Мне бы в небо - Даниил Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А парень прав. Если я правильно помню, коммерческая эксплуатация 144 была прекращена как раз в семьдесят восьмом году. После очередной катастрофы. Эти самолёты могли просто начать разваливаться во время полёта. Как это случилось во время какой-то выставке, вроде во Франции. 144 просто развалился в воздухе при выводе его из пикирования. И главной причиной все называли нагрузки, вызываемые полётом на сверхзвуковых скоростях. А это больше 1200 километров в час.
Да и смысла в использовании сверхзвуковых самолётов для гражданской авиации никакого не было. Слишком это было дорого и практически не окупалось. У нас был ту-144, у французов и англичан их Конкорд. Пусть Конкорд и пролетал почти на тридцать лет больше нашего Ту, но в итоге и эти самолёты завернули.
Несмотря на первоначальный успех иностранной модели и её революционность, вскоре выяснилось, что с экономической точки зрения она совершенно невыгодна. Летал самолёт в основном по маршруту из Парижа в Нью-Йорк и обратно. Время в пути занимало всего три часа, но за это время самолёт выжигал до 8 тонн топлива на одну тонну полезной нагрузки. Если грубо, то для доставки к месту назначения 10 человек с одним чемоданом каждый, требовалось 8 тонн топлива.
При этом самолёт требовал более дорогого и долгого обслуживания. Конкорд работал в более сложных условиях, чем обычные лайнеры, и кроме обычного обслуживания, надо было ещё проверять прочность конструкции, иногда даже с использованием рентгеновского оборудования. Всё это приводило к долгим простоям, и даже на земле самолёт требовал на своё содержание очень много денег. Не говоря уже о закупочной стоимости самого борта, которая тоже была намного выше, чем у обычного реактивного самолёта.
Насколько я помню билет на Конкорд из Парижа в Нью-йорк и обратно стоил порядка десяти тысяч долларов и это было в девяностых. Позволить себе летать на подобных самолётах, могли только очень богатые люди. За возможность пересечь атлантику всего за три часа нужно было заплатить огромную сумму.
— Саша прав. Сейчас просто не существует таких технологий, чтобы самолёты могли летать в космосе. Максимум высоты, который нам доступен сейчас километров двадцать. Выше стратосферы пока никак не подняться.
Практически все ребята смотрели на нас с Крымовым, с открытыми ртами толком не понимая, о чём мы вообще говорим. Но ничего после начала обучения они все прекрасно поймут. Мы ещё довольно долго разговаривали о возможности того, что нас готовят для управления какими-то совершенно новыми самолётами. Но так и не смогли прийти к общему знаменателю.
Саша утверждал, что это непременно какой-нибудь сверхзвуковой самолёт, способный летать на очень больших высотах. А я придерживался того, что это какой-нибудь реактивный самолёт нового поколения. Или же серьёзная модификация уже существующего самолёта.
Это после распада союза строительство гражданских лайнеров практически прекратилось, как и разработка новых моделей, а сейчас с этим проблем пока никаких не было. А вот в две тысячи двадцать втором были и ещё какие. Практически все самолёты крупнейших гражданских авиакомпаний были иностранного производства. Боинги и Аэрбасы. Конечно, ещё оставались и наши 134 Тушки и 76 Илюши, но использовались они только для грузовых перевозок.
Для меня это всегда было болезненной темой. Россия за тридцать лет осталась без собственных самолётов. И в этом, на мой взгляд, целиком и полностью виновато руководство страны. Даже думать сейчас об этом не хочу.
По поводу нашего визита к подполковнику было принято решение, пока ничего не предпринимать и смотреть за дальнейшим развитием событий. Ребята поверили, что жалобы не навредят руководству курса, а вот нам могут доставить немало проблем. К тому же после уже пройденных тестов, нас ничего не пугало.
Последующие три дня мы провели на тренировочной площадке. Задачи постепенно становились сложнее. Прибавлялось больше элементов, увеличивалась их сложность, а время выполнения сокращалось. Нам перестали давать витамины в виде таблеток, зато увеличили количество инъекций. Теперь их вкалывали два раза в день. Утром после подъёма и вечером, перед отбоем.
За день мы выматывались настолько, что даже кураторы решили нас не трогать, а дать отдохнуть лишнее время. Казалось бы, что после таких нагрузок, утром мы должны быть словно разбитое корыто и с трудом передвигаться, но на самом деле все просыпались отлично отдохнувшими и не чувствовали никакого дискомфорта. Инъекции творили настоящие чудеса.
На третий день нам вновь устроили соревнования. На этот раз в качестве соперников выступали новички. Эта эстафета была намного сложнее и участвовали в ней уже по десять человек от каждой группы. Инструктора дали нам возможность самостоятельно выбрать тех, кто будет выступать за нашу группу.
На этот раз меня было решено оставить в запасе. В объединённой группе было много ребят, которые превосходили меня физическими параметрами. Вот они пускай и отдуваются. К тому же на этот раз это было просто соревнование, без каких-либо поощрений или наказаний. Будущие пилоты, против будущих неизвестно кого. Мы до сих пор не знали, кого собрались делать из новичков.
В общем, разнесли нас в пух и прах. Мы проиграли с отставанием в одного человека. Когда команда соперников уже закончила эстафету, наш десятый только оказался на полосе препятствий. Но никто не расстроился. Мы все прекрасно видели, как гоняют наших соперников и насколько их подготовка отличается от нашей. Да и изначально они были намного лучше подготовлены.
В этот вечер кураторы всё же решили поговорить с нами. И интересовало их только одно — что мы чувствуем после поражения. Разговор вёлся только об этом. Гриша задавал кучу вопросов, пытаясь выяснить, моё психологическое состояние после проигрыша. Судя по всему, он не мог поверить, что я не расстроен. Но это было общее состояние группы. Скорее всего, мы просто уже предвкушали объявления результатов отбора, и все мысли были заняты только этим. А наш проигрыш, всего лишь досадная оплошность, которая уже ни на что не повлияет.
Сегодня был четырнадцатый день нашего нахождения на базе. Две недели закончились, и теперь каждый из нас думал только об одном — прошёл или нет.
Все были напряжены, хоть и старались
