Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не по уставу, но в сущности верно, – ухмыльнулся генерал, на миг мелькнув собой истинным – стремительным, цепким и насмешливым. – Товарищи военврачи, покажите капитану столовую и красный уголок, а мы тут с товарищем Лавренко о компоте побеседуем. Докладывают ли сушеных груш, Тимофей Артемович?
Госпитальное начальство исчезло, дверь неслышно притворили.
– Хвалить не стану: раз награжден, сам понимаешь. Но это, – перешедший почти на шепот генерал постучал ногтем по гипсу на руке Тимофея, – непростительно! Понял?
– Так точно. Досадно, слов нет.
– Именно. Но ничего не поделаешь, выздоравливай. Дела ждут. Вопросы, пожелания?
– Не имею. Вот только… Товарищ генерал, наш командир группы…
– Вопрос понятен. Но тут, Тимофей, мы сами в затруднении. Ситуация прояснится, но позже. Надеемся. Полнее сказать не могу.
– Понял, товарищ генерал.
– Да уж, бывает у нас и такое. Неопределенное. Вот что, Лавренко. После госпиталя – в офицерское училище, а? Как смотришь? Получать образование по нашему профилю, обстоятельно и профессионально?
Вот это было неожиданно.
– Так война же, – промямлил Тимофей. – Довоевать бы. Я же группе нужен, а, товарищ генерал? Если выбор есть, разрешите в группе остаться.
– Ответ правильный, психологически обоснованный, – кивнул генерал. – Значит, отложим до победы? Но в принципе есть желание учиться?
– Конечно, образование – это же… Только я того… отстал сильно. И потом, у меня семья, сын, как я учиться-то буду?
– Усидчиво будешь учиться. Семья – это хорошо, перевезешь в Москву, дадут жилье. Ибо стране и службе такие люди нужны. – Попутный указал на учебник английского: – Продолжай. Кстати, под кроватью что храним?
Тимофей смутился:
– Обувь в починке. Пальцы тренирую, ну и вообще. Для пользы медицины.
– Судя по изящности ступни, не только в медицинской пользе дело, – отметил умеющий все видеть генерал.
– Вот тут никак нет, – твердо отрекся Тимофей. – Человек симпатичный, приятный, но чисто дружески. Меня жена ждет.
– Верю. Может, тебе по партийной линии пойти? – проникновенно вопросил генерал. – Ты, Тима Партизан вообще безупречной чистоты человек.
– Не надо по партийной, – испугался ранбольной Лавренко. – То не мое. И я не особо безупречный. Меня и в комсомол-то только недавно приняли, да и то заочно.
– Тогда ничего не поделаешь, придется идти по нашей неприметной службе. Но обязан остаться живым. Еще раз поздравляю с наградой, – пожал Попутный руку. – Бывай, Тимофей Артемович, конечности и прочее береги.
– Так точно!
Уже у дверей генерал остановился и глянул через плечо:
– За рапорт отдельно поощрим. Удивил. В хорошем смысле. Формулировки точные. И с той рыжей особой угадал. Будь здоров!
Тимофей, переводя дух, опустился на койку. Однако, как все повернулось. И орден…
«Красная звезда» лежала в коробке, блестящая и строгая. Надо думать, авансом дали.
* * *
Вызвали к начальнице отделения внезапно. Тимофей подумал, что наконец просьбу выполнят: соседа выписали, лежать одному невмоготу, просился в палату для легкораненых. Но оказалось, речь об ином пойдет.
– Так, Лавренко… – Военврачиха вынула из сейфа документы, Тимофей углядел собственное удостоверение, втиснутое в надежную самодельную обложку из трофейной кожи. – Получай, расписывайся и выметайся.
– Как, уже?! – не поверил своему счастью ранбольной.
– Уже, хотя и не совсем. – Медицинский майор вздохнула. – Как рука-то?
– Отлично! Почти не чувствуется.
– Именно что «почти». Лично я была категорически против. Но приказ есть приказ. Езжай домой, проведай своих. Может, действительно, на пользу пойдет. Впрочем, вам, молодым, все на пользу…
Тимофей онемел. Домой?! Да это же почти сказочное поощрение, так почти и не бывает с легкоранеными.
– Эй, ошалел от счастья?
– А?
– Спрашиваю: правда, сын у тебя?
– Сын. Уже второй месяц пошел.
– Господи, и что в мире делается?! – ужаснулась остроносая майор. – У самого-то молоко на губах, а у него уже сын такой великовозрастный. Ладно, зайдешь к физиотерапевту, он тебе упражнения назначит. Чтобы выполнял в обязательном порядке! Гипс на месте снимут. Больничка или хоть амбулатория у вас там есть?
Вылетел сержант Лавренко из госпиталя, как та мина из миномета. Наскоро попрощался со всеми – и вперед! Четырнадцать суток, не считая дороги, не так много. Хорошо, что держал себя в форме и готовности – видимо, имелось предчувствие.
Насчет того, что не просто так генерал отпуск дал, тоже имелось обоснованное предчувствие. В пакете, сопровождавшем документы о выписке, литеры на проезд и прочее, значилось: «По прибытии явиться в комендатуру, поставить отметку и приступить к прохождению практики в отделе № 13-130. С учетом ограниченной годности». Тимофей примерно представлял, что скрывается под служебным грифом 13-130. Особо бездельничать не придется.
Ну и ладно, главное, хоть коротко Стефэ увидеть, и этого… Интересно, как мальчика назвали?
* * *
Путь домой всегда короток, а для бойца, имеющего проездные документы с определенными скоростными пометками, награды и очевидное доказательство бесстрашного пролития крови в борьбе с фашизмом, так и вообще мгновенен.
Через трое суток сержант Лавренко спрыгнул с поезда, без остановки проходящего через малолюдный вокзальчик Чемручи. Было прохладно, кружились и таяли крупные влажные снежинки, липла к сапогам грязь, но несло отпускника домой со скоростью хорошо разогнавшегося «доджа». Однако имелся у Тимофея опыт, определенная склонность-способность анализировать и выбирать лучшие маршруты. Потому вовсе не на дорогу к Плешке побежал, а свернул в комендатуру.
Чутье не подвело, а во времени даже выиграл. Через полтора часа влетал в Плешку, сидя в коляске трескучего мотоциклета.
– Давай, Лавренко, радуй семью. – Лейтенант-контрразведчик, уполномоченный по городу, пожал руку. – Завтра на службу не выходи, хоть отоспись как человек. Я хоть и зашиваюсь, но понять могу. Послезавтра жду!
– Спасибо, товарищ лейтенант!
Тимофей пошел к калитке, а тут она сама открылась.
– Тыма… А я с утра как знала, – прошептала Стефэ, стремительно бледнея.
Тимофей неловко взял ее за щеки.
– В отпуск. И рука целая, только срастается.
– Та шо рука… мне же все равно… – пролепетала Стефэ.
За спиной засмеялся лейтенант:
– Да обними его, не рассыплется герой. Эх, стеснительные какие…
Лейтенант газанул и укатил, а в калитке еще долго стояли и молчали. Стефэ вцепилась так, будто и вправду боялась, что рассыплется и исчезнет.
Наконец, зашли. Странно прямо даже…
– Так что? – прошептала Стефэ.
Мать и отца она мягко, но решительно выдавила в соседнюю комнату, за что отпускник был безмерно благодарен.
Тимофей оглянулся на жену – особо сказать было нечего: что тут выдумаешь? – и вновь принялся разглядывать Тимофеевича. Тот был удивительно мелкий, прям как снаряд сорокапятки, но серьезный. Тоже разглядывал отца, временами тактично интересуясь звездой и медалями на гимнастерке.
– Не возьмешь разве? – тревожно прошептала Стефэ.
– Еще как возьму! – заверил Тимофей. – Но после мытья и приведения себя
