Хозяин Амура - Дмитрий Хван

— Ну, теперь молимся, чтобы все было хорошо, — невесело усмехнулся Рудаков, поглядывая то на коллегу, то на приближающийся биплан.

— Да ну что ты все ноешь, Володя? — Раскрасневшийся от мороза и радостного волнения Лисицин потряс друга за плечи и приобнял: — Все должно быть хорошо, запомни!

Снижаясь для посадки, «Орел», казалось, зависал над Ангарой, оглашая все вокруг шумом работающего винта и рокотом двигателя, и вскоре лыжи коснулись снежного наста — раз, другой, будто пробуя его на прочность. Погудин посадил биплан без единой помарки. Постепенно сбавляя скорость, машина проскользила мимо восхищенных ангарцев, мимо группы инженеров и вскоре, резко набрав скорость, с шумом вновь устремилась в небо. Еще около получаса Иван летал над поселком, тайгой и широкой лентой реки, сжигая драгоценное горючее, — что же его теперь жалеть?! Воистину, это был великий день для всех ангарцев! И даже Владимир Рудаков, наконец, позволил себе принять участие во всеобщем праздновании, продолжавшемся до глубокой ночи, и вновь не обошлось без фейерверка.

Раннее утро следующего дня

Вячеслава разбудили, когда на улице было темным-темно — посланный дежурным радистом паренек-стажер примчался к дому Соколова и передал через сидевшего при входе охранника:

— Необходимо прибыть в радиокомнату для срочных переговоров с Новоземельском!

Дарья успела застать мужа перед дверью в коридор: спустившись сверху, Вячеслав уже надевал теплые сапоги.

— Что случилось, Слава? — спросила она с волнением, щурясь от света подвешенного фонаря.

— Да ничего! — нахлобучивая меховую шапку, отвечал муж. — Радек опять, наверное, что-нибудь придумал среди ночи, теперь хочет поделиться.

— За ним это водится, — зевнув, проговорила Даша. — Не задерживайся только…

Только теперь Соколов решил обидеться на старого товарища, высказать ему в шутку, конечно, пару ласковых. Да тут же забыл о своем решении, едва толкнул дверь. Дверь поддалась с трудом, а в лицо вместе с тугим и холодным ветром бросился ворох колючих снежинок. Один из охранников-дауров, из которых состоял рядовой и сержантский состав кремлевского гарнизона, подняв воротник, проследовал за Вячеславом, прикрывая лицо рукавицей и что-то шипя на своем языке. Ночью поднялась сильная метель и упала температура, что было привычным явлением для марта, да и в апреле, бывало, вместо ожидаемой оттепели мог вдарить мороз и высыпать снег.

С некоторым трудом из-за дующего в лицо сильного ветра Соколов добрался до двухэтажного здания клуба, на втором этаже которого располагалась радиостанция, комната отдыха радистов, небольшое общежитие и учебный класс радистов-стажеров. Амурец, первым поднявшись на крыльцо, потянул на себя массивную ручку входной двери, которая была обита по краям кожей для защиты от сквозняка. Войдя в предбанник, где, в отличие от улицы, царила тишина и покой, они оставили верхнюю одежду и вошли в едва освещенную прихожую, откуда тянулся полутемный коридор. Там, впереди, бил яркий свет из открытой двери радиокомнаты.

— Максим, ну что там такого срочного? — выкрикнул Соколов, направляясь туда.

— Товарищ Радек вызывал! — тут же показалась из дверного проема вихрастая голова стажера. — Ждет…

— Сеня, сядь, попей чайку, — войдя в комнату, предложил охраннику Соколов, уже давно уяснивший, что отправлять того спать — дело пустое… Инструкции начальника гарнизона амурские гвардейцы выполняли беспрекословно, невзирая на чины. — Ну что тут… Ангарск на связи! Соколов слушает! Прием! — Вячеслав сел в освобожденное радистом кресло у рации.

— На связи Новоземельск! Радек! Приветствую, Слава! — Голос профессора показался начальнику взволнованным.

«Ну точно, что-то придумал», — подумал он и усмехнулся:

— Даже про самолет не спросил…

— Слава! — продолжил Николай Валентинович. — Она… Ты… Срочно приезжай! Немедленно приезжай!

— Николай, что с тобой? — опешил Соколов, услышав сильно волнующегося профессора. — Прием!

— На связи! Самолет летает?! Вот как погода уляжется, сразу прилетай! Все, жду! Конец связи…

Вячеслав непонимающим взглядом оглядел сидевших с ним в комнате людей и осторожно осел в кресле. Только даур, казалось, невозмутимо и с удовольствием потягивает горячий чай, а притихший Афоня, стажер из посадских, с удивлением смотрел на начальника широко открытыми глазами. Радист Максим, один из первых переселенцев в Ангарию, кидал на Соколова заинтересованные взгляды, не смея спросить его о причине возбужденного состояния профессора, отличавшегося прежде спокойствием и выдержкой. Вскоре Вячеслав сбросил непонятное оцепенение, овладевшее им после разговора с Радеком. Такое поведение профессора было совершенно неожиданным, волнующим и даже… Пугающим? Нет, нет и еще раз нет! Если бы Николай хотел что-то сказать, он непременно сказал бы это открытым текстом, как это принято, а не оборвал себя на полуслове. Ну хорошо, придется лететь на берег Байкала, благо «Орел» был способен на этот перелет. Топлива в один конец хватит точно.

Соколов решительно поднялся с кресла и, пожелав спокойного дежурства радистам, направился к выходу. Даур, благодарственно кивнув Максиму за чай, молча проследовал вслед за начальником. Снова выйдя на улицу, где ревела снежная метель, Вячеслав прокручивал в голове слова Николая и, уже на подходе к узкой улочке, заметаемой снегом, вдруг остановился словно вкопанный, поняв, что именно могло так взволновать этого «старого крокодила», как любил называть себя Радек. Только единственное нечто в этом мире способно на это.

Все оставшееся до подъема время начальник сибирской державы пролежал с открытыми глазами, заснуть он так и не смог. За завтраком, вяло отвечая на расспросы Дарьи, встревоженной его состоянием, Вячеслав поделился с женой своим выводом, отчего та, охнув, присела на лавку.

— И что же ты собрался делать, Слава? — спросила Даша растерянным тоном.

— Не знаю, — подперев голову кулаком, ответил он. — Пока не знаю. Но не стоит говорить об этом — еще ничего не известно наверняка.

— Ну да, ну да, — все так же рассеянно проговорила супруга. — Ты знаешь, это так… Нежданно, что ли.

— Ты не рада этому? — удивился Соколов и сразу же поправился: — Да что я говорю! Я сам как на иголках… Чертовщина.

— Пап, что случилось? — Старший сын, Станислав, удивленно посматривал на родителей.

— Ничего, Стас, ты кашу ешь, — кивнула на тарелку Даша.

— Полечу в Новоземельск, погода спокойная, ветра нет. Погудин с мужиками уже готовит «Орел», — сказал Вячеслав, вставая из-за стола. — Стас! Даже не думай! — строго посмотрел он на хотевшего было открыть рот сына. — Доедай и в мастерскую, работа не ждет!

Тот с обидой посмотрел на отца и молча уткнулся в тарелку, взявшись за ложку.

Вячеслав ушел с кухни собираться в дорогу. Уже внизу, в холле, Соколовы решили посидеть на дорожку.

— Я понимаю, — проговорила Дарья после долгой паузы. — Машина хорошая, но все же — осторожнее вы там, прошу.

— Не волнуйся, Даша, — ответил супруг. — Мы невысоко полетим, вдоль Ангары — тут по прямой, вскоре будем на месте.

Он принялся одеваться — теплые меховые штаны, унты и прочее, — предстоял часовой полет в открытой кабине. Жена подала ему вязаную маску для лица, протянула солнечные очки. Соколов чувствовал, насколько она напряжена.

— Барсик, за мной! — В прихожую забежал Ярик, младший сын. Заливисто смеясь, он играл со скачущим и фыркающим, словно заправский кот, Барсиком, не обращая внимания на проблемы взрослых.

— А ну! — Вячеслав подхватил сына на руки и прижал к себе, поцеловав в носик.

— Пусти, я с Барсиком играю, — заявил карапуз и попробовал освободиться от объятий.

Отец захохотал и, поцеловав упрямца еще раз, осторожно опустил его на пол. Дарья, кусая губы, стояла рядом, прислонившись к массивному комоду. И уже когда Вячеслав находился в сенях, она не выдержала, крикнула ему вслед:

— Я никуда отсюда не уйду! А там ничего от нашего мира не осталось!

Соколов посмотрел на нее и, кивнув, скрылся за дверью. Там его уже ждали, и вскоре несколько коней, взбивая снег копытами, покинули Ангарский кремль, отвозя своих седоков к берегу реки, где стоял ангар «Орла».

Глава 18

Новоземельск, семью часами ранее

Николай Валентинович Радек не находил себе места с тех пор, как узнал об открытии аномалии. Он уж и думать о ней забыл, втайне надеясь на то, что она никогда более не проявит себя. Когда осенью прошлого года прошел семнадцатилетний цикл, который, как ему казалось, Николай высчитал точно, он по-настоящему успокоился. Как оказалось, рано.

Вечером прошлого дня Богдан, младший сын профессора, вернулся с прогулки и за ужином, уныло поковыряв ложкой овсяную кашу, пожаловался маме на болезненные ощущения в животе.