Развод по-французски - Диана Джонсон

Когда мы с полицейским добрались до Дворца Спящей красавицы, оказалось, что Тельман сдался. Он сидел на земле возле самой башни, окруженный полицейскими и служителями парка. Он сидел согнувшись и казался ниже ростом, из-за отросшей щетины его лицо приобрело землистый оттенок, рубашка спереди была влажная — он плакал. Он даже не посмотрел на меня. Кто-то накинул ему куртку на плечи. Между полицейскими и диснеевцами разгорелся спор, потом последние отошли с сердитыми восклицаниями. Тельмана усадили в «рено», где так долго просидела я, и машина уехала. Полиция потеряла ко мне всякий интерес. Я постояла еще немного и под грохот оркестров пошла пешком к выходу, увертываясь от мужиков в львиных шкурах. К этому времени Сюзанна в Париже уже узнает о смерти младшего сына. Я пока ничего не знала.

37

Мы уехали из дома в половине девятого утра. Рокси, предвкушая спокойный день, не спеша одевалась. Убедившись, что схваток не предвидится, и радуясь возможности побыть одной, она решила полакомиться горячим шоколадом в «Погребке надежды». Она надела пальто и сошла вниз. Еще на лестнице она услышала голоса на первом этаже. Коридор в подъезде был забит жандармами. Женщина в форме, странным образом похожая на нянечку в больничной палате, успокаивала рыдающую мадам Флориан. Дверь в подсобку под лестницей была открыта — к ней придвинули мусорную урну. Рокси заглянула внутрь и увидела две неподвижно торчащие ноги.

У нее в голове зазвенело от ужаса. Еще у себя она слышала полицейские сирены, но не могла и подумать, что полиция спешит к ним, в их тихий дом, где самым шумным местом была квартира мистера Моаби на четвертом этаже, агента алжирской нефтяной компании, который иногда переругивался по телефону со своими коллегами. Потом пронеслась неожиданная мысль, что безжизненное тело — это Шарль-Анри, которого покарали силы небесные. Мысль эта и пугала, и притягивала. В коридор с улицы вошла еще одна группа жандармов. Сидя на ступеньке лестницы, мадам Флориан тоненьким детским голосом рассказывала человеку с блокнотом, как она обнаружила труп. Она видела только ноги, потому что испугалась войти внутрь.

Рокси тоже боялась заглянуть в полумрак подсобки, но не могла не заметить тела, покрытого простыней, из-под которой высовывались стопа и несколько сантиметров ноги в джинсах. Потом Рокси пришла другая мысль, противоречившая первой. Нет, это не может быть Шарль-Анри, ведь его смерть снимала бы с ее плеч бремя, которое несет брошенная жена в чужой стране. Никакая волшебная сила не должна освобождать человека от необходимости до конца пройти выпавшие на его долю страдания и муки.

Кроме того, она любит Шарля-Анри и не желает ему зла. И все же в ней исподволь росло незнакомое чувство удовлетворенности — нет, не потому, что это Шарль-Анри, этого просто не может быть. Она начинала испытывать радость, что Бог поразил кого-то в poubelles[171] и тело, найденное в подсобке, надолго отвлечет внимание окружающих и ее собственное от других дел. Потянутся дни расследования, слухов, обмена сплетнями на площади Мобера, и она не будет все время думать о Шарле-Анри.

Затем Рокси озарило: это, должно быть, Томми Смизерс, молодой американец, живший до меня в моей комнатушке. Он ходил вечно полупьяный, постоянно ждал денег из дома и явно был малость не в себе. Родители, видно, хотели отделаться от него: с глаз долой — из сердца вон. Бедный Томми, на прошлой неделе он снова клянчил у нее взаймы, а потом сидел на лестнице и плакал.

Она считала, что такие происшествия, как убийство, случаются только в Америке, во всяком случае, во Франции всегда говорят: в вашей стране столько насилия, мужчины держат при себе пистолеты, словно в вестернах, на улицах полно fous, психов, как в «Таксисте», или гангстеров, как в «Бонни и Клайде» — кстати, они, кажется, реальные лица, правда?

Все шло как в Америке: полицейский снимал отпечатки пальцев с двери в подсобку и с входной двери. На улице у подъезда дежурил другой полицейский, такой же вежливый и аккуратный, как и молодцы, охраняющие президента Миттерана в соседнем квартале.

Когда Рокси назвала полицейским свое имя, те долго и испытующе разглядывали ее: une américaine. Знает ли она убитого? Где она была вчера около одиннадцати вечера? И ничего не слышала? У нее не возникло ощущения, что ее в чем-то подозревают. Они были учтивы, бесстрастны, но не сказали, кто погиб, сколько ему лет и как все это произошло. В ответ на их вопрос она назвала всех проживающих в доме: ее сестра Изабелла, семья африканцев, мадемуазель Лавуа с третьего этажа и мадам Флориан, которую они уже знают. Сестра живет в мансарде, а до нее там жил Томми Смизерс. Полицейские кивали и записывали. Может быть, это мистер Моаби, подумала она, он всегда так горячится по телефону, словно напрашивается на ссору.

— Тело, вероятно, подброшено тем, кто знает код к наружной двери и имеет ключ от подсобки, — сказал сыщик.

— Не обязательно, — возразила Рокси. — Мы иногда оставляем незапертой дверь с черного хода. Уборщики берут мусорные ящики, не заходя в здание.

— А-а, — протянул сыщик и записал информацию.

— Вы уверены, что это не мистер Смизерс? Он жил в chambre d'étudiant[172].

— Извините, мадам, мы побеседуем с вами позже.

— Я иду в «Погребок надежды».

На площади Мобера все было тихо и спокойно, как всегда. Потрясенная увиденным, Рокси села за столик на маленькой террасе. Крутящаяся под ногами собачонка, официанты в белоснежных передниках, аромат кофе и свежих булочек, мамаши, толкающие детские коляски, и бегущие следом таксы — все дышало самодовольством и сознанием того, что мир, где ценят прелесть утра, устроен как надо.

— Bonjour, — сказала Анн-Шанталь Лартигю, целуя Рокси в щеку и усаживаясь рядом. — Рада тебя видеть. Рабочие ремонтируют какое-то там реле, и кодовый замок временно не работает. Могу войти к себе только через полчаса, глупо, правда?

— В нашем подъезде нашли мертвого. Среди мусорных ящиков, — словно удивляясь, сказала Рокси.

— Правда? И кто же он?

— Не говорят. Его мадам Флориан нашла.

Анн-Шанталь засмеялась, представив себе мадам Флориан рядом с трупом. Рокси чувствовала, как неуместен этот смех рядом со смертью незнакомца, а может быть, и человека, которого они обе знают. Хотя французы всегда смеются, сталкиваясь с серьезными проблемами, — так же как, говорят, смеются китайцы, когда человек неловко падает и, может быть, ушибается.

— Я должна покурить! — заявила Анн-Шанталь. — Не возражаешь? Утром получила ужасное известие. Жером, видишь ли, намеревается провести лето в Париже, представляешь? Я сначала чуть не в истерику впала. Потом ничего, прошло. И как он только смеет?