Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закрыв глаза, она представила, как страх отделяется от нее и улетает в космос, впервые оставив ее один на один с самой собой. Ощущение бесстрашия непривычным образом распространялось на все вокруг: вот Юля смотрела на дочь и уже видела в ней не несчастного ребенка-инвалида, а просто хорошенькую девочку.
Вот она смотрела в добрые глаза пенсионеров, встречающихся на пути, и улыбалась в ответ, уже не думая, что они понятия не имеют о ее беде. Юля, наоборот, думала о том, что это она понятия не имеет о том, какие беды они пережили. Но если они со всем справились и продолжают улыбаться, то справится и она. И пусть свершится все, чему суждено свершиться, и даже худшее, но она не будет более страшиться этого.
Тут только Юля заметила, что Катя отстала от нее, потому что поглощена какой-то перепиской в ее телефоне.
– Катя, отключи сотовую связь и 3G! – воскликнула Юля. – Ты сейчас столько денег потратишь…
– Да у меня ничего и не работает, – уныло ответила дочь. – Все, отключила.
– Что же ты тогда там делала… – слова сорвались с губ Юли и повисли в воздухе.
В этот момент Юля повернула голову в сторону пляжа и потеряла дар речи: впереди стоял подтянутый европеец средних лет в шортах и рубашке с коротким рукавом. Уже довольно седые волосы сияли под косыми лучами заходящего солнца. Темные очки скрывали глаза, но даже они не могли скрыть его сходство с Йоханом.
Это было помутнение рассудка, галлюцинация, солнечный удар – что угодно, кроме правды, ни на что не похожей и несбыточной. Однако брат-близнец Йохана пошел ей навстречу, раскрыв объятия, в которые она не хотела бросаться, но, оступившись, все-таки упала в них: голова закружилась, и ноги сами по себе завернулись друг о друга. А Катя начала радостно прыгать, хоть и в первый раз в жизни увидела Йохана.
– Как ты… Как ты смог… – выдохнула, запинаясь, Юля, словно с трудом вспоминая английский. – Я не говорила тебе, где мы остановимся!
Но Йохан покачал головой, не поняв ее слов:
– Что ты имеешь в виду? Я получил твое сообщение с адресом час назад.
Юля тут же на автомате заглянула в Ватсап: он не лгал, она действительно отправила ему свой адрес. Она сама не ведала, что делала? Но намного более простое и оттого намного менее очевидное решение вдруг наконец пришло ей в голову.
– Катя, ты… Ты… ты же еще маленькая, как ты могла… – ей хотелось отругать дочь, но ее губы, казалось, теперь не умели не улыбаться, потому ни одного нравоучительного слова с них не сорвалось. Она только спросила: – Тогда, в больнице, ты тоже отправляла Йохану наш адрес?
Катя пожала плечами так, словно у нее с самого начала не было выбора: с такой нерешительной мамой нужно было брать инициативу в свои руки.
– Но ведь я проверяла Ватсап тогда, там не было никаких исходящих сообщений с адресом! – не унималась Юля, пока они шли вдоль набережной.
– Мама, уже давно в Ватсап можно удалять сообщения, – воскликнула Катя так громко да таким покровительствующим тоном, словно Юля была маленькой девочкой, которую нужно было всему учить.
Солнце тем временем склонялось все ближе к линии Атлантического океана, особенной багровой теплотой насыщая цвета вокруг, лица, улыбки, глаза. Казалось, невозможно было теперь насмотреться друг на друга, когда они все наконец были здесь, в самой заветной точке на планете.
После столь волнительной встречи начался самый обыкновенный, на первый взгляд, семейный отпуск, какой только может быть на острове вечной весны. Йохан, у которого на Тенерифе была квартира, арендовал машину и свозил Юлю и Катю в основные детские зоопарки: Loro park, или Парк орлов, Monkey park, или Парк обезьян, а также Jungle Park, посмотрели шоу с участием маорских львов, дельфинов, косаток, попугаев. Посетили они и удивительный Сиам Парк, очень похожий на природный заповедник с курортными зонами.
В остальные дни он каждое утро приезжал в их поселок, чтобы вместе с ними отдыхать на пляже. К концу первых двух недель Йохан уговорил Юлю продлить билеты ее матери и Кате до конца срока, разрешенного по визе, то есть еще на два месяца, оставив им ключи от своей квартиры. Юля согласилась, взяв только слово с Кати, что та будет прилежно учиться все остальное время. В мае Алина и Костя с детьми собиралась приехать ненадолго, обещали присмотреть за Катей и помочь Людмиле Петровне.
Как-то Юля с Катей и Йоханом гуляли по ухоженной набережной и решили выйти на дикие глыбы, образованные из старой засохшей лавы. Судя по разделениям в слоях этой лавы, вулкан извергался не один раз. Верхний толстый слой был еще ярко-оранжевым, а нижний стал совсем серым. Когда они ушли совсем далеко, к краю невысокого обрыва, где сильные волны с шумом и высокими фонтанами брызг разбивались о берег, Катя заметила пещеру.
Ее не было видно со стороны набережной, и прохожие каждый день ходили над ней, не подозревая, что в этом гроте жил самый настоящий человек. Юля даже узнала его: они часто встречали этого мужчину на улице. Он не был ни попрошайкой, ни бандитом. Это был просто пожилой человек, который сушил вещи в своей пещере и, судя по удочкам и сачкам, питался тем, что посылал океан: кальмарами, рыбой, крабами.
– Мама, он что, дурак? – спросила Катя.
Юля не сразу сообразила, почему дочь так грубо выразилась. Она только успела обрадоваться тому, что Йохан не понял ее.
– Ну он бездомный, бомж, – пояснила Катя. – Ты говорила, что лентяи и дураки становятся в итоге бомжами.
Тут только Юля поняла свою ошибку: она говорила, что лодыри превращаются в бездомных, но она не уточняла, что не только лодыри ими становятся. А ведь это уточнение меняло весь смысл. Как если сказать, что у безответственных людей дети болеют, но забыть уточнить, что… не только у них.
– Нет, Катя, его можно только пожалеть, – сказала Юля. – Кто скажет, почему он тут оказался? Мы не знаем его истории. Нельзя так осуждать людей.
Катя сразу изменилась в лице и больше не сказала ни слова о нем. Лишь задумчиво поглядывала в сторону пещеры, будто все пытаясь понять и представить, что это была за трагическая история.
Юля все эти две недели по вечерам, уложив дочь спать, думала о своем: она старалась забыть все, что было до этого момента. Все обиды, накопившиеся за долгие годы и
