Гусар на крыше - Жан Жионо

Действительно, как только он вошел в дом, стало ясно, что это слуга. Когда стемнело, он пошел за лошадью, которую днем спрятал в чаще, и принес узел со свежей одеждой. Вероятно, получив приказания, он ушел. Он вернулся через две недели, уже не таясь и в ливрее. Он вел прекрасную лошадь, оседланную по-английски.

Как он предупредил своего слугу в первый раз, так и осталось неизвестным. Этого он не сказал даже мне, и я могу только строить догадки по этому поводу. Мы также были очень удивлены распространившимися в ту пору в Риане слухами. Говорили, что господин де Тэюс — наш давний знакомый, по-дружески приехавший к нам погостить.

Однако была эта пуля из жандармского карабина, о которой никто не говорил и которую я носила на шее в маленьком шелковом мешочке.

Господин де Тэюс вскоре был уже в состоянии ходить и обедать вместе с нами. Со мной он обращался, как с дамой, и был необычайно почтителен. Я была в восторге и ждала большего. Он не обманул моих ожиданий.

Он попросил меня сопровождать его во время верховых прогулок, которые мой отец рекомендовал ему. Мы совершили только одну прогулку. Мы отправились на то место, где я нашла его. Но он предложил мне углубиться в чащу. Мы прошли около четверти лье по тропинке.

«Я видел это место только раз, в грозу, при свете молнии, — сказал он мне, — но я ищу вечнозеленый дуб, и мне кажется, что он перед нами. Это пустынное место вряд ли можно назвать райским уголком».

Но в тот день оно было для меня райским. Он велел мне спешиться и раздвинул заросли ломоноса вокруг ствола дуба.

«Идите сюда», — сказал он мне.

Я подошла. Он обнял меня за талию. Я сразу же увидела карабин рядом с обрывками разодранного мундира. Это был обглоданный труп солдата, если судить по красным отворотам мундира. Потом он указал мне на череп этого человека: лба у него не было.

«Вот мой выстрел, — сказал он. — Я стрелял в него, ослепленный дождем и молнией, и в груди у меня уже была пуля. Нужно ли вам говорить, что это жандарм, или вы и сами это видите? — И добавил: — Я не хотел бы, чтобы вы считали, что со мной можно справиться без труда и ничем не рискуя».

Когда он говорил это, в его голосе звучали нежные, воркующие ноты.

Когда мы нашли этого человека раненым на илистом берегу потока, мне не пришло в голову связать этот факт с событием, происшедшим неделю назад на дороге, ведущей из Сен-Максилена в Экс. Господин де Тэюс постарался заставить меня это сделать. Он напомнил мне о почтовом дилижансе, который вез деньги в казну. Бандиты атаковали его на подъеме к Пурьер и ограбили, несмотря на сопровождавший его эскорт жандармов.

— Похоже, в этих краях бандиты специализируются на грабежах дилижансов, везущих казенные деньги, — сказал Анджело. — В прошлом году в Эксе за шесть месяцев было совершено три таких ограбления: на той дороге, о которой вы говорили, на дороге в Авиньон и на той, что ведет в Альпы.

— Вы, значит, жили в Эксе?

— Да, я провел там два года.

— Мы были соседями. Ла-Валетт, где я жила после свадьбы, — это наше имение, — находится в каких-нибудь трех лье к востоку, в той части Сен-Виктуар, которая каждый раз на закате становится розовой. Мы могли бы встретиться. Я часто бывала в Эксе, где вела вполне светскую жизнь.

— В которой я никогда не участвовал. Я жил почти отшельником. Посещал только учителя фехтования и был знаком только с офицерами из гарнизона (да и с теми виделся только во время состязаний в фехтовании). Но я совершал дальние прогулки верхом в лесу, и как раз там, где гора по вечерам становится розовой. Возможно, я и проезжал через ваше имение. Я подумал об этом вчера, когда вы заговорили о замке Ла — Валетт с нашим кларнетистом. Я помню, что видел однажды среди сосен фасад большого дома, у которого, казалось, была душа.

— Если у него была душа, то это, без сомнения, был наш дом. Не сочтите это тщеславием. Но если бы вы просто назвали его красивым, я бы не была так уверена. Все большие дома под Эксом красивы, но душа — это нечто большее, и мне кажется, что у нашего есть то, что для этого нужно. Однажды взглянув на знаменитое лицо Ла-Валетт, полное гордого благородства, которое укрепило меня в моих чувствах, вы должны были запомнить его навсегда.

— Я, действительно, спрашивал себя, что за страстные существа могли жить в этих местах.

— Одно из них у вас перед глазами. Оно вам еще не надоело? Где вы жили в Эксе?

— Не у себя дома; этим все сказано. Изгнанник, беглец должен привыкнуть не иметь других ценностей, кроме самого себя. Меня оправдывает одно — я не скрывался. Сколько раз я благословлял тот безрассудный поступок, из-за которого мне пришлось покинуть родину! Убийство, даже в случае законной самообороны — как это и было на самом деле, — нигде не позволило бы мне жить спокойно. Человек, которого я убил, продавал республиканцев правительству Австрии, и его жертвы умирали в тюрьмах. Но благородные цели не могут оправдать подлость. Именно поэтому я не мог себе позволить расправиться с подлецом подлыми методами. Я убил его на дуэли. У него были шансы остаться в живых. Друзья упрекали меня за то, что я рисковал своей жизнью. Похоже, что защитники народа не имеют права на благородство. В конце концов, я думаю, все были в восторге; я должен был выбирать между тюрьмой и бегством. В тюрьме человек быстро отправляется на тот свет, обычно от желудочных колик — весьма бесславный конец; а бежать — это значит уползти в нору и смириться. Я мешал моим друзьям. Я выехал из дому в парадном мундире и пустил лошадь шагом. Поднимаясь в гору около Чезаны, я услышал за спиной топот копыт. Тогда я спешился и собрал маленький букетик нарциссов, которыми были покрыты луга. На мне была каска с перьями и синий мундир, расшитый золотом. Карабинеры отдали мне честь. Я понял тогда, что мои друзья ошиблись. В конце концов, итальянцы — это народ, который любит нарциссы.

Это позволило мне жить в Эксе у одной славной женщины, которая, кажется, была экономкой у кюре. В доме было две двери, даже три, если считать ту, что выходила в сад. Я счел благоразумным поселиться в этом городке, где был военный гарнизон, чтобы не разучиться владеть шпагой. Моя матушка очень регулярно присылала мне деньги через Марсель. Я экипировался. Нанял учителя фехтования и посещал фехтовальные залы.

Я полагаю, вы все еще храните в шелковом мешочке ту пулю от карабина; а значит, вы не будете смеяться, если я вам скажу, что в моем бумажнике лежит пакетик с крошками сухой травы, похожей на чай: это мой букет нарциссов из Чезаны. Я люблю это.

— Стало быть, вы не бывали в хорошем обществе?

— Я бывал в великолепном обществе, а именно в обществе Александра Малого по прозвищу Малыш Александр. Этот длинный, ворчливый сухарь владел саблей как бог. Мы многому научились друг у друга.

— Хорошее общество могло бы вас научить весьма любопытным и очень полезным вещам, таким, например, как гордиев узел, которым можно удушить либерально настроенного человека. Порой есть смысл поручить это свеженьким пальчикам. Они действуют надежнее, чем сабля. В Эксе очень хорошенькие женщины.

— Да, они видели меня на состязаниях в фехтовании.

— Они, должно быть, были от вас без ума?

— Они, действительно, смотрелись, как прекрасный гобелен. Я обожаю гобелены. Я часто представляю себе, как какой-нибудь властитель выносит мне смертный приговор в торжественном зале, украшенном гобеленами, изображающими «Неистового Роланда» Ариосто. Убийцы ждут меня за дверью, а я иду им навстречу, глядя на шерстяную улыбку Анджелики и на вышитые крестом нежные глаза Брадаманты. Но главное — это смертный приговор.

— Мы слишком много выпили, — сказала молодая женщина. — Нам уже в пору не пить, а петь, если вы мне позволите этот ужасный каламбур. Может быть, все-таки пора спать?

Они устроились в комнатах, расположенных одна против другой. Хмель не помешал Анджело устроить себе квадратную постель, как в казарме.

Среди ночи он проснулся. Дождь лил как из ведра, было слышно, как под его напором содрогаются оконные рамы и дребезжат стекла. Вдали слышались раскаты грома. Он вспомнил о своей спутнице.

«Мы без труда вошли в этот дом, — подумал он, — то же самое могут сделать другие. По дорогам сейчас скитается немало народа, а в такую погоду всякий ищет себе пристанище. Они и сюда могут заявиться. Если на пороге ее комнаты появится мужчина, да еще вроде нашего кларнетиста, она испугается».

Он разобрал свою квадратную постель, бесшумно перетащил матрас в коридор и устроился у двери комнаты молодой женщины. Убедившись, что он полностью загораживает вход, Анджело заснул.

ГЛАВА XIII

Анджело догадался с утра пораньше убрать от двери свое ложе. И когда молодая женщина пришла в комнату, где они провели вечер, он уже приготовил чай и поленту, на этот раз соленую.