Дунаевский — красный Моцарт - Дмитрий Минченок

… Они вышли на Красную площадь. Тогда по ней ещё ездили извозчики. На Дунаевском было толстое пальто, на Орловой — шуба.

— Смотрите, у Спасской башни что-то строят, пойдёмте посмотрим.

— Любовь Петровна, по-моему, там дежурит милиционер. Это закрытый объект, — сказал Александров.

— Ерунда, — ответила Орлова, — там рабочие.

У самых стен стояло десятка два рабочих и двое мужчин в одних пиджаках, по всей видимости, инженеры. Все смотрели вверх.

— Может быть, кто-то из окна выбросился? — предположила Орлова.

Александров укоризненно посмотрел на супругу:

— Любовь Петровна, не говорите ерунды.

— Вон стоят охранники, — указал Исаак Осипович.

Троица подошла поближе. Милиционеры в тулупах моментально к ним приблизились. Орлова заулыбалась. Александров сделал вид, что интересуется только своей женой. Дунаевский с интересом всматривался в лица милиционеров. При виде Орловой суровые лица стражей порядка растаяли. Лицо актрисы послужило всей компании пропуском. Руки взлетели под козырёк. Парни в форме отдали честь знаменитости. Компания не спеша прошла мимо. Молодые милиционеры следили глазами за прекрасной женщиной.

— Я пойду узнаю, чем они занимаются, — произнёс Исаак Осипович, указывая на рабочих. Улыбка Орловой промелькнула, будто падающая звезда на небосклоне. К счастью, гнев сменился на милость.

На Дунаевском была гладкая шапка-ушанка с плотно прижатыми, будто зализанными, ушами, в которой он походил на полкового комиссара. Мода того времени не отличалась разнообразием. И как Сталина в шинели можно было спутать с Кировым, так Дунаевского в пальто и шапке путали с Якиром. Откуда это сходство пошло, никто не знал. Во всяком случае, о нём говорили. Точно так же, как говорили о сходстве Марлен Дитрих и Орловой, Ладыниной и Мэй Уэст.

Для знакомства с рабочими, занятыми на обслуживании Кремля, при которых обязательно паслись "люди в штатском", представляться надо было, как на приёме у английской королевы, с перечислением всех заслуг, естественно, не для рабочих, а для "штатских". Оказалось, что на Спасской башне Кремля устанавливаются рубиновые звёзды. В начале 1935 года Каганович предложил, а Сталин утвердил это решение. Событие не менее важное, чем завершение строительства пирамиды Хеопса.

Александров конъюнктурно оценил сообщение об установке звёзд.

— Прекрасно, — заметил он. — Эта "точка" площади должна быть у нас в кадре.

Умный режиссёр, который уже оценил силу названия "Песни о Родине", моментально просчитал, что до него никто не успеет снять эти звёзды в художественной ленте. А свидетельства роста силы страны социализма очень актуальны. Он, Александров, будет первым, кто это покажет.

СССР нуждалась в новых символах. Страна Советов обрастала собственной мифологией, взросшей на классовой борьбе пролетариата, как молодая цыганка обрастает серьгами и монистами. Каждая примета мифологизации социалистического быта была у власти на вес золота. Каждый штрих, подтверждающий усиление новой империи, свидетельствующий о её вечности, пожирался этой властью с людоедской жадностью, ибо служил оправданием всей крови, что сопровождала становление нового режима. В то время любое произведение искусства было несвободно от публицистичности. Неудивительно, что ею отличалась и музыка Дунаевского.

Исаак Осипович озаботился мыслью Александрова. Он сказал:

— Надо бы эти звёзды вставить в песню.

Орлова неожиданно предложила:

— Вот бы такую музыку, Исаак Осипович, ля — ля — ля…

Она придумала мелодию и надеялась, как бывший музиллюстратор, что это поможет Дунаевскому, что он прислушается к её совету. Однажды так поступила Лидия Смирнова. Но надо было знать Дунаевского. Он в штыки воспринимал любые попытки вмешиваться в его работу, кого бы это ни касалось — мужчины или женщины. За исключением Сталина.

Когда Дунаевский взрывался, протуберанцы были заметны издали: его яростной энергии и напора боялись все на студии. С яростью он обрушился на Любовь Петровну, что случалось крайне редко. "Рубиновые звёзды Страны Советов", — пропела последние слова Александрова Любовь Петровна на свой мотив, который, кстати, повторял мелодию заставки из "Весёлых ребят". Дунаевский рассердился:

— Что это вы, Любовь Петровна. Бросьте!!! Это же совсем другой характер музыки.

По всей видимости, Исаака Осиповича задела нетактичность актрисы по отношению к его делу. Музыка в "Цирке" обещала быть одним из самых главных достоинств, если не главным. Если его обвиняли в том, что он затягивает сроки, за глаза, перед начальством, то пусть Александров хотя бы не ждёт, что он будет принимать подсказки от его супруги. Композитор тут же потребовал, чтобы они вчетвером (с ними был ещё Лебедев-Кумач) отправились на квартиру к Орловой и Александрову. Александров даже опешил. У них с Орловой была не простая жизнь, а игра, в которую играли только они по известным им одним правилам. Вмешиваться в неё другим запрещалось.

А вдруг Дунаевский поломает их игру своим энтузиазмом? В этом смысле Исаак Осипович был уникальным человеком: если он загорался, то мог работать на идеальной энергии творчества, которая не нуждается ни в деньгах, ни в еде, ни в питьё. В такие минуты человек бывает жесток к окружающим, жесток именно своей гениальностью, которая не принимает и не понимает требований ординарности.

Но Орлова поддержала композитора. И все направились к ним домой. Дунаевский вознамерился показать все мелодии и наброски к "Песне о Родине", какие у него были, правда, без окончательного варианта.

— Я хочу, наконец, договориться о том, какой должна быть эта песня, — настаивал он.

Орлова и Александров жили тогда на улице Горького. В доме были очень большая ванна, отдельный туалет — по тем временам огромная редкость. На биде приходили смотреть, как на носорога в Замоскворечье. Множество всяких безделушек, как у всех актрис, на полочках фотографии, где она со знаменитостями, и её портреты со знаменитой улыбкой. Рояль Орловой, на котором она подбирала мелодии к песням. И атмосфера придыхания и раболепия перед вечной женственностью и красотой. Культ женщины, немного садистский, ибо там, где культ актрисы, — там всё подчинено только женской власти. А она всегда выглядит немного хищной.

У этих людей было всё, они играли роль официальных богов. Знаменитые артисты в те годы репрезентировали, представляли власть. Жили так, как в глазах народа должны были жить их правители. Реальный Хозяин мог жить как угодно, даже поспартански. Но всегда существовал его идеологический и психический двойник. Народ подменял невидимого вождя фигурой какого-либо реального видимого человека. Такими персонами становились чаще всего артисты. Им полагалось жить хорошо не за талант, а за то, что они выражали власть. Не случайно жил в великолепном доме Ромм. Он был любимчиком Сталина, которого Хозяин почти каждый год вписывал в список лауреатов премии имени себя.