как преступник?

— О, Ричард, — рыдая, произнесла миссис Хэйр и опустилась в свое кресло. — Помилосердствуй! Это же наш сын.

— Он никогда не был истинным сыном Хэйра, — разбушевался судья, — он всегда был дитя порока, трусости, злобы и безволия. Если он осмелился показать нос в Вест-Линне, я пущу по его следу всю полицию Англии, чтобы его доставили сюда подобающим для него образом, раз уж ему хочется побывать здесь. Когда Локсли рассказал мне об этом только что, я уже поднял руку, чтобы ударить его: такой возмутительной ложью мне это показалось. Известно ли Вам, я Вас спрашиваю, что-нибудь о его пребывании здесь? — спросил судья решительным, грозным голосом, обращаясь к своей жене.

Невозможно представить, как вывернулась бы из этой щекотливой ситуации миссис Хэйр, что она стала бы говорить, если бы не вмешался м-р Карлайл.