Окись серебра - Виктория Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видимо, немного устав, София наклонилась, прижимаясь к нему, и Хельмут снова смог поцеловать её. На миг движения прекратились, но он взял дело в свои руки и, позволив девушке немного отдохнуть, начал двигать бёдрами сам. Впрочем, до конца им обоим оставалось немного, и вскоре София, задрожав, вскрикнула, и Хельмут не успел заглушить её вскрик поцелуем — он попросту забылся, откинув голову и закрыв глаза.
Плавающие на дальнем краю озера серые утки взмыли в воздух.
Отдышавшись, София чуть отстранилась, легла рядом с Хельмутом на бок и прижалась к его плечу — обычно они засыпали в такой позе, но не станет же она спать здесь, на лесной поляне, у озера, вдали от замка? Но он всё равно обнял её, обвив рукой бледные плечи. Её ещё влажные волосы упали на его грудь, отчего стало чуть щекотно. Хельмут улыбнулся. А София отчего-то вдруг засмеялась.
— Голубка, ты, как я посмотрю, сегодня особенно весела, — заметил Хельмут. — Может, тебе есть чем меня обрадовать?
— Нет, пока нет, — вздохнула девушка, разгадав его намёк. Ну да ничего, они женаты совсем недолго, ещё рано переживать о возможной беременности жены и будущих детях. — Я думала о другом. Может… может, ты научишь меня плавать?
— Что, прямо сейчас? — Хельмут кивнул на озёрную гладь: над ней стремительно нарезали круги стрекозы, а на воду недалеко от кувшинок снова опустилась небольшая стайка уток.
— В следующий раз, — отозвалась София. — Сегодня ты меня изрядно утомил, радость моя.
Они молчали около минуты, так и не выпуская друг друга из объятий и почти не шевелясь. Их кони всё также смирно стояли у деревьев, по ослепительно голубому небу плыли редкие белоснежные облака, напоминающие хлопья снега, а лёгкий летний ветерок продолжал играть с густой зелёной листвой и волосами Софии: как ни пыталась она их убрать, они всё равно выбивались из-за уха и щекотали её лицо и грудь Хельмута.
— Вообще… ты и так многому меня уже научил, — сказала вдруг София неожиданно серьёзно. Поймав недоуменный взгляд мужа, она вздохнула и заговорила глухо, будто боялась, что здесь, в лесной тиши, её кто-то услышит: — Стрелять из лука, заниматься любовью, не бояться своих желаний… Не бояться своего долга, своих обязанностей, даже если они сваливаются на тебя очень неожиданно и при очень… при очень жестоких обстоятельствах.
Хельмут понимал, о чём она говорит. Пока брат Софии не подрастёт, править Даррендорфом от его имени должна она. И она не раз признавалась, что её как девушку к этому никогда не готовили. Да, её научили грамоте и счёту, научили вести хозяйство, а ещё шить, прясть и вязать, играть на маленькой арфе и петь, быть скромной, тихой и вежливой… А вот править должны были научить именно Роэля — но не успели.
Впрочем, все эти скромность и вежливость не помешали Софии отстаивать свою свободу и честь во время войны, а сейчас — прекрасно справляться с обязанностями, быть твёрдой и уверенной в своей правоте.
И Хельмут, конечно, помогал жене и её братику по мере сил, попросту пренебрегая собственными землями (которыми сейчас заправляла сестра), чтобы наладить всё на землях Даррендорфа.
— Если бы не ты… тогда, — она не уточнила, но и так было понятно, когда, — я бы, наверное, сломалась. Как мало может сделать пара простых слов и скромный подарок, да? Но тогда я поняла, что теперь ни Роэлю, ни всей нашей земле положиться больше не на кого. А теперь я понимаю, что отец, скорее всего, гордился бы мной.
— Я в этом уверен. — Хельмут поцеловал её в лоб, погладил по плечу, сильнее прижал к себе. — И я тоже очень тобой горжусь.
— Думаю, нам всё-таки стоит одеться и перекусить наконец, — совсем другим тоном, громче и беззаботнее, вдруг заговорила София. — Я хочу вина.
Она ловко вывернулась из его объятий, встала и потянулась, разминая мышцы. Затем наклонилась к груде одежды, но почему-то не стала выбирать оттуда свою — вместо этого девушка подняла рубашку Хельмута, долго рассматривала её, держа на вытянутых руках (а Хельмут, не в силах отчего-то оторвать взгляд, рассматривал Софию), а потом быстро надела на себя. Рубашка была ей велика и смотрелась на ней как короткое, но весьма объёмное платье. Кожа Софии уже высохла, и рубашка не намокла и не прилипла к её телу, но всё же тонкая полупрозрачная ткань почти не скрывала фигуру девушки.
София подошла к воде, чтобы посмотреться в зеркальную гладь.
— Кажется, мне идёт, — гордо заявила она.
— Но это моя рубашка. — Хельмут приподнялся на локте и вперил в жену наигранно возмущённый взгляд. Эта льняная белоснежная рубашка, один из немногих не фиолетовых предметов его гардероба, была искусно расшита на воротничке серебристыми шёлковыми нитками, а манжеты её украшало тончайшее кружево. — Надень свою, а её верни мне.
— Ты не смеешь мне приказывать, — усмехнулась София и бросилась в противоположную от озера сторону, как раз туда, где были привязаны лошади. Казалось, что она сейчас отвяжет одну из них, запрыгнет в седло и помчится галопом прочь, оставляя позади и Хельмута, и одежду, и озеро, и уток…
Поэтому он резко встал, на удивление быстро отыскал и надел свои брэ и кинулся за Софией.
Он догнал её на середине поляны, обхватил сзади за талию — девушка, пытаясь отдышаться после бега, ослепительно звонко смеялась, — а потом поднял на руки и закружил.
То, что в его рубашке София смотрелась до безумия привлекательно и вызывала в нём какое-то особое вожделение, особую страсть, отрицать он не смел.
Усадив её на берег спиной к себе, Хельмут заплёл ей косу, с трепетом и нежностью касаясь мягких волос, поражающих своей длиной — кончик косы доходил Софии до ягодиц. А потом она просто положила голову на его колени и лежала молча, почти целый час смотря в ослепительно светлое летнее небо и слушая шелест травы, тихий шорох воды и далёкие распевы птиц.
В замок они вернулись на закате.
Письмо, которое никогда не будет отправлено[34]
Здравствуй, дорогая моя София.
За окном вечереет и идёт снег, в моей комнате холодно, и даже очаг и десяток свечей не спасают меня от этого пронизывающего до костей холода. Однако я всё равно рада поздравить тебя с Новым годом, что наступит уже через несколько часов. Иногда мне даже жаль,
